Пробыв в Вознесенском заводе двое суток и взяв в свою толпу всех годных к службе людей, Пугачев перешел на Авзяно-Петровский Демидова завод, а затем на Белорецкий завод, где и проводил всю святую неделю[434].
В это время силы его состояли из толпы башкирцев, число которых определить трудно, и из 400 человек заводских вооруженных крестьян, взятых на заводах. На соединение к нему шел разбитый под Екатеринбургом Наум Белобородов, успевший собрать по дороге значительную толпу мятежников. Прибыв в селение Верхние Киги и встретив там посланных Пугачева с указами, Белобородов выказал энергическую деятельность по формированию новых сил. Он разослал по разным направлениям, преимущественно в Кунгурский уезд, нескольких башкирских старшин и мещеряка Бахтиара Каныкаева и приказал им собирать войска и следовать немедленно на Саткинский Твердышева завод с ним на соединение. Туда же приказал идти и сотнику Коновалову, находившемуся с своей толпой в Кунгурском уезде.
«Напред сего, – писал Белобородов[435], – данным от меня тебе, Коновалову, повелением велено собрать разбегшихся и прочих казаков, явиться к соединению в один корпус, только я тебя по сие время в наличии не имею. О сем определено из государственного военного корпуса к вам, Коновалову, послать сей ордер, и притом накрепко подтвердить, что как наивозможно, с получения сего, с имеющейся при тебе командой, следуй ко мне, Белобородову, в Саткинский завод для соединения, ибо и батюшка наш великий государь Петр Федорович изволит следовать в здешние края».
0 том, где находился самозванец в конце апреля, ни Белобородов, ни главнокомандующий, ни отрядные начальники в точности не знали. Подполковник Михельсон доносил, что Пугачев находится на Авзяно-Петровских заводах[436]. Князь Щербатов писал, что слух носится, будто он с башкирцами уходит за Урал[437], а генерал-поручик Деколонг доносил, что 24 апреля он получил известие, будто бы Пугачев пришел в Усть-Уйскую крепость, находившуюся в 120 верстах от Троицкой и в 100 верстах от Челябы. Это известие поставило Деколонга, находившегося в селении Бродокалмацкое, в крайне тревожное состояние. «Хотя я при себе войск имею две полевые команды, – доносил он[438], – но на такового злодея решиться при помощи Божией не оставлю, предоставляя здешние места судьбине Господней». Предполагая, что Пугачев имеет силы «отважные и отчаянные», Деколонг ожидал от самозванца «могутного» стремления на его войска и потому счел необходимым присоединить к себе легкую полевую команду, шедшую к Екатеринбургу, и отряд майора Гагрина, находившийся в Челябинске.
«Что касается до Челябы, – доносил Деколонг, – которую по необходимости буде бы принужденно будет оставить, то как я прежними рапортами уверял и ныне повторяю: сей город ничего не стоящий и нимало важного в нем не зависит, так как бы слобода себя содержит и понапрасну войска в нем будут находиться». Находясь сам всего в 60 верстах от Челябинска, генерал Деколонг не двигался с места и, опасаясь, что Пугачев обрушится на него всеми своими силами, предписал майору Гагрину «к походу состоять в ежеминутной готовности»[439].
За три дня перед тем Гагрин получил письмо полковника Василия Бибикова, в котором тот просил передать защиту Челябинска генералу Деколонгу, а самому с отрядом идти на защиту Екатеринбурга[440].
Гагрин решительно не знал, кого ему спасать. В окрестностях Екатеринбурга было все спокойно, полковник Василий Бибиков имел достаточные силы, чтобы не только защищать город, но и водворить спокойствие в окрестностях[441]. Деколонг также располагал гораздо большими силами, чем Гагрин, у которого было всего 861 человек, считая в том числе и плохо вооруженных жителей. Не зная, как поступить, Гагрин спрашивал главнокомандующего: к кому ему идти на соединение: к Деколонгу или Бибикову? Или же оставаться в Челябинске до прибытия гарнизона[442]. Настойчивые требования Деколонга заставили, однако же, майора Гагрина не ожидать решения главнокомандующего, и, имея в виду, что в окрестностях Челябинска «российский народ, кроме иноверцев, по пришествии в прежнее повиновение, состоит в должном порядке, тишине и спокойствии», Гагрин пошел на соединение с Деколонгом[443].
Таким образом, Челябинск был опять предоставлен самозащите, а Деколонг 3 мая с тремя легкими полевыми командами двинулся к Чебаркульской крепости. Отсюда он прошел в Верхнеяицкую, где, оставаясь в течение нескольких дней, пропустил Пугачева, дал ему возможность выбраться из гор и вновь овладеть целым рядом крепостей.
