После полудня, 4 августа, Пугачев отправил вперед Чумакова с своим манифестом, а вслед за ним вступил и сам в город Петровск. Население встретило его с почестями. Струсивший Юматов приказал канцеляристу Семену Кузнецову написать рапорт о благосостоянии города и, одевшись в мундир, наутро явился к самозванцу, именуя его императором Петром III. Пугачев не принял его, а потребовал к себе воеводского товарища Буткевича, на которого жители жаловались, как на обидчика и притеснителя. Буткевича пятерили, и после казни всем собравшимся был вновь прочитан манифест и объявлено, что воеводой назначается Юматов, который и производится в полковники. Последнему приказано было раздавать безденежно соль по три фунта на человека, вино продавать по полтора рубля за ведро, собрать из жителей сколько можно казаков в войско государя и отправить в стан самозванца все канцелярские дела, Юматов собрал 339 человек, которых и представил при рапорте, под которым подписался полковником[754].
В Петровске Пугачев взял 9 пушек, 10 пудов пороху, 5 свинок свинцу, всю одежду и вооружения гарнизонных и штатных солдат[755].
В то время, когда самозванец вступал в Петровск, к тому же городу приближалась, с противоположной стороны, донская казачья команда из 60 человек, высланная из Саратова под начальством есаула Фомина. Команда была выслана по просьбе Г.Р. Державина, вызвавшегося ехать в Петровск, взять оттуда деньги, пушки, порох, узнать силы Пугачева и подать саратовским властям пример решимости. Не дождавшись прибытия поэта, Фомин выступил из Саратова 3 августа, и на следующий день его догнал польской службы майор Гогель, присланный Державиным.
Последний выехал из Саратова вместе с Гогелем, 4 августа, но в 10 верстах от Петровска им повстречался мужик, объявивший, что Пугачев всего в пяти верстах от города. Державин остановился и послал вперед майора Гогеля, вызвавшегося съездить к казакам и вернуть их. Долг службы обязывал Державина, как человека сочинившего эту экспедицию и выпросившего себе казаков, ехать туда самому, но поэт предпочел не вдаваться в опасность и отказался показать саратовцам пример решимости.
Подходя к Петровску, есаул Фомин, майор Гогель и прапорщик Скуратов с десятью казаками выехали вперед и послали в город четырех казаков разузнать о числе мятежников. Казаки были захвачены в плен и представлены Пугачеву.
– Что вы за люди? – спросил их самозванец.
– Мы донские казаки, служим всемилостивейшей государыне.
– Зачем пришли?
– Присланы от командира осмотреть, какие люди в город вошли.
– Пришел государь, – сказал Пугачев. – Служили вы государыне, а теперь будете служить мне. Велика ли ваша сила?
– Нас шестьдесят человек.
– Кто ваш командир?
– Есаул Фомин и еще два офицера.
Оставив трех казаков у себя, самозванец послал четвертого к Фомину с приказанием, чтобы он и его команда, «не дравшись преклонилась, а ежели драться станут, то он их всех казнит»[756].
Получив такое заявление, есаул Фомин с товарищами и остальными казаками поскакали назад и проехали мимо своей команды. На вопрос квартирмейстера Малахова, зачем они оставляют команду, Фомин отвечал, что сейчас вернутся, и скрылись.
Оставшиеся казаки не знали, что делать, а между тем посланная самозванцем за Фоминым погоня из 150 человек была уже не далее 150 сажен. Казаки стояли молча, мятежники также остановились. Из толпы их выделился один всадник, который, подъехав к казакам, предложил им сдаться.
– Не противьтесь оружием, – говорил он, – здесь сам государь Петр Федорович; слезайте с лошадей.
Казаки не оказывали сопротивления, но с лошадей не слезали. Тогда из толпы мятежников был послан гонец в Петровск, а вслед за тем из города выехал самозванец, окруженный несколькими знаменами или, правильнее, значками. «Знамена были, – показывал хорунжий Малахов, – с разными на них изображениями святых, однако ж без полей и звезд золотых и серебряных, только у некоторых вышитые малые звездочки, у некоторых по краям позументы, а другие и без всяких изображений».
Как только самозванец показался из города, из передового отряда, стоявшего против казаков, опять выделился один всадник и потребовал, чтобы казаки слезли с лошадей.
– Вы оставьте их сзади, – сказал он, – сам государь к вам едет. Как скоро он к вам подъедет, то вы положите оружие и, пад [павши] на колени, поклонитесь.
На этот раз казаки исполнили приказание.
– Вы какие? – спросил Пугачев.
– Донские, были в Саратове.
– Детушки, Бог и государь вас во всех винах прощает, ступайте ко мне в лагерь.
Казаков повели в лагерь, а самозванец, переменив коня, погнался с несколькими человеками за Фоминым, Гогелем и Скуратовым.
