имею известие, – писал он[468], – что
Пугачев разбит, никак себе не мог представить, чтоб сия толпа была Пугачева, а более думал, что идет корпус генерал-поручика Деколонга, почему и послал разведать, а сам, выбрав по выходе из леса удобное место, построился к бою».
Мятежники бросились на высланные разъезды, и вся толпа их стала приближаться к отряду, огибая его левый фланг. Михельсон повернул свой фронт налево и, имея в строю всего 500 человек регулярных войск, должен был отделить некоторую часть для прикрытия обоза, больных и раненых. Едва успел он переменить фронт и стать лицом к неприятелю, как инсургенты, наполовину спешившись, бросились на орудия «и невзирая на сильный урон, ударили в копья, однако нашими штыками были приняты хорошо». В это время Пугачев с своей конницей атаковал левый фланг Михельсона и смял бывшую там иррегулярную иноверческую команду. Считая себя победителями, мятежники бросились врассыпную на обоз, чем и воспользовался Михельсон. Став во главе эскадрона изюмских гусар, он лично повел его в атаку и приказал сделать то же и всей остальной кавалерии. Одновременная атака в разных пунктах и налет Михельсона на самого Пугачева и окружавших его яицких казаков решили дело. Самозванец бежал одним из первых, а его примеру последовала и вся толпа, преследуемая Михельсоном более 15 верст. Мятежники потеряли до 600 человек убитыми и около 400 пленными, преимущественно из заводских крестьян. Они лишились единственной своей пушки, продовольственных припасов и обоза, в котором была найдена голубая лента установленного Пугачевым ордена, которую он надевал на себя в торжественных случаях[469]. Переночевавши на месте сражения и предполагая, что Пугачев снова бросится на заводы, чтобы набрать там ополчение и соединиться с башкирцами, Михельсон ринулся к Чебаркульской крепости, куда, по следам самозванца, следовали также отряды майоров Жолобова и Гагрина.
Узнав в Чебаркуле, что Пугачев находится в 20 верстах за рекой Коельгой, и желая окружить его со всех сторон, Михельсон просил Жолобова и Гагрина продолжать движения, а сам повернул на Златоустовский завод. Таким образом, если бы самозванец повернул в правую сторону к Кыштымскому заводу, то он натыкался на отряд Деколонга, в левую сторону – на отряд Михельсона; позади же себя имел отряды Жолобова и Гагрина. Будучи охвачен с трех сторон, доносил Михельсон[470], «злодей останется у нас в средине и к одному или другому из нас попасться должен».
Следуя к Златоустовскому заводу, Михельсон 25 мая наткнулся в лесу на башкирские коши, увещевал их отстать от самозванца и, оставив их в покое, обещал 10 тысяч руб. тому, кто поймает Пугачева. Двигаясь далее, отряд остановился на ночлег, в 7 верстах от Златоустовского завода за горами, и узнал, что на завод приезжало человек 100 яицких казаков набирать ополчение и объявляли, что Пугачев с 2 тысячами человек идет на Саткинский завод, где его ожидает значительная толпа башкирцев под начальством Салавата. Михельсон тотчас же повернул на Саткинский завод, куда и прибыл на рассвете 27 мая. Там было действительно большое сборище башкирцев, но при появлении отряда они стали быстро отступать. «Хотя, – доносил он, – более 20 верст отряженным мной майором Хариным и были преследованы, однако догнать их было невозможно. По следам видно было, что они чем далее, тем более рассыпались, и напоследок след пропал». Башкирский старшина Анчигул с 500 человек направился к деревне Киги, на кунгурской дороге, а Салават с толпой до тысячи человек, – на Симский завод, который был разграблен, весь выжжен и до 102 человек жителей умерщвлено. По дороге к Симскому заводу Салават распускал слух, что Пугачев разбил Михельсона, и обещал 300 рублей награды тому, кто доставит ему последнего[471].
На Саткинском заводе Михельсон узнал, что, вопреки уверению и обещанию Деколонга, отряд Жолобова не пошел к Кыштымскому заводу, а повернул к Чебаркулю и Кундравам и, найдя их разоренными и выжженными, пошел к Челябе.
Жолобов говорил, что пересеченная дорога и переправы через две реки заставили его отказаться от движения к Кыштымскому заводу, а между тем такое изменение в направлении отрядов дало возможность Пугачеву почти о бок с войсками, усилиться, произвести новые грабежи и разорения.
Сожалея о такой бездеятельности войск Деколонга и не имея никаких известий о действиях отряда князя Голицына, Михельсон решился преследовать Салавата и двинуться на Красноуфимск, «дабы в случае, ежели бы Пугачев, – писал он, – сверх моего чаяния вновь мог усилиться, я был бы в состоянии его встретить, не допущая до Екатеринбурга».
Необходимость исправить артиллерию, запастись продовольствием, а главное – дать некоторый отдых отряду, преследовавшему неприятеля без отдыха в течение сорока дней, заставили Михельсона сделать дневку, которая и была первой со дня выступления его из Уфы[472].
