[595], – меня с великим криком и с такой пушечной и ружейной стрельбой картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал». Приняв сам начальство в центре, подполковник Михельсон приказал небольшим отрядам: майора Дуве обойти левый, а майора Харина – правый фланги неприятеля.
Пользуясь тем, что впереди центральной батареи находилось золото, мятежники защищались первое время очень храбро. Михельсону пришлось употребить много усилий, чтобы овладеть батареей, уверенность в своем начальнике заставила солдат преодолеть все препятствия, и неприятель был разрезан на две части: большая повернула направо и наткнулась на отряд майора Харина, а меньшая – на майора Дуве. Последний отбил два орудия и скоро рассеял неприятеля, но на долю майора Харина выпала более трудная задача. Остановившись за глубоким рвом и тесным проходом под мельницей, мятежники открыли убийственный огонь. Чтобы рассеять их, майору Харину приходилось перейти через ров и потом подниматься на гору. Не считая отряд Харина достаточно сильным для такой операции, Михельсон оставил майора Дуве действовать самостоятельно, а сам пошел на соединение с Хариным. Ров был перейден, мятежника атакованы и после пятичасового непрерывного боя совершенно разбиты.
«Ночь, – писал Михельсон, – место и утомленные мои кони не позволили мне сей победой пользоваться как бы я мог, ежели бы мои лошади были хотя в малом состоянии». Преследуя неприятеля версты три, подполковник Михельсон отбил 6 орудий и остановился, видя, что «злодеи побежали во все стороны, куда мне за ними гнаться было невозможно». Мятежники лишились до 800 человек убитыми и 737 человек взятыми в плен; потеря Михельсона состояла из 23 человек убитых и 37 раненых.
Переночевав на месте сражения, подполковник Михельсон наутро пошел к Казани, из которой по временам попадались навстречу кучки ночных грабителей с захваченным имуществом; все они большей частью были изрублены или захвачены в плен. Подойдя к городу, Михельсон нашел его в самом печальном положении, и едва остановился на Арском поле, как Пугачев стал показываться с своей толпой и намерен был многочисленностью своих сил задавить ничтожный отряд, прибывший на выручку города. Сообщив губернатору о вторичном появлении неприятеля, Михельсон сам перешел в наступление, и при содействии вышедшего из крепости отряда под начальством П.С. Потемкина, разбил Пугачева, который поскакал к стороне Алатской дороги. Изнуренные лошади, из коих в отряде не осталось более 30, «которые могли с полверсты скакать», не позволили гнаться далеко за неприятелем, и победитель принужден был остановиться под Казанью[596].
Утомление отряда было причиной того, что Михельсон не мог вполне воспользоваться одержанными им победами. Самозванец, переправившись через реку Казанку и отойдя верст двадцать от города, собирал свое ополчение. При громадном сочувствии со стороны крестьянского население формирование новых сил шло весьма успешно и быстро, так что к 15-му числу июля у Пугачева было опять не менее 15 тысяч человек. С ними он вернулся опять к Казани с целью уничтожить отряд Михельсона, всегда наносивший ему поражения. На месте сражения, бывшего 12 июля, противники встретились 15-го числа, причем на помощь Михельсону было выслано П.С. Потемкиным из крепости 200 человек. Этому отряду приказано было действовать во фланг неприятелю, но атака была настолько неудачна, что отряд, теснимый мятежниками, принужден был отступить в замешательстве[597], и вся слава победы принадлежит опять одному Михельсону и его отряду, вынесшему ее на своих плечах.
«Злодеи на меня наступали, – доносил Михельсон[598], – с такой пушечной и ружейной стрельбой и с таким отчаянием, коего только в лучших войсках найти надеялся». В течение четырех часов длился самый упорный бой, и только решимость солдат и вождя, умереть или победить, склонила успех на сторону малочисленного регулярного отряда. Мятежники были разбиты и рассеяны, потеряли всю свою артиллерию, состоявшую из 9 пушек, лишились до 2 тысяч убитых и раненых и около 5 тысяч пленных. Преследуемые подполковником Михельсоном и майором Хариным, инсургенты пытались задержать их в своих лагерях, расположенных в двух пунктах, но были выбиты, причем сам Пугачев едва не попался в плен. За ним гнались более 30 верст, и, только скрывшись в лесу, он успел избавиться от преследователей. Отряд Михельсона понес также сравнительно значительную потерю: он лишился 35 человек убитыми и 121 ранеными, но зато успел захватить в лагерях до 10 тысяч человек обоего пола, которые и были доставлены в Казань. В числе их было до 700 человек солдат, изъявивших желание возвратиться к своим командам. По следствию оказалось, что все они были взяты силой, что Пугачев не особенно доверял им, отобрал от них оружие и «дал только одни шесты». Генерал-майор Потемкин разослал их по командам; «прочие же, – доносил он[599], – заводские и разного звания люди, по великому числу их, все наказаны быть не могли, того для, учиня им присягу, по частям отпускал их в дома; а дабы в пути, от оскудения, не могли сделать никаких насильств и грабежей, то дано им на дорогу каждому человеку по 15 копеек».
