Тогда Ладыженский предписал артиллерии майору Семанжу присоединить к себе волжских и оставшихся донских казаков, выступить с фузилерной ротой против Пугачева, стараться разбить его и до Саратова не допустить. В случае же неудачи соединиться с отрядом полковника Бошняка и действовать по его указаниям.
Отойдя версты две от Саратова, по направлению к Петровску, майор Семанж остановился с своим отрядом, состоявшим из 4 офицеров, 321 рядового, 62 человек волжских и 10 донских казаков – всего 397 человек. Выслав в разъезды волжских казаков, под начальством есаула Тарарина, майор Семанж провел так ночь с 5 на 6 августа. Позади его, близ самого города, перед московскими воротами, за укреплением, имевшим впереди ров и рогатки, стоял полковник Бошняк с 30 офицерами и 180 рядовыми саратовского батальона. Это было все, что мог собрать комендант из регулярных войск для защиты города[798], если не считать 150 человек плохо вооруженных разночинцев, собранных купечеством и расположившихся на правом фланге между укреплением и Соколовой горой.
Занятая защитниками позиция не представляла никаких удобств: правее ее находилась Соколова гора, командовавшая всей местностью и городом, а левее открытое поле, доставлявшее неприятелю возможность обойти укрепление с тыла. Протяжение вала не соответствовало числу защитников. «Жители без начальника, – говорит Державин с иронией[799], – и толпы без присмотра собирались где хотели… тут я вообразил, что это ратует на Тамерлана некакий древний воевода: нарядный был беспорядок!» Не надо забывать, что Державин и Ладыженский сделали с своей стороны все, чтобы подорвать значение коменданта, оставить население без начальника и произвести нарядный беспорядок. В своих записках Державин употребил все средства, чтобы очернить Бошняка, сообщил несколько сплетен, которых мы повторять не станем, и, напротив, старался выставить свою деятельность в лучшем свете. Он уверяет, что выпросил у Семанжа роту, которая не имела офицера, и намерен был сражаться в общих рядах, но поздно вечером получил донесение своего поверенного Герасимова, что собранные на помощь Саратову 500 человек крестьян начали волноваться. Воспользовавшись этим донесением, как удобным случаем к тому, чтобы уехать из города, Державин в ту же ночь отправился в село Чердынь, где находилось его ополчение[800], а наутро 6 августа полковник Бошняк узнал, что и Ладыженский сел на судно, предпочитая сохранение собственной жизни защите города.
«Напоследок, – сказано в журнале опекунства[801], – примечено было весьма ясно нехотение г. коменданта зависеть но крайней мере от советов г. статского советника Ладыженского, яко старшего перед ним, и что самое то, может, и прежде препятствовало ему соглашаться на предлагаемые к предосторожности от злодеев средства и оставляло его в нерешимости. Итак, чтобы от того не произошло худшего еще замешательства (?), решился г. статский советник с прочими, бывшими с ним, оставить защиту города в диспозицию оного коменданта, а самому с денежной казной, сколько оной за вышесказанными неудобностями спасти удастся, с письменными делами и со всей конторой удалиться в безопасное место».
Избавившись от своих антагонистов, Бошняк мог считать теперь себя единственным распорядителем по защите, хотя в условиях крайне невыгодных: силы его были ничтожны, позиция слаба, да и оборонялась-то она небольшим числом орудий, на дурных лафетах.
Утром 6 августа находившийся в разъездах есаул Тарарин прибыл к отряду майора Семанжа и объявил, что мятежники приближаются к Саратову, что все бывшие с ним казаки передались на сторону самозванца и он сам, Тарарин, избавился от плена только тем, что заколол двух человек, гнавшихся за ним, и успел ускакать. Заявление это обескуражило отряд, 10 человек донских казаков также передались на сторону мятежников, и майор Семанж, получив приказание Бошняка отступать, стал отходить к городу в виду появившегося уже неприятеля.
Рано утром, 5 августа, Пугачев оставил свой лагерь у Петровска и двинулся к Саратову с толпой, простиравшейся до 4 тысяч человек с 13 орудиями. Собственно вооруженных было не более 2 тысяч человек, а остальные «с вилами, чекушками, дрючьем, а прочие и безо всего»[802].
Остановившись на ночлеге, самозванец вспомнил, что плененные им под Петровском донцы не приведены еще к присяге, и потому он потребовал к себе сначала Мелехова, а потом и остальных.
– Был ли ты у присяги? – спросил Пугачев.
– Не был, – отвечал Мелехов.
Самозванец подал ему золоченую медаль, установленную за франкфуртское сражение.
– Жалует тебя Бог и государь, – сказал он при этом, – служи верно.
Мелехов взял медаль и поцеловал руку Пугачева; точно такими же медалями пожалованы были хорунжие Колобродов и Попов. Все остальные казаки приведены к присяге перед образом в медных складнях, и им объявлено, что назначается жалованье по 12, а старшинам по 20 рублей, и тотчас же выдано медной монетой.
