[663] и резать по одному уху. «Сие производит в сих варварах великий страх».
«Окрестность здешняя, – доносил Михельсон, – генерально в возмущении и всякий старается из здешних богомерзких обывателей брать друг у друга преимущества своими варварскими поступками». Он говорил, что Пугачев около Саранска произвел такие варварства, «коих в нынешних веках никогда и ожидать было не можно: немалое число дворян с женами и детьми лишены жизни, то ж самое и приказчики. Многих мне удавалось освобождать, только везде поспеть нет способов, потому что нет почти той деревни, в которой бы обыватели не бунтовали и крестьяне не старались бы сыскивать своих господ или других помещиков или приказчиков к лишению их бесчеловечным образом жизни». Будучи останавливаем на каждом шагу подобными шайками, Михельсон не мог идти по пятам Пугачева, тем более что Ступишин настаивал на необходимости усмирить прежде всего Нижегородскую губернию.
«Я получаю, – писал он Михельсону[664], – ежечасно известия о бунтующих крестьянах, отложившихся от повиновения не только своих частных начальников, но уже не слушающихся моих повелений. Я боюсь, дабы злодей, заведши деташементы все отсель, не сделал обороту к Нижнему или на московскую дорогу: первое потому важно, что здесь великие тысячи на судах бурлаков прибывших и от времени в другое прибывающих, а московская дорога не менее важна своих ради причин. И в сем будучи положении, на первое и последнее взирать должно, а потому, кажется, не худо бы графу Меллину и Муфелю дать вам свое повеление, чтобы они спешили достигнуть неприятеля и разбить, а вам, получая сведения от них, предпринимать свое движение так, чтобы в случае его оборота могли встретить и укрощать бунты, дабы они распространиться не могли и до Московской губернии».
Поручив графу Меллину преследовать Пугачева, полковник Михельсон не имел никаких сведений о том, где находится отряд Муфеля, а между тем главнокомандующий князь Щербатов приказал последнему идти через Карсунь в Пензу, а генерал-майору Мансурову следовать на Сызрань. Высказывая уверенность, что начальники отрядов употребят все способы, чтобы скорее настигнуть самозванца, князь Щербатов писал, что «прискорбно только то, что нет ему [Пугачеву] нигде сопротивления и ни малейшего препятствия. Таким образом, открывая он себе дорогу, отнимает средства у войск к скорейшему совершению его погибели и бежит с такой скоростью, что в пятеро суток более 400 верст делает. Между тем преследующие его деташементы не одним только им занимаются, но, отряженными своими партиями, укрощают и взбунтовавшуюся чернь, которая, наполнясь сей заразой, производит убийство дворянам»[665].
Это донесение князя Щербатова было последним, так как он был отозван в Петербург и сдал начальство над войсками князю П.М. Голицыну.
Глава 18
Удаление князя Щербатова и назначение главнокомандующим князя Петра Михайловича Голицына. – Рескрипт императрицы. – Впечатление, произведенное в Петербурге известием о разграблении и сожжении Казани. – Собрание Государственного совета. – Назначение графа Петра Ивановича Панина главнокомандующим. – Посылка новых войск на театр действий. – Заключение мира с Турцией. – Меры, принятые в Москве для отражения Пугачева в случае его появления. – Инструкция, данная графу П.И. Панину. – Письмо императрицы князю М.Н. Волконскому. – Число войск, поступивших под начальство нового главнокомандующего. – Увещевание Синода духовенству и народу.
Известие о том, что Пугачев оставил позади себя большую часть войск, высланных для его преследования, и приближается к реке Каме, было крайне неприятно императрице. «Ее величество, – писал Г.А. Потемкин к графу З.Г. Чернышеву[666], – из рапорта г. Брандта с неудовольствием изволила усмотреть, как Пугачев, столь грубый разбойник, умеет, однако же, отыгрываться от наших генералов».
Приписывая прорыв самозванца в Казанскую губернию оплошности и бездеятельности главнокомандующего князя Щербатова, императрица приказала отозвать его ко двору, а вместо него был назначен 8 июля главнокомандующим князь Петр Михайлович Голицын[667]. Князю Щербатову приказано было прибыть в Петербург для изустного донесения «о настоящих того края обстоятельствах»[668].
Отсутствие войск в приволжских губерниях и опасение, что Пугачев может свободно дойти и до Москвы, заставили правительство, «для избежание всякого нечаянного случая», отправить в распоряжения князя М.Н. Волконского Великолуцкий пехотный полк из Петербурга, донской Краснощекова из Новгорода и Владимирский драгунский – из Вязьмы[669].
