[523]. Вы, господа казаки, – продолжал Долгополов, обращаясь к присутствующим, – не сомневайтесь, он подлинно государь Петр Федорович, я точно его знаю.
Пугачев приказал подать вина, и первая чарка была выпита за здоровье «великого государя», вторая – за государыню Устинью Петровну, а третья – за цесаревича Павла Петровича.
– Благополучен ли он? – спрашивал Пугачев, допивая последнюю чарку.
– Слава Богу, благополучен, – отвечал Долгополов. – Его высочество молодец и уже обручен[524].
– С кем?
– С Натальей Алексеевной. У меня и от нее есть вашему величеству подарок два камня, я после принесу вам; они у меня спрятаны в возу далеко[525].
– Вот, детушки, – сказал самозванец, обращаясь к собравшимся, – этот человек прислан от Павла Петровича посмотреть, подлинно ли я отец его, и велено ему, посмотря, возвратиться назад.
Слова самозванца и весть о приезжем разнеслись по всей толпе, и большинство верило тому, что Долгополов был уполномоченный цесаревича[526]. «Почему, – показывали Чумаков и Творогов[527], – яицкие казаки хотя и прежде звали его [Пугачева] в Москву, а тут еще больше стали склонять, чтоб он в Москву свой путь направил».
– Там, – говорили казаки, – больше знакомых вашему величеству, так скорее помогут на престол взойти.
Пугачев знал, какого рода знакомых он может встретить в Москве, и потому отвечал уклончиво.
– Теперь еще не время, – говорил он, – а когда можно будет, то, конечно, пойдем.
На следующее утро вся толпа двинулась к пригороду Осы, который еще со 2 июня был блокирован башкирцами. Находившийся в Осе с своим незначительным отрядом шихтмейстер Яковлев получил приказание асессора Башмакова разделить свой отряд на две части: одну отправить к Кунгуру, а с другой идти к нему на соединение в Юговский завод. Он пытался несколько раз пробиться сквозь облегавшую город толпу башкирцев, имел весьма горячие дела 14 и 16 июня и, будучи не в состоянии прорвать блокаду, просил помощи у казанского губернатора, говоря, что неприятель с каждым днем усиливается и опасность угрожает всему прикамскому краю.
По первым известиям о появлении башкирцев в начале июня у Осы, генерал фон Брандт собрал с большим трудом из разных мест сто человек с двумя трехфунтовыми пушками и отправил их в Осу под начальством секунд-майора Скрипицына. Последнему было приказано усмирить терсинских татар, рассеять башкирцев, намеревавшихся напасть на Сарапульскую волость, и вообще удержать жителей от восстания на пространстве от Осы до Мензелинска.
Расположенный на берегу реки Камы, пригород Осы находился на главном казанском тракте, и потому захват его мятежниками открывал им свободный путь в Казанскую губернию. Вот почему Брандт собрал последние силы и отправил их в Осу. Взяв с собой 100 человек вооруженных мужиков и 48 нижних чинов, майор Скрипицын выступил из Сарапула, по дороге присоединил к себе капитана Смирнова, шедшего с 40 человеками низших чинов из Казани, 116 человек команды, находившейся в Рождественском заводе, и с этим отрядом 18 июня подошел к Осе. В это время башкирцы атаковали пригород и успели отхватить три пушки со снарядами, но, заметив приближение отряда, отступили. Скрипицын пробился сквозь толпу мятежников, впрочем, без потери, и соединился с гарнизоном. Таким образом, с прибытием Скрипицына и за несколько дней перед тем с Боткинского завода прапорщика Евреинова с небольшой командой, силы, назначенные для защиты Осы, вместе с вооруженными жителями простирались до 1100 человек с 13 орудиями[528].
В полдень того же 18 июня Пугачев подошел к Осе и отправил свой указ, требуя безусловной сдачи города. Не получив ответа, самозванец приказал толпе расседлать лошадей и идти на штурм пригорода. Начальники войск ободряли жителей, и майор Скрипицын вышел из города с намерением отбросить неприятеля, по потерпел неудачу и принужден был возвратиться с потерей одного орудия, причем человек до 80 из отрядов Скрипицына и Яковлева ушли в толпу мятежников. Войска заперлись в небольшой деревянной крепостце, защищавшей Осу, и открыли огонь по преследовавшим их мятежникам. Защитники осыпали их картечью, камнями и лили на них растопленную смолу и масло. Пугачев был отбит, но от захваченного в плен башкирца в городе узнали, что в толпе у самозванца находится до 8 тысяч человек. Эта цифра испугала многих и впоследствии сильно подействовала на самого майора Скрипицына.
Наутро 19 июня яицкие казаки, объезжая вокруг крепости, кричали, что приехал сам батюшка Петр Федорович, советовали защитникам сдаться без сопротивления, обещая не делать никакого вреда покорившимся. Майор Скрипицын отвечал, что считает Пугачева за разбойника и государственного бунтовщика, сдаваться не желает, а будет защищаться, пока сил его достанет[529].
