В трехдневное пребывание самозванца в этом городе силы его быстро росли и движение по одному пути представляло уже неудобства относительно собственного прокормления. Естественным последствием этого было уклонение в стороны небольших партий, предводителями которых явились наиболее энергические люди, принявшие на себя звание полковников и даже называвших себя государем. Так, в город Инсар приехали два крестьянина, из коих один, Петр Евстафьев, назвал себя именем Петра III и требовал покорности. Паника была так сильна, что двое прибывших заставили воеводу бежать, а город покориться. Окрестные жители и дворовые люди тотчас же собрались к Евстафьеву и образовали шайку, предавшуюся страшным грабежам и неистовствам. 79 человек, преимущественно чинов инвалидной команды, пали под ударами разъяренной черни, и город был разграблен.
Из Инсара Евстафьев пошел на Троицк, жители которого не только покорились добровольно, но арестовали своих начальников и представили их мятежникам. Воевода, секунд-майор Столповский, товарищ его, капитал князь Чогодаев, и управитель дворцовых имений Половинкин были убиты, и имущество их расхищено. Отсюда толпа направилась далее, разграбила Краснослободск, Темников и приближалась к Ардатову. В Наровчате жители не ожидали прибытия мятежников, а сами вооружились дубинами, схватили воеводу Афанасия Ценина, всю его канцелярию и, сковав, посадили под караул. Захвативши в свои руки крепость, вооружившиеся засели в ней и ожидали, что будет дальше.
В это же самое время, а именно 1 августа, прибыла в Керенск команда из 12 человек под начальством вахмистра, говорившего по-польски и объявившего, что он команды государя Петра III и послан в погоню за писарским воеводой. Керенский воевода бежал также, и приставшие к приехавшим однодворцы отвели их к воеводскому товарищу Перскому. Вахмистр потребовал помощи к поимке воеводы и обещал тому, кто его поймает, выдать полтораста рублей. Перский приказал вязать бунтовщиков, но городничий, оставной унтер-офицер Черменский, с толпой человек во сто, вступился за них, хотел было сковать Перского и его секретаря Королькова, но потом взял их только под караул.
После попойки с однодворцами мятежники уехали, а потом, 17 августа, опять появились в виду города, но были прогнаны. Освобожденный из-под караула, Перский успел убедить население к сопротивлению, и жители, при содействии пленных турок и инвалидной команды, три раза отбивали нападение мятежников Последние, не имея успеха, подожгли город в нескольких местах, но пожар был потушен и Керенск избавился от разграбления[748].
Не так поступили жители Нижнего Ломова.
При первом известии о появлении в окрестностях мятежников товарищ воеводы, титулярный советник Ефим Овсянников, призвал к себе в дом конной слободы старшину Щеролапова с Афанасием Стукаловым и Иваном Безмыловым, да пешей слободы сотского Осипа Нежевлева и подговорил их склонить на свою сторону всех однодворцев и духовенство и идти навстречу мятежникам. Он же, Овсянников, намерен был засесть в замке и по первому требованию инсургентов сдать его, отворить им ворота и впустить в город.
Хитро задуманный план этот не удался. Штатной команды секунд-майор Иван Лукин, вместе с инвалидным подполковником Ромадиным, решились защищаться, поставили одну пушку у передних ворот и потребовали порох и снаряды от воеводской канцелярии. Посланный объявил, что воевода бежал из города, а воеводский товарищ Овсянников зарядов пушечных давать не приказал. Майор Лукин отправился сам к Овсянникову, чтобы узнать от него, «с каким намерением остается он к обороне приближающихся злодеев», но воеводский товарищ не высказал своих намерений и упорствовал в выдаче зарядов.
На другой день Лукин собрал на совещание всех офицеров и, объявив им, что намерен защищать город, требовал, чтобы все находились на своих местах и воеводский товарищ с ними. Подполковник Ромадин, по старости и слабости здоровья, отказался от участия в распоряжениях по защите, а Овсянников присоединился к гарнизону; но когда Лукин приказал запирать ворота, то воеводский товарищ пытался уйти, но был задержан дворянским депутатом секунд-майором Евсюковым. Майоры Лукин и Евсюков стыдили его и говорили, что он, как оставшийся за воеводу, должен защищать город. «Невзирая на те наши ему представления, – доносил Лукин[749], – многократно отбивая в воротах часового, покушался уйти, и для лучшего укрепления ворот, сделанный мной брус, приступя, сам зачал отваливать, приказывая ворота отворить».
– Это дурно, – говорил ему Лукин, – с каким разумом вы ворота отпирать приказываете.
– Я здесь командир, – кричал Овсянников, – а не ты; отвори ворота.
Лукин не слушал, и тогда воеводский товарищ бросился на него с кулаками, но был удержан Евсюковым. Бранясь со всеми, Овсянников не знал, что делать, и наконец, обратившись к канцеляристу Льву Юрьеву, приказал ему от имени воеводской канцелярии написать Лукину указ, чтобы он отворил ворота. Такое приказание возбудило всеобщий смех, а между тем с городовой стены замечено было приближение толпы, которая, по словам Лукина, состояла не более как из 13 или 15 человек. Все однодворцы, жившие в форштадте, высыпали им навстречу с крестами, хлебом и солью и вместе с прибывшими двинулись к городу. Мятежники не решились, конечно, штурмовать городскую стену, а бросились в кабаки, разбили бочки с вином и стали поить народ.