30 мая Михельсон выступил к Симскому заводу и, подойдя к переправе на реке Ай, нашел ее уничтоженной, паромы порубленными, а горы, на противоположном берегу, занятыми башкирцами, в числе 800 человек под начальством Салавата, надеявшегося задержать здесь отряд и нанести ему поражение. На рассвете 31 мая Михельсон отыскал место, удобное для переправы вброд, приказал срыть часть берега, выставил все орудия, бывшие при отряде, и под прикрытием их огня начал переправу. Сначала перешла пехота, за ней орудия и ящики с вынутыми зарядами, а потом кавалерия. Утвердившись на противоположном берегу, Михельсон приказал пехоте штурмовать горы, а кавалерии зайти неприятелю в тыл. Башкирцы оставили свои позиции и были преследованы на протяжении 20 верст, причем потеряли до 150 человек убитыми и 3 взятыми в плен[473]. Михельсон остановился лагерем на месте сражения и, за неимением никаких известий о неприятеле, 2 июня подошел к деревне Кигам.
Находясь еще на Саткинском заводе, он получил донесение из Чебаркуля, Кундравов и Златоустовского завода, что о Пугачеве ничего не слыхать и где он находится – неизвестно. Между тем Пугачев простоял спокойно четыре дня на реке Миасе, усилил свое сборище до 2 тысяч человек, сжег Чебаркуль, Кундравинскую слободу, Златоустовский и Саткинский заводы и 3 июня совершенно неожиданно атаковал Михельсона. Последний встретил мятежников контратакой, сломил их и приказал кавалерии преследовать бегущих. Подвигаясь сам за кавалерией, он отделился от обоза версты на полторы, когда получил известие, что обоз атакован и окружен еще большей толпой мятежников, подошедших с тыла под начальством самого Пугачева, и что отступавшие башкирцы, получивши подкрепление, снова переходят в наступление. Поручив майору Харину с частью отряда и двумя орудиями удерживать наступавших башкирцев, сам Михельсон с остальными войсками бросился к обозу. После весьма горячей схватки Пугачев был отбит и, преследуемый, скрылся в горах, в вершинах реки Ай, оставив на поле сражения до 400 тел. Лишившись 23 человек убитыми и 16 ранеными[474], Михельсон считал потерю мятежников незначительной и сожалел, «что с малой моей командой, отягощенной ранеными и больными, почти остаюсь во всех местах единственно действующий корпус, не видя от прочих, мне равных, никакой помощи»[475]. Генерал Фрейман со своим отрядом стоял в Кигальской крепости почти без всякой деятельности. Он присоединил к отряду Тимашева небольшую команду под начальством капитана Краевича и поручил им преследовать башкирцев, скрывавшихся в Уральских горах по направлению к Зелаирской крепости. Где находился Пугачев, генерал Фрейман не знал, и в то время, когда самозванец дрался с Михельсоном, Фрейман двинулся к Верхнеяицкой крепости, так как 4 июня получил рапорт коменданта той крепости Ступишина, будто Пугачев с 7 тысячами человек стоит от него всего в 12 верстах[476].
Не более деятельным был и Деколонг. Он писал длинные рапорты, хвастался своими успехами и обещал в будущем сделать многое, но с места не сдвигался. «Ваше сиятельство, – писал он князю Щербатову[477], – изволите вспоминать и заботите себя об Екатеринбургском ведомстве, оное я, как вам уже известно давно, прикрыл на отражения злодея своими войсками и извольте быть уверенными: где только нужда потребует, я могу с такими силами успеть, упущение не сделаю, а стараюсь усердно во все места давать помощь без всякого подкрепления. Но теперь изволите из всех обстоятельств и довольно вам и ныне изъявленных видеть, какое число войск я имею?»
Опять жалоба на недостаток средств и, следовательно, законный предлог к бездеятельности!
Один только Михельсон не считал сил ни своих, ни вражьих, не стеснялся препятствиями местности и неутомимо преследовал неприятеля.
Наутро, после боя у деревни Киги, он узнал, что Пугачев ночевал всего в 15 верстах от отряда и переправляется на противоположную сторону реки Миаса. Михельсон тотчас же двинулся наперерез пути, и лишь только появился в виду мятежников, как Пугачев сам атаковал его, но потерял от 70 до 100 человек, был разбит и преследован «елико место, – доносил Михельсон[478], – и утомленные мои кони позволяли».
Имея при себе значительный обоз с ранеными, больными и артиллерией, Михельсон сознавал, что угоняться за мятежниками ему невозможно. Имея в виду, что Пугачев имел при себе не более 300 человек бурлаков и яицких казаков, что вблизи этих мест должен был находиться отряд генерала Фреймана, «а кунгурская и екатеринбургская стороны довольно прикрыты корпусом Деколонга, Михельсон решился повернуть на деревню Ераль (Юрал) и идти к Хлынову, куда, по известиям, намерен был направиться Пугачев для захвата пороху и артиллерии».