[390], – что когда об определении сем под рукой в городе узнано будет, то наложит оное некоторый род узды на злоречивые и болтливые языки. Для чего по совершенной моей к вашему сиятельству преданности не могу скрыть моего мнение, в том состоящего, чтоб вы, по получении сего рескрипта о присылке к вам по тайным делам гвардии офицеров, дали знать под рукой, якобы в дружеской откровенности, нескольким надежным людям, предохраняя только то, чтобы сие не имело вида, что разглашение о сем нарочно для страха распускается».
Капитан Волоцкой был в то время в Москве, а Горчаков приехал туда в половине марта, и тотчас же приступили к исполнению возложенного на них поручения. Арестованные прибывали ежедневно и в таком числе, что скоро в Преображенском не было уже места для их размещения. Большинство их принадлежало к числу «вралей», не принимавших непосредственного участия в возмущении, а распускавших слухи или передававших чужие рассказы по трактирам и кабакам. Таких арестованных, смотря по важности распространяемых ими слухов и рассказов, делили на две части: одних наказывали, а других освобождали, заставляя присягнуть на верность и отбирая особую подписку в том, что никогда не будут сообщниками мятежников, а, напротив того, окажут им сопротивление и верность законному правительству[391].
Вместе с тем, получив известие, что в некоторых местах Сибирской губернии рассеваются «злые слухи, толки и обольщение от самозванца»[392], Екатерина признала необходимым вновь обратиться с словами увещания к населению, объятому мятежом, и 15 марта был издан манифест, напечатанный в числе 1200 экземпляров в два столбца: один гражданской, а другой церковной печатью[393]. Императрица требовала, чтобы каждый удержался «не только от сообщений с ворами, но и ото всякого колебания, ибо таковых непослушных и присяге верности непомнящих людей склонность ни к чему иному не влечет, как к собственной их же погибели и к самой неминуемой изменникам казни, чего разбойничьи сволочи в весьма коротком времени, конечно, не избегнут».
Экземпляры этого манифеста были отправлены и к генерал-поручику князю Щербатову для употребления их по его усмотрению.
Князь Федор Щербатов поступил на службу в 1748 году и 30 июля 1771 года произведен в генерал-поручики. В прусскую войну он участвовал в сражениях при Цорндорфе, Пальцихе и Франкфурте; в первую турецкую войну он находился при взятии города Бендер. В 1771 году, при вступлении русских войск в Крым, он командовал отдельным корпусом, взял штурмом крепость Арабат, занял Керчь, Ениколь и затем оставлен был с своим корпусом для охранения Крымского полуострова[394].
В конце 1773 года князь Щербатов был командирован в Казань в помощь А.И. Бибикову и после кончины его вступил в командование войсками, раскинутыми на огромном пространстве и занятыми преследованием мятежников по разным направлениям.
По занятии генералом Мансуровым Яицкого городка ставропольские и оренбургские калмыки забрали с собой жен, детей, скот и в числе до 600 кибиток бежали сначала к Самарской линии. Желая пробраться в Башкирию и соединиться с Пугачевым, они намерены были переправиться через реку Самару близ Сорочинской крепости. Находившийся в Сорочинске подполковник Милкович выслал на переправу 200 человек пехоты с орудием и не допустил калмыков перейти реку. Часть их покорилась, а остальные ушли в степь.
Предполагая, что калмыки все-таки будут стараться пробраться в Башкирию, князь П.М. Голицын приказал находившемуся в
Самаре с Бахмутским гусарским полком майору Шевичу прикрывать Самарскую линию, полковнику Шепелеву с отрядом, состоявшим из 600 человек с четырьмя орудиями[395], выступить из Дюсметевой деревни к реке Ток, «по которой их бегу ожидать было должно», а для встречи их на новомосковской дороге были выставлены обсервационные отряды: в деревне Мустафиной капитана Квашнина-Самарина из роты гренадер, эскадрона изюмских гусар с двумя орудиями и в деревне Биккулово – отряд Ахшарумова из двух рот гренадер с тремя орудиями и небольшим числом иррегулярных легких войск. Для примечания же за движением калмыков в степи была выслана из Оренбурга небольшая партия из чугуевских казаков и каргалинских татар[396].
Майор Шевич отправил в Сорочинскую крепость один эскадрон гусар, и лишь только он прибыл туда, как калмыки снова подошли к переправе. Командир эскадрона, капитан Хмелев, застал на переправе до 2 тысяч человек, увещевал их покориться, но когда они не послушали, то атаковал, захватил много пленных, скот и багаж. Успевшие переправиться через реку калмыки бросились отдельными кучами к Новомосковской дороге, где у дереревни Трай, на реке Токе, наткнулись на отряд полковника Шепелева и были 8 мая вновь разбиты с потерей 300 человек убитыми. От большого поражения калмыки спаслись только тем, что наступила ночь и они успели зажечь степь со стороны «веющего на нас ветра»[397].
