Получив этот приказ, воевода, подполковник Василий Протасьев, товарищ его, Михайло Башмаков, и секретарь, Андрей Метальников, бежали из города; их примеру последовали многие приказные служители, купцы и дворяне. «В Саранске, – доносил впоследствии Михельсон[650], – ни один дворянин не думал о своей обороне, а все, как овцы, разбежались по лесам». Оставшиеся в городе, находясь между страхом и отчаянием, не знали, что делать.
Рано утром 27 июля передовые казаки явились опять в город с требованием, чтобы население, не исключая духовенства, вышло навстречу государю, а в противном случае грозили «смертной казнию и пожаром». Облачившись в ризы и подняв ев. иконы, духовенство, в сопровождении граждан, вышло к мосту на р. Инзар. Во главе их стоял с крестом саранского Петровского монастыря архимандрит Александр, которого Пугачев скоро заметил «по шапке с каменьями, как быть золотой». Подъехав прямо к о. Александру, самозванец приложился ко кресту, приказал прочитать приведенный нами манифест и затем отправился в собор, где во время ектении упоминалось имя государя Петра Федоровича, государыни Устиньи Петровны и великого князя Павла Петровича с его супругой Наталией Алексеевной. Подарив духовенству 30 рублей, самозванец отправился в дом вдовы бывшего воеводы, Авдотьи Каменицкой, где, по ее приглашению, и обедал. В благодарность за угощение Пугачев повесил ее на воротах вместе с магистратским подьячим Петром Васильевым, а купца Ивана Гурьева засек плетьми[651]. На другой день самозванец обедал в Петровском монастыре у архимандрита Александра и выдал на обитель 50 рублей.
Во все это время толпа его грабила город и пьянствовала. Приказав выпустить всех колодников, Пугачев взял в свой лагерь семь пушек, 2½ пуда пороху, 150 ядер и 29 148 рублей, нагруженных на 20 подводах. Повесив предводителя дворянства, отставного генерал-майора Сипягина, и 62 человека[652] помещиков и дворян, приведенных крестьянами, Пугачев назначил воеводой прапорщика инвалидной роты Шихмаметева, оказавшего особую приверженность к самозванцу, по формированию ополчения и других услуг.
Доставив для пополнения армии государя до 91 человека охотников и вооружив их, прапорщик Шихмаметев 29 июля собрал у собора всех жителей. Подъехав к собравшимся, Пугачев приказал прочитать следующий манифест:
«Божией милостью мы, Петр III, император и самодержец всероссийский и проч., проч., проч.
Объявляется во всенародное известие.
По случаю бытности с победоносной нашей армией во всех, сначала Оренбургской и Сибирской линий местах, жительствующие разного звания и чина люди, которые, чувствуя долг своей присяги, желая общего спокойствия и признавая как есть за великого своего государя и верноподанными обязуясь быть рабами, сретение имели принадлежащим образом. Прочие же, а особливо дворяне, не хотя [от] своих чинов, рангу и дворянства отстать, употребляя свои злодейства, да и крестьян своих возмущая к сопротивлению нашей короне, не повинуются. За что грады и жительства их выжжены, а с оными противниками учинено по всей строгости нашего монаршего правосудия.
А как по пришествии нашем с армией под город Саранск, находящиеся в оном священного и прочего звание жители, кои чувствуют должность своей присяги и признавай своего монарха, с пристойной церемонией учинили встречу, а особливо усмотрен нами, по оказавшей его верности, прапорщик Михайло Шихмаметев, против прочих весьма отлично, за что и награждается от нас главным командиром и воеводой. Причем поручаются ему здешнего города и всего уезда оного обыватели всякого звания и чина, кои и даются ему, чтоб быть во всяком послушании; да и вам, г-ну воеводе, поступать как в государственных делах, а особливо для склонившегося народа в силу сказанных узаконений, не чиня напрасно никому обид и налогов. С противниками и бежавшими от нашего милосердия, кои сысканы будут, чинить так, как с действительными злодеями, бунтовщиками и изменниками своему государю. И вам, г-ну воеводе, с мирскими людьми чинить в силу нашего указа во всем непременно»[653].
По прочтении этого манифеста Пугачев выехал из Саранска[654]и потянулся по направлению к Пензе. Он торопился уйти, опасаясь встречи с правительственными войсками, начинавшими настигать мятежников.
Получивши известие, что Пугачев направился к Алатырю, полковник Михельсон все еще не верил, чтобы самозванец пошел на юг, и полагал, что он делает «маску».
«Я за долг свой считаю, – доносил он князю Щербатову[655], – оберегать сторону от Москвы; впрочем, прошу ваше сиятельство снабдить меня повелением».
Выступив 19 июля из Казани и соединившись в Чебоксарах с графом Меллиным, полковник Михельсон присоединил к нему роту гренадер, улан, вооруженных пензенским дворянством, два орудия и приказал, двигаясь на Курмыш к Симбирску, преследовать самозванца.