Спасаясь от преследования, все три офицера встретили на пути ожидавшего их Державина и вместе с ним поскакали в Саратов. Некоторые писатели находят поступок этот естественным потому, что Державин с ничтожным отрядом мог очутиться лицом к лицу с неприятелем в несколько тысяч человек; что сопротивляться значило вступить в неравный бой. Мы, люди военные, судим об этом несколько иначе. Оставаться при отряде и отступать вместе с ним от многочисленного неприятеля дело почетное, но бросить отряд и не явиться во главе его, когда сам затеял экспедицию, а затем рассуждать, благоразумно или нет вдаваться в опасность, в военном деле не допускается. Можно ли допустить, чтобы каждый командир части соразмерял силы противника с своими и затем соображал, выгодно или нет вести ему свою часть в атаку. Если бы Михельсон рассуждал таким же образом, он никогда бы не решился не только атаковать, но и подойти близко к мятежникам. Беззаветное исполнение долга, не справляясь с числом противника, есть обязанность каждого военного, одинаково требуемая как в настоящем, так и в прошлом столетии. Державин был не гражданский чиновник, а поручик лейб-гвардии Преображенского полка, присягавший не щадить живота и нести на себе все тяготы военной службы, но, к сожалению, мы ниже увидим, что он не имел никакого понятия ни о дисциплине, ни об обязанностях военного человека. Тем не менее он сознавал свой поступок и потому счел необходимым уверять, что и при этом бегстве он «не забыл своего долга» (?!).
При захождении уже солнца казаки прибыли в лагерь вместе с бунчуком, на котором было изображение Знамения Богородицы, отбитым ими же на речке Больших Узенях при разбитии весной толпы яицких казаков. Лагерь был расположен у самого города Петровска на лугу, где разбиты были две палатки для самозванца и третья для секретаря; палатки были окружены стражей из яицких казаков. Приведенные донцы поступили в полк яицкого казака Афанасия Перфильева[757].
Возвратившись вечером в свой стан, самозванец потребовал к себе в палатку сотника Мелехова, хорунжих Малахова, Попова и
Колобродова. В палатке был накрыт ужин; приглашенным предложено сесть и выпить по две чарки водки.
– Пейте, детушки, при мне, – говорил Пугачев, – и служите верно.
Казаки выпили.
– Какое вы получаете жалованье от государыни?
– Мы от всемилостивейшей нашей государыни жалованьем довольны, – отвечали казаки.
– Хотя вы и довольны, – заметил самозванец, – но этого мало и на седло, а не токмо на лошадь; послужите вы у меня – не так будете довольны и будете в золоте ходить, а у вас господа съедают жалованье. Слушайте, други мои, был я в Египте три года, в Цареграде три года, да в третьем, не упомню где, месте два года; я все примеры чужестранные узнал – там не так, как у нас. Я знаю, как с господами поступлю[758].
После такого заявления Пугачев дозволил им приходить к себе утром и вечером, когда встретят надобность, выдал старшинам по 20 руб. и казакам по 12 руб., а затем приказал им идти и ложиться спать.
Казаки оставались в толпе самозванца весьма недолго и начиная с 9 августа поодиночке почти все бежали на Дон.
Пугачев же 5 августа покинул свой лагерь у Петровска и со всей своей толпой двинулся к Саратову.
Глава 21
Положение Саратова при приближении Пугачева. – Отъезд генерала П. Кречетникова в Астрахань. – Несогласия, возникшие между саратовскими властями. – Переписка Ладыженского и Державина с полковником Бошняком. – Совещание по защите города. – Приближение Пугачева к Саратову. – Встреча его с войсками. – Разграбление города.
Саратов был одним из наиболее населенных городов Астраханской губернии, и в нем насчиталось до 7 тысяч жителей. Истребленный в начале 1774 года пожаром, город едва начинал отстраиваться, как находившийся в нем астраханский губернатор Петр Никитич Кречетников получил приказание генерал-прокурора князя А.А. Вяземского отправиться в Астрахань и вступить в отправление своей должности.
«Ее императорское величество, – писал князь Вяземский генералу Кречетникову[759], – высочайше повелеть мне соизволила объявить вашему превосходительству, что как в рассуждении обстоятельств, для коих вам назначено быть в Саратове, последовала известная перемена[760], то по получении сего переехать вам в Астрахань и вступить в надлежащее правление возложенной на вас должности, учреди поступок ваш таким образом, чтоб оный соответствующ был высочайшей ее вам доверенности и сохраняя во всех частях должную справедливость и правосудие, чем одним можете заслужить ее милость и благоволение.
Я чрез сие, исполняя высочайшее повеление, нахожу за нужно с своей стороны сообщить вашему превосходительству, что по причине происшедших ссор между ваших товарищей и прокурора, когда не найдете средства к прекращению, то можете с описанием всех обстоятельств представить в Сенат».