Несколько недель, проведенных Пугачевым на Белорецком заводе, были употреблены им с пользой. Разосланные эмиссары, указы и приказание самозванца подняли всю Башкирию. Собираясь вооруженными толпами в разных местах, башкирцы грабили селения, заводы и намерены были идти на соединение с самозванцем[444]. Посланный для успокоения их подполковник Лазарев доносил, что русские селения покорились, а башкирцы об этом и не думают[445].
Князь Щербатов по прибытии своем в Оренбург отправил башкирцам увещание, в котором обещал полное прощение всем тем, которые оставят самозванца и придут в полное повиновение правительству.
«Знаком повиновение требую от них, – доносил он[446], – дабы каждый старшина, собрав с своего ведомства, по возможности, некоторое число людей, присоединился с ними к войскам вашего императорского величества, для истребления как самого обольстившего их злодея, так и злых его сообщников. Между тем всем воинским командирам предписал, дабы каждый, требуя исполнение сего от находящихся по близости его старшин, приказал в виду своем производить сие собрание. Не повинующихся же захватывать и вместо их, по согласию народному, выбирать в сие звание других, более к должности подданного усердствующих».
Получив такое воззвание, башкирцы собрались было в нескольких пунктах на совещание и высказывали желание покориться, но прибывшие к ним посланные самозванца и его воззвание изменили их намерение. Сторонники Пугачева осуждали действия правительства, указывали на жестокость и варварства местных властей и грозили истязанием за теперешние беспорядки. Собравшиеся на совещание помнили хорошо, что в марте одному из пойманных в Карагайской крепости башкирцев комендант полковник Фок приказал отрезать нос, уши и на правой руке все пальцы. В таком виде оперированный башкирец был выпущен из крепости «для воздержание товарищей» и объявление им, чтобы прекратить буйство, «в противном случае жестокой казни не минуют»[447]. Вожаки указывали также и на воззвания, обращенные к народу, в которых требовалась покорность и слышались только одни угрозы и в будущем наказание. Одно из таких воззваний принадлежит коменданту Верхнеяицкой дистанции.
«Башкирцы, живущие около Верхнеяицкой дистанции! – писал полковник Ступишин[448]. – Ведомо мне, что меж вами всякая дурость и шатание и вы ждете, что к вам придет от Оренбурга с великой силой оный вор и самозванец Емелька, который, будучи простым казаком и из самого подлого рода, дерзнул назвать себя государем Петром III и вам якобы великие милости обещает и будете вы якобы жить без закона, как звери в поле. Я вам говорю – тому не верьте и никаких милостей от вора не ждите; я вам говорю по долгу службы и присяге и по воле всемилостивейшей государыни нашей, от которой нам должно ждать милости, а не от вора. Оный Емелька, уверяю вас, скоро войсками ее императорского величества будет пойман и достойную по делам казнь примет, да все те, кто его слушает, также не жди себе пощады, все также казнены будут. Ее императорское величество прощает только тех, кто раскаяние приносит, а не нераскаянных злодеев.
Башкирцы! Я знаю все, что вы замышляете; только знайте же и то: ежели до меня дойдет хоть какой слух, что вы, воры и шельмы, ждете к себе тех воров и им корм и скот и себе стрелы и оружие припасаете, то вы, шельмы этакие, готовьте этот скот, баранов и коров для меня с командой, ибо я, услышав что-либо о вашей шалости, тотчас на вас со всей моей командой из Верхнеяицкой, Магнитной, Карагайской и Кизильской крепостей пойду и с пушками, и тогда вы не ждите пощады: буду вас казнить, вешать за ноги и за ребра, дома ваши, хлеб и сено подожгу и скот истреблю. Слышите ли? Если слышите, то бойтесь: я не люблю ни лгать, ни шутить. Вы меня знаете, и я вас очень хорошо знаю.
Сего числа около Верхнеяицкой пойман башкирец Зеутфундинка Мусин с воровскими татарскими письмами от злодеев, и ко мне оный башкирец приведен, и, хотя он немой, однако ж теми имевшимися у него воровскими письмами довольно приличается, и того ради я велел оные письма, при народном собрании, сжечь и сожжены от профоса, а тому вору-башкирцу велел я отрезать нос и уши и к вам, ворам, с сим листом от меня посылаю.
Говорю вам, башкирцы, если впредь кто с такими письмами будет пойман, велю пытать накрепко, а также нос и уши отрежу; знайте же то, воры, и ужасайтесь! Вы народ еще дикий и неразумный, и мне вас жаль, и я вам говорю именем ее императорского величества всемилостивейшей государыни нашей, что все те, кто будет верен и к злодеям не пойдет и на жительстве останется или даже хотя и был в злодейских толпах, но чистосердечное Богу и ее императорскому величеству раскаяние принесет, тот весьма помилован будет…