Преследуемые Шепелевым и считая высланную из Оренбурга команду за авангард значительного отряда, калмыки бросились к деревне Мустафиной, но и здесь были встречены 9 мая капитаном Квашниным-Самариным. Он преследовал их на протяжении 15 верст, захватил 140 человек в плен, отбил много скота, лошадей и три знамени. Лишившись более 200 человек убитыми, калмыки «разбежались по степи кто куда мог, ища себе спасение». Некоторые успели, однако же, перебраться за новомосковскую дорогу и бежать в Башкирию, а большая часть возвратилась на места своих кочевок и под предводительством своего начальника Дербетева нападала на селение по Самарской линии.
Для усмирения их генерал Мансуров отправил из Яицкого городка отряд под начальством майора Муфеля[398]. Преследуя Дербетева с толпой около 500 человек, майор Муфель настиг его на реке Однодеревой, впадающей в реку Иргиз. Здесь он успел захватить до 200 кибиток и затем, перейдя в вершины реки Таловой, узнал, что Дербетев с толпой до 300 человек намерен пробраться в Башкирию.
Сформировав отряд из 30 драгун и 210 яицких казаков и поручив его артиллерии подпоручику Байкову, майор Муфель приказал ему преследовать Дербетева. Байков шел по его пятам с такой скоростью, что делал в сутки от 80 до 90 верст. Калмыки бросали на дороге усталых лошадей, верблюдов и даже жен, а сами старались укрыться в Иргизских вершинах. 23 мая подпоручик Байков настиг калмыков в Балабанских вершинах, на реке Грязнухе, разбил их, захватил в плен 193 человека, в числе коих находился и сам Дербетев, который от полученной раны скоро умер[399]. Отсюда Байков возвратился в Яицкий городок, куда за несколько дней перед тем пришел и Муфель с своим отрядом и с захваченными им 200 кибитками[400].
Из Яицкого городка калмыки были отправлены с семействами и имуществом к Оренбургу под личный присмотр губернатора и назначение им места для кочевки по распоряжению командовавшего войсками князя Щербатова, в то время там уже находившегося[401].
Получив 8 мая высочайший рескрипт о назначении главнокомандующим, с теми ограничениями, о которых мы сказали выше, и имея в виду, что в Казанской губернии «волнование народное совершенно прекращено и бывшие в предательстве – в законном повиновении находятся», князь Щербатов отправился в Оренбург[402], куда и прибыл 18 мая[403].
Между тем в Казанской губернии было вовсе не так спокойно, как доносил князь Щербатов. Правда, что в окрестностях Бакалов, Бугульмы и к стороне реки Камы мятежников не было, население возвращалось в свои дома и приходило с повинной[404]. Но между Мензелинском и Осой мятежники бродили свободно, и местность эта находилась еще в состоянии полного восстания. Для уничтожения этих шаек казанский губернатор фон Брандт отправил секунд-майора Скрипицына с 60 человеками солдат и одним орудием и приказал ему ходить беспрерывно между Мензелинском и Осой, водворить спокойствие среди населения[405] и содействовать штернфервальтеру Берглину в преследовании мятежников.
Еще в начале апреля Берглин, посланный Башмаковым с Юговского завода, занял своим отрядом пригород Осу, оставил там небольшой гарнизон, а сам двинулся на преследование башкирцев по реке Тулва[406].
В восьмом часу утра, 9 апреля, в четырех верстах от села Крылова он был встречен толпой до 900 человек, которые после небольшой перестрелки обратились в бегство. Берглин продолжал движение, сжег башкирскую деревню Бичурино, переночевал в селении Елпачиха и двинулся к деревне Барда, служившей башкирцам притоном и местом сборища. Жители на лошадях и лыжах бежали в леса и горы, и, кроме небольшого числа скота, в деревне ничего не найдено. По непроходимости дорог от распутицы Берглин не пошел далее, предал огню деревню Барде и возвратился в Елпачиху.
Шайки мятежников отошли к северу и бродили по Пермской провинции.
«Чтобы злодейские поновлены могли быть мысли о всегдашней наших сил к поискам готовности», подполковник Попов с
отрядом выступил из Кунгура по направлению к Красноуфимску, где казаки волновались и не переставали выказывать открыто свое сочувствие к самозванцу и нерасположения к правительству[407]