В этот день самозванец не предпринимал ничего, а ездил с старшинами к Каме осмотреть ее течение и отыскать место для переправы. Он приказал исправить дорогу вниз по Каме и построить мосты через топкие места. Возвратившись в лагерь, Пугачев собрал к себе старшин, чтобы посоветоваться с ними о дальнейших действиях. Белобородов советовал навить несколько возов сена, соломы, бересты и, подвигая их фронтом, под прикрытием их подойти к крепости как можно ближе, зажечь их и броситься на штурм.
– Я взял так Уткинский завод, – сказал он.
Пугачев принял совет, приказал приготовить до 15 возов[530], а между тем подосланные к пригороду казаки требовали покорности и грозили, в противном случае, сжечь город до основания и истребить всех жителей до единого. Они уверяли, что Пугачев истинный государь, и просили для убеждения в этом прислать в их лагерь знающего человека. Преувеличенные сведения о численности сил самозванца, блокирование пригорода со всех сторон и отсутствие какой-либо надежды получить помощь извне произвели колебание среди населения. Образовались две партии: одна советовала сдаться, а другая – защищаться; одни говорили, что Пугачев истинный государь, а другие – что он самозванец. Для более определенного решения этого вопроса население положило отправить в неприятельский лагерь доверенное лицо, отставшего гвардии сержанта, посмотреть на самозванца и убедиться, похож ли он на императора Петра III.
Когда Пугачев, по словам Ивана Творогова, узнал, что ему будут произведены смотрины, «то, переодевшись в простое казачье платье и поставя в ряд казаков человек с двадцать, стал сам между ними и приказал привести посланца из крепости. Как же сей приведен был и сказано ему было, чтоб он узнавал из представленной шеренги государя, то он, смотря порознь на каждого, наконец, уставил глаза свои прямо на злодея и смотрел пристально».
– Что, старик, узнаешь ли ты меня? – спросил тогда Пугачев сержанта.
– Бог знает, – отвечал он, – как теперь узнаешь! В то время был ты помоложе и без бороды, а теперь в бороде и постарее.
– Смотри, дедушка, хорошенько узнавай, коли помнишь.
Сержант смотрел долго.
– Мне кажется, – сказал он, – что вы походите на государя.
– Ну, так поди, дедушка, и скажи своим, чтобы не противились мне, а то ведь я всех вас предам смерти.
По возвращении посланного майор Скрипицын и поручик Пироговский, при собрании многих обывателей, спрашивали, похож ли самозванец на покойного государя.
– Волосами и глазами как государь, – отвечал сержант, – а лицом несколько не походит, однако действительно уверить не могу.
При этом сержант передал слова Пугачева, что если жители не покорятся, то все будут истреблены. Майор Скрипицын предложил тогда всем собравшимся сдать самозванцу пригород и крепость.
– У нас не осталось ни пороху, ни ружейных патронов, – говорил он, – не лучше ли сдаться без сопротивления, ибо нам против столь многочисленной толпы защищаться уже невозможно.
– Сдаваться злодеям, – отвечал на это Пироговский, – не видя от них еще серьезной опасности, нет никакой надобности[531].
Скрипицын не слушал советов Пироговского и настаивал на своем. Он вторично отправил сержанта в лагерь самозванца, чтобы тот окончательно убедился, истинный ли это государь или нет? Для сержанта и большинства присутствовавших было ясно, что вторичная посылка требовала утвердительного ответа. Сержант опять посмотрел на Пугачева и на этот раз признал его государем.
– Теперь я узнаю, что ты подлинно наш надёжа-государь, – сказал он и поклонился.
– Ну, так уговори своих офицеров, – сказал Пугачев, – чтобы не проливали напрасно крови и встретили бы меня с честью.
Посланный обещал исполнить требование.
– Господа офицеры, полно, не противьтесь, – кричал сержант, возвращаясь в крепость, – он подлинный наш государь Петр Федорович!
Весь день 19 июня прошел в Осе в совещаниях, сдаваться или нет? А между тем утром 20-го числа мятежники стали приближаться к пригороду. Впереди везли возы сначала на лошадях, а потом на людях; за возами шла толпа, готовая броситься на штурм. С городской стены открыли было огонь, но когда заметили, что инсургенты подошли уже близко и намерены зажечь сено и солому, то, опасаясь пожара, жители просили остановиться.
– Не подвигайте возов близко, – кричали они, – дайте нам сроку до завтра посоветоваться, мы сдадимся без драки!
Возы были остановлены, и перестрелка прекратилась[532].
Майор Скрипицын приказал всей команде, жителям и духовенству быть готовыми к сдаче пригорода и крепости, а сам отправил парламентера к Пугачеву спросить, «не будет ли его, майора, и команду казнить, за чинимое до того договору сопротивление». Ему отвечено, что государь не только не казнит его, но оставит командовать своими, но только с условием, чтобы при сдаче команда оставила свои ружья, пушки и, выйдя из крепости в открытое поле, ожидала прибытия самозванца.