Пьяная толпа направилась в Богородицкий казанский монастырь, где была встречена архимандритом Исаакием со всей братией. Прибывшие заставили архимандрита служить молебен и провозгласить многолетие императору Петру III. Во время службы пьяная и бушующая чернь окружила монахов, и когда произносилось имя императора Петра III, то бунтовщики, стоя в церкви, стреляли из ружей[750].
Разграбив монастырь, мятежники опять направились к городу, и в толпе их майор Лукин заметил соборного дьякона, которого и призвал к передним воротам.
– Что это за люди, которых вы таким образом встречали? – спрашивал Лукин.
– Казаки государя Петра Федоровича, – отвечал диакон.
– Чего они требуют?
– Они только спросили, кто есть в городе начальник, на что обыватели сказали, что воевода отлучился, а есть воеводский товарищ и штатный майор.
– Да для чего же, – спрашивали прибывшие мятежники, – товарищ обещал нас с обывателями встретить, а теперь его здесь нет?
– Задержан майором Лукиным в городе, – отвечали им.
Слышавший весь этот разговор, Овсянников пытался опять уйти; мятежники, подойдя к стене, звали его к себе, и он, протянув им руки, был вытащен в небольшую калитку. Пьяная толпа ликовала и радовалась, что добыла себе еще одного единомышленника.
– А вам тут умирать! – кричали голоса гарнизону. – Давай соломы, зажигай город!
Угроза эта всполошила многих жителей, находившихся в составе гарнизона; между ними явился ропот и разговоры, не лучше ли сдаться. Лукин и Евсюков советовались, что делать. Между тем мятежники ворвались в заднюю башню, а затем выбили и передние ворота, Лукин был схвачен и отведен на двор дома Овсянникова, пировавшего с мятежниками. Его посадили под караул и приготовили вожжи, чтобы повесить, но по какому-то странному стечению обстоятельств атаман приказал его освободить от казни[751]. Пропировав несколько времени в доме Овсянникова и разграбив почти весь город, мятежники ушли, оставив воеводскому товарищу Овсянникову на память следующую записку атамана:
«1774 года августа 9-го дня дано сие одобрительное письмо его величества государя Петра Федоровича от дворовых людей нижнего города Ломова асессору Ефиме Васильеве Овсянникове, в том, что он человек добрый, только до людей ему, тако ж до города и до крестьян дела нет и ни во что не вступать; а если, паче чаяния, оный асессор во что вступит, то без главной команды его величества ничем не казнить и ничем не трогать, а привести в главную команду и в том он сужден будет. Градским обывателям к воротам его не подходить и ничем его не тревожить и Государыню Екатерину Алексеевну не честь и указов никаких не принимать, а дожидаться указов от его величества государя Петра Федоровича»[752].
Подобные шайки бродили по разным направлениям: подходили к Тамбову, ворвались в Воронежскую губернию и в особенности свирепствовали в Нижегородской. «Я ничего приятного, кроме жалости и досады, уведомить вас не могу, – писал нижегородский губернатор Ступишин П.С. Потемкину[753]. – Господа деташементные командиры, проследуя за злодеем, оставили за собой бунты; главные ваши начальники не сделали учреждение, чтобы сих следы усмирять. Итак, злодеяние вошло и идет к губернии Московской. Последние известия получил я, что толпы злодейские сделали в г. Троицком-Остроге, в Красной слободе и, наконец, в Темникове 9-го числа варварства и разорение, и идет сие зло и к моему городу Арзамасу».
Мятеж разливался по всем направлениям, и весть о появлении Пугачева в Пензе достигла и до Петровска. Провинциальная канцелярия тотчас же предписала прапорщику штатной команды Ивану Юматову, чтобы он собрал всех жителей, объявил им об угрожающей опасности и взял подписки, что они, в случае нападения злодеев, явятся с оружием, какое у кого есть, и будут защищаться, «не щадя живота своего». Юматов исполнил приказание и когда потребовал подписки, то жители отказались их дать, «а пахотный солдат Никита Ларин бил его [Юматова] дубиной смертельно». Хотя петровская провинциальная канцелярия, осмотрев побои, нанесенные Юматову, и донесла о том в казанскую губернскую канцелярию, но Ларин остался неарестованным и впоследствии служил примером для других.
Петровский воевода подполковник Зимнинский и товарищ его секунд-майор Иван Буткевич не предпринимали никаких мер к защите города, и при первом известии о приближении самозванца воевода потихоньку уехал в Астрахань, а его секретарь Лука Яковлев с сыном бежали в Саратов. Воеводский товарищ Буткевич, по совету Державина, также собирался выехать в Саратов, взяв с собой всю артиллерию, денежную казну и 11 человек нижних чинов штатной команды – единственных защитников города. Буткевич приказал вывезти артиллерию из города, а канцелярские дела сложить на подводы. Заметив это, пахотные солдаты, собравшись в числе до 2 тысяч человек, сбросили с телег все дела, увели лошадей и, арестовав воеводу Буткевича, приставили к его дому караул. Прапорщику Юматову они советовали из города не бегать, «и если-де злодей в город вступит, то они его одобрят, что он человек добрый, обид им никаких не причинял». Юматов положился на обещание солдат и решился исполнять все их требования, которые главнейшим образом состояли в том, чтобы встретить самозванца с колокольным звоном и с хлебом и солью.