Утром 6 августа мятежники широкой полосой подошли к Саратову: часть их шла по московской дороге, а другая направилась левее этой дороги – на Соколову гору. Полковник Бошняк выслал саратовских казаков и приказал им отхватить мелкие партии неприятеля, подъезжавшие к городу для рекогносцировки. Высланные казаки завели с прибывшими переговоры, остались в толпе, а возвратившиеся два человека объявили, что сторонники самозванца требуют уполномоченного для переговоров. Среди жителей, и в особенности купечества, заметно было колебание, и на устах как бы вопрос: не лучше ли покориться. Ратман и есаул саратовских казаков Винокуров просили купца Федора Кобякова съездить и узнать, зачем мятежники зовут уполномоченного? Кобяков поехал, и лишь только остановился на горе для переговоров, как Бошняк приказал открыть огонь по собравшейся толпе. Выстрелы защитников вызвали негодование со стороны купечества. Бургомистр Матвей Протопопов с горечью выговаривал Бошняку, что эти выстрелы лишили их лучшего купца в городе.
Между тем Кобяков был отведен к Пугачеву, который расположился у зимовья саратовского колониста Пилисова, верстах в трех от города. Зная, что самозванец вешает всех ему противящихся, Кобяков поклонился ему в ноги.
– Ты что за человек? – спросил Пугачев.
– Саратовский житель Кобяков. Прислан к вашему величеству от города, чтобы вы пожаловали манифест. Народ желает вам служить, да только нет манифеста.
Пугачев передал ему манифест и приказал показать казачьему есаулу Винокурову, но Кобяков, приехав в Саратов, отдал полковнику Бошняку, который, не читая его, изорвал и топтал ногами. Тем не менее купцы заявили, что они драться не будут, и стали расходиться по домам, а Кобяков, разъезжая верхом на лошади перед солдатами, кричал им: «Поберегите своих!» Бошняк приказал арестовать Кобякова, но его не слушали, так как выстрелы мятежников произвели уже всеобщий переполох.
Пугачевцы выставили на Соколовой горе восемь орудий, но все они были настолько малого калибра, что снаряды только одного орудия достигали укрепления. Несмотря на то, при первых выстрелах жители начали перебегать на сторону самозванца, сначала поодиночке, а потом толпами. Находившийся на крайней батарее с 12 канонирами прапорщик Григорий Соснин оставил батарею и, подойдя к царицынским воротам, кричал городничему, чтобы тот отворил их. Мятежники хлынули в отворенные ворота и рассыпались по городу. Соснин был отведен с своей командой к самозванцу, отдал ему честь «всем фронтом», стал на колени и передал свое оружие.
Появление мятежников в городе вызвало всеобщую панику: стоявшие за укреплением пахотные солдаты и вооруженные разночинцы бежали в толпу; их примеру последовали состоявшие при опекунстве иностранных колонистов 357 человек нижних чинов 1-го фузилерного артиллерийского полка, вышедшие из укрепления под предлогом вылазки и под начальством своих офицеров, князя Баратаева и Буданова, передавшиеся неприятелю. По прибытии в стан самозванца все передавшиеся солдаты получали по 2 и по 4 руб. награды[803].
Видя измену, полковник Бошняк решился отступить и приказал командиру саратовского батальона майору Салманову с одной половиной выходить за ретраншемент. Салманов выказал нерешительность, последствием которой было замешательство в рядах. Полковник Бошняк приказал майору Зоргеру принять начальство, но майор Бутыркин просил оставить Салманова, чтобы не произвести еще большего расстройства между солдатами. Согласившись на последнюю просьбу, Бошняк приказал построить каре и отступать, но вместо того Салманов скомандовал: «По рядам налево» – и пошел на Соколову гору. Солдаты, в числе 292 человек, побросали ружья и пошли за своим майором; Бошняк успел только удержать у себя знамена. Приведенные к Пугачеву, Салманов и его команда стали на колени; тут же стояла и фузилерная рота.
– Пленные, ступайте в лагерь, – сказал им Пугачев, сняв шапку.
Батальон двинулся с барабанным боем и по приходе в лагерь был приведен к присяге. Впоследствии Салманов уверял, что изменил, думая найти в Пугачеве истинного государя. «Не утаиваю, – говорил он[804], – перед всемилостивейшей государыней моей, как перед Богом, моих тогдашних мыслей, что я не надеялся никакой лжи быть, а думал увидеть государя». Разочарование было полное, и на самом деле Салманов «усмотрел неистовство и похабство в злодее, признал за истину, что он вор, разбойник и самозванец»[805].
Оставшись с майором Семанжем, 26 штаб– и обер-офицерами и с 40 нижними чинами, Бошняк приказал оторвать полотна знамен от древок, спрятал их и, пробившись сквозь окружающую его толпу мятежников, отступил по дороге к Царицыну.