«У графа Меллина, – доносил Михельсон[656], – лучшая моя конница, без которой я вовсе действовать не могу, да и имев оную, должен признаться, что силы мои истощали, однако долг мой исполнять не оставлю, пока возможности моей будет». Он просил присылки подкреплений и в особенности кавалерии, «ибо злодеи делают свои обращение на переменных лошадях, коих мне иметь невозможно».
Рассеяв толпу вотяков, собравшихся в числе 200 человек, и повесив нескольких вожаков, полковник Михельсон 25 июля пришел в село Сундырь. Он не имел еще точных сведений о направлении движения мятежников; все его посланные пропали и к отряду не возвратились. В Сундыре Михельсон узнал, что Пугачев точно пошел к Алатырю, и потому намерен был переправиться через реку Суру под Васильевом, чтобы сохранить фланговое положение относительно самозванца и при дальнейшем своем движении прикрывать Москву.
Находившемуся же в Курмыше графу Меллину он приказал преследовать самозванца как можно энергичнее и стараться не упустить злодея[657]. Поручение было нелегкое, так как преследующему отряду, при быстроте движения мятежников, приходилось все время идти форсированными маршами. «По всему моему пути, – доносил граф Меллин[658], – нашел я до 30 человек повешенных и по деревням почти никаких жителей, потому что все чуваши здешней стороны, много крестьян и, чему я верить не хотел, что и несколько дворян взбунтовались и друг друга стараются в своих жительствах разорять, убить и повесить».
В другом своем донесении граф Меллин рисует еще более поразительную картину. «Какое это наказание Божие, – говорит он[659], – которое я вижу: бедные дворяне, по дорогам, который повешен, у которого голова отрублена, у которого ноги и руки отрублены и разными другими муками, которые себе представить не можно, неисчисленно много истреблено».
Жажда ли мщения или убеждение, что казнями скорее можно восстановить спокойствие, заставляли многих начальников так же строго поступать и с мятежниками. Приближаясь к Алатырю, граф Меллин отправил вперед с эскадроном ротмистра Чугуевского полка Михаила Гаврилова, который 31 июля и вступил в город. Приказав вывести из тюрьмы пойманных мятежников, Гаврилов своевольно переколол более 20 человек, арестовал возвратившегося в город воеводу Белокопытова, прапорщика Сюльдяшева и повез их к графу Меллину. Взяв с Белокопытова «200 руб. и 14 лошадей, оставшихся после убитых дворян», Гаврилов отпустил его к своей должности, а Сюльдяшева представил начальнику отряда. Сюльдяшев искупил свою вину тем, что, оставаясь в течение нескольких дней правителем города, спас многих от смерти[660]. С удалением мятежников он собрал оставшуюся в городе от расхищения казну и запечатал ее в монастырской трапезе, вывез из леса спрятанные прапорщиком Васильевым деньги 20 602 руб. 85 коп., только что привезенные из Симбирска[661], и, наконец, разослал небольшие команды ловить шатающихся мятежников.
Не так поступал прапорщик Шихмаметев в Саранске. Он отличался полной преданностью самозванцу, и потому граф Меллин по прибытии в Саранск тотчас же арестовал Шихмаметева, высек несколько человек плетьми и, восстановив некоторый порядок в городе, двинулся далее.
В это время Михельсон, пересекая все главнейшие дороги к Москве и пройдя левее города Арзамаса, направился на село Починки с тем намерением, чтобы повернуть на Саранск и следовать по пятам Пугачева. 30 июля Михельсон получил сообщение Арзамасской провинциальной канцелярии, что Пугачев идет на Арзамас.
Странным казалось такое сообщение после тех сведений, которые он имел о движении самозванца на юг, но оставить без внимания Арзамас значило дать возможность Пугачеву появиться у него в тылу и затем идти уже беспрепятственно в Москву. Поэтому Михельсон тотчас же повернул назад и пошел к Арзамасу и, только подходя к городу, узнал, что сообщение провинциальной канцелярии оказалось ложным[662]. Время было потеряно, и отряд пошел опять к селу Починкам, где собралась шайка в ожидании прибытия Пугачева, для которого была уже приготовлена и квартира в доме ротмистра Павлова.
В селе Починках находился тогда конский завод, принадлежавший лейб-гвардии Конному полку, и потому, опасаясь, чтобы мятежники не разграбили его и не овладели казенными суммами, Михельсон выслал вперед с командой корнета Селиванова. Последний прибыл в село как раз в то время, когда мятежники связали до 30 человек рейтар, бывших при заводе, и намерены были овладеть лошадьми и деньгами. Разогнав толпу, Селиванов захватил в плен семь человек, из которых один оказался конюх, один обыватель и один крестьянин, обличенный в убийстве дворян. Михельсон приказал всех трех повесить, а прочих сечь плетьми