Победа эта окончательно обеспечила Казань от дальнейших покушений самозванца, «и невозможно описать, – доносил П.С. Потемкин[600], – с каким восклицанием и радостью народ видел счастливое окончание сего сражения и с какими слезами приносили благодарственные мольбы Всевышнему».
Императрица щедро наградила всех участников победы. Михельсон был произведен в полковники, и ему пожаловано 600 душ крестьян в Полоцкой провинции[601]. Офицерам его отряда роздано в той же провинции 3146 душ крестьян или пожалована пожизненная пенсия[602], а всем нижним чинам третное жалованье[603]. «Да сверх того прикажите, – писала Екатерина[604], – весь деташемент Михельсона одеть и обуть на мой счет, и если в Казани казенных денег нет, то смело дайте купцам ассигнации на мой кабинет или на имя Адама Васильевича Олсуфьева, и все верно им заплачено будет». Директору казанской гимназии Каницу пожалован полугодовой, учителям – третной, а ученикам – годовой оклад жалованья[605].
Современники высоко ценили заслуги Михельсона и считали его не только избавителем Казани, но и защитником Москвы. Посылая Михельсону «презент», известный богач П.А. Демидов писал ему, что делает это в знак благодарности за то, «что с малым, но храбрым корпусом не устрашился нападать на многочисленную толпу разбойничью»; что «не препятствовали тебе недостатки в пище и лошадях и не удерживала медленность от вспоможения живущих».
«Вы, государь мой, – говорил П.А. Демидов, – следовали по пятам его более пяти тысяч верст, по местам пустым и почти непроходимым, и многие ему, вору, с большим уроном делали нападение»; Демидов приводил на память Михельсону, что «с тем же небольшим храбрым корпусом ускорили и Казанское царство от совершенного разорения сохранили и многих пленных благородных от мучительных смертей избавили, и тут со всей его поганой толпой разбили; а паче всего, что тем разбитием отвратили его намерение прийти в царство Московское… Приношу наивящшую мою с презентом благодарность и покорно прошу принять во знак моего усердия, что дал мне жизнь и прочим московским мещанам от убиения собственных наших людей, которые, слышав его злодейские прелести, многие прихода его ожидали и жадно разорять, убивать и грабить дома господ своих желали…»[606].
Двукратное возвращение Пугачева к Казани и нападение его на Михельсона заставили предполагать, что самозванец намерен был во что бы то ни стало овладеть городом и затем двинуться внутрь России, по направлению к Москве. За Казанью не было никаких войск, и потому разрешение вопроса, куда девался Пугачев и в каком направлении он проявит свою деятельность, было весьма важно. В первые два дня после последней победы в Казани знали только, что толпа его разбилась на небольшие кучки, человек по 20 и 50, и бежит во все стороны[607]. «Если бы злодей обратил свои действия в Башкирию, – писал П.С. Потемкин[608], – я бы того желал: там со временем уповал бы успеть во всем и переменить сердца народа; но всего более опасаюсь, чтобы он не обратился к Москве. Князь Федор Федорович [Щербатов] сделал ошибку, что обнажил Казань, и что его сюда пропустил, сделал незаплатную вину. Невероятно, с какой ревностью собираются к нему толпы, и приближение его к Москве весьма опасно. Я не премину дать знать, если оно предвидимо будет, и к воспрепятствованию сего отряжу г. Михельсона; но не мешало бы, однако ж, если бы прислать в Нижний Новгород полк пехоты, полк казачий и кавалерийский. Всего более для них кавалерия нужна. Если смей представить, то для удостоверения народа хотя батальон гвардии весьма нужен».
Ближе других находился отряд графа Меллина, и потому генералы Брандт и П.С. Потемкин в один и тот же день, 14 июля, отправили к нему предписание, чтобы он немедленно следовал в Казань[609].
После разгрома мятежников, собравшихся в числе 3 тысяч человек, с пятью орудиями, у Рыбной слободы, в 20 верстах от Шурамского перевоза[610]