«Уповая, – писала при этом императрица князю Голицыну[670], – что указ мой, о принятии начальства над войсками, к вам уже дошел, потому и уведомляю вас, что я, получив известие, что злодей с его толпой впал в пределы Казанской губернии, приказала нарядить полки: пехотный Великолуцкий, донской казачий и драгунский Владимирский – последние два скоро в Москву прибудут. Командир оным назначен от меня генерал-майор Чорба. Сие войско будет в окружности Казани, как обсервационное, которому, по усмотрению пользы, действовать согласно с вами.
Вам же предполагаю я за полезное учредиться так, чтобы деташементы генерал-поручика Деколонга сочиняли кордон ради охранения границ сибирских, куда бы злодеям вход заградили. Такой же кордон нужен и к стороне башкирцев, на что пехоты вашей достаточно будет.
Обеспечив таким образом проходы неприятелю, удобно вы можете обращаться на поиски, имея при себе главную часть конницы и небольшое число облегченной пехоты, которая нужна вам ради прикрытия артиллерии. И с сим легким корпусом, следуя по пятам злодеев, не трудно будет прижать их к которому ни есть неподвижному пехотному вашему посту или к деташементам, расположенным на кордоне. Ежели вы, на месте будучи, не предусматриваете чего неудобного в сем моем предположении, то, соображаясь оному, снеситесь с г. Деколонгом и начинайте с Богом.
Я ожидаю от усердия вашего ко мне полезных следствий».
Волнения, возникшие в Нижегородской губернии, были причиной того, что указ и рескрипт были получены только в конце июля и князь П.М. Голицын мог вступить в командование войсками лишь 1 августа[671].
Первой заботой главнокомандующего было увеличить число войск за Волгой и сформировать отряды для уничтожения шаек, бродивших по Казанской губернии. Для действий за Волгой был составлен отряд из 500 гренадер и егерей, двух эскадронов изюмских и одного бахмутских гусар, 250 донских и 100 малороссийских казаков. Приняв над ними личное начальство, князь Голицын намерен был следовать за отрядами, преследовавшими самозванца, и служить им резервом. Для уничтожения же бродивших шаек был сформирован особый небольшой отряд и направлен прежде всего по реке Вятке. Отряд этот был подчинен генерал-майору П.С. Потемкину, принявшему на себя командование войсками, как находившимися в окрестностях Казани, так и имеющими прибыть туда впоследствии.
Быстрота, с которой двигался самозванец, заставила главнокомандующего приказать всем начальникам отрядов, чтобы они покупали лошадей, не стесняясь числом их, а в случае нежелания жителей продать брали безденежно и выдавали квитанции[672].
Все эти распоряжения внушали надежду на лучший исход дел. «Я уповаю, всемилостивейшая государыня, что дела возьмут другой оборот, – писал П.С. Потемкин[673]. – По дозволению вашего величества откровенно доложить осмелюсь, сколь ни оскорбительно, что злодей успел выжечь Казанский форштадт, однако же сравниться сие не может с тем, что ежели бы сей изверг со всей своей многочисленной толпой, коснувшись Казани, перешел р. Волгу и шел далее [?]. Дерзаю молвить, что следствия тогда были бы тысячу раз ужаснее [?].
Весьма ослабно пекся губернатор [Брандт] о соблюдении города, но столько же слабо командир воинский [князь Щербатов] пекся соблюсти пространство империи, в которую теперь впустили злодея. Я с отчаянием нашел [прибыл] на таковые обстоятельства, и, не имея возможности помочь к пользе дел и службы вашего величества, имею вечное сокрушение, что был в числе [тех], кои не могли спасти Казань, хотя сам Бог свидетель, что я не щадил жизни моей, но сего не довольно было, [чтобы] соблюсти город и поправить дела».
Так, желая оправдать себя, П.С. Потемкин обвинял больного и на другой день скончавшегося казанского губернатора фон Брандта. Нам известна деятельность последнего, и справедливо напомнить здесь, что Брандт сделал все, что было возможно в том положении, в котором он был поставлен.
7 августа отряд, назначенный для действий под личным начальством князя Голицына, переправился через Волгу, а на следующий день князь Петр Михайлович получил приказание сдать начальство над войсками вновь назначенному главнокомандующим графу Петру Ивановичу Панину.
После переправы Пугачева через Каму правительство стало получать все более и более тревожные известия. 16 июля было получено в Москве донесение о разорении Казани и просьба нижегородского губернатора о помощи. Не имея в своем распоряжении свободных войск, князь М.Н. Волконский приказал Владимирскому гарнизонному батальону следовать немедленно в Нижний Новгород. «Здесь, в городе, – писал он императрице[674], – о сем несчастий не ведают. Я сие и таковые известия весьма тайно содержу, дабы город в робость не пришел, а всякий час известий о Казани ожидаю, не подоспеют ли войска вашего императорского величества