На самом деле письмо это было следующего содержания[822]:
«Божией милостью мы, Петр III, император и самодержец всероссийский и проч., проч., проч.
Антиповской станицы г. атаману Ивану Платонову, старшинам и всей Антиповской станице объявляется во всенародное известие:
Уповательно вся Россия небезызвестна, которой уже большая половина под скипетр и корону нашу добропорядочным образом склонилась и, признав нас обстоятельно, уверясь о точном нашем имени, а особливо несколько донского и волжского войска оказывают в нашей службе ревность и усердие. Того ради и вам, г. атаману Платонову с войском, посылаем всемилостивейший наш именной указ с монаршим и отеческим милосердием и повелеваем по прибытии нашем с армией учинить встречу, понеже завтра в половину дня прибыть имеем, для чего быть готовым в нашу службу, а злодеев дворян всячески стараться искоренять. В верность чего за подписанием собственной нашей руки и с приложением короны сей указ дан».
Скрыв истинное содержание указа, Никифоров приказал казакам съезжаться в станицу. На следующий день казаки собрались в кругу и рассуждали, что им делать: против ли злодеев идти, спасаться ли бегством или же покориться ему. «Сожалея жен своих, детей и имущество», казаки решились «по малоимению к сопротивлению людей, к нему склониться»[823]. Выбрав 40 человек казаков, круг отправил их с тремя знаменами навстречу Пугачеву. При приближении его казаки, верстах в семи от станицы, слезли с лошадей и, став на колени, поклонились самозванцу с «пригнутием знамен»; многие целовали руку Пугачева.
У входа в станицу все население от старого до малого, мужчины и женщины, с образами и колокольным звоном ожидали прибытия Пугачева. При его приближении все пали на колени. Самозванец, не слезая с своей пегой лошади, приложился ко кресту, проехал прямо в станицу и в доме казака Родиона Осипова Забурунного обедал. Первым делом были выпущены на волю все колодники, затем всем солдатам обрезаны волосы по-казачьи и приказано состоять в войске государя. Станичному атаману Ивану Платонову велено забрать с собой всех станичных старшин, есаула, казаков, станичные знамена и следовать за самозванцем.
Пообедав в станице и отойдя от нее верст восемь, толпа остановилась на ночлег на реке Балыклее. Пугачев высказывал свое намерение идти в Караваинскую и Балыклеевскую станицы, а оттуда через Дубовку и Царицын на Дон. В это время в толпе его, по показанию участников, находилось до 6 тысяч человек разного сброда: казанских татар, крестьян, дворовых людей и ссылочных; из них тысяч до двух были вооружены, а остальные почти без всякого оружия. Обоз самозванца состоял из множества телег, колясок, берлинов в числе до 500 экипажей.
При выступлении из Камышина от главной толпы мятежников отделились три партии и разными путями ворвались в пределы войска Донского. Две из них шли по берегам Медведицы и Иловли, а третья по Хопру. Разоряя на пути все селение, мятежники навели такой страх на жителей, что большинство их, от старого до малого, оставили свои дома и скрывались по нескольку дней в лесах. Толпа, следовавшая по реке Медведице, ворвалась и разграбила слободу Красояровку, другая, 14 августа, разорила станицы: Березовскую, Малодельскую, Заполянскую, Орловскую и Раздорскую. В Березовской станице мятежники потребовали станичный конный табун и выбрали из него самых лучших лошадей; в Малодельской повесили нескольких казаков, а в Заполянской – жестоко избили станичного атамана и двух стариков за то, что они не могли снабдить их овсом и сеном.
Получив известие о появлении мятежников, походный атаман Луковкин присоединил к себе старшин Янова и Вуколова и, приняв общее начальство над казаками, число которых, впрочем, не превышало 550 человек, двинулся на поражение мятежников, бывших у Етеревской станицы. Не видя полковника Себрякова и слыша, что он скрылся в Новохоперской крепости, казаки не особенно охотно шли за Луковкиным на поражение мятежников. В особенности противились тому старики и люди пожилые.
– Мы готовы идти, – говорили они, – но у нас нет главного начальника. Видно, это не Пугач, а государь, что он [Себряков] уехал, и кабы не так, он бы стоял.
Напрасно Луковкин старался уверить своих подчиненных, что Себряков болен и что к ним приближается не истинный государь, а самозванец.
– Как бы нам, – говорили казаки, – вместо Пугача не поднять рук на помазанника Божия императора Петра III.
Луковкин принужден был заставить некоторых казаков, бывших в плену у Пугачева, лично заявить перед собранием, что они видели в толпе самозванца. После увещаний, длившихся почти целый день, Луковкин в ночь на 17 августа выступил против неприятеля, сделал переход в 80 верст и на следующий день совершенно неожиданно напал на мятежников, пировавших в Етеревской станице. Многие были убиты и захвачены в плен, но большая часть спаслась бегством и присоединилась к другой толпе, находившейся в Заполянской станице. Преследуя мятежников, Луковкин имел с ними горячие дела близ Малодельской станицы, при так называемом кургане Караул, и на реке Баланде, Пензенского уезда. Рассеяв шайки и выгнав их из пределов войска Донского, Луковкин соединился с полковником Иловайским и направился вместе с ним в Воронежскую губернию.
В это время Пугачев, с главнейшей частью своих сообщников, тянулся по направлению к Караваинской станице и затем к Балыклеевской. Все встречавшиеся на пути волжские казаки присоединялись к самозванцу, причем атаман Антиповской станицы Иван Платонов оказывал особую ревность к увеличению сил Пугачева. Подозвав к себе казаков Черникова и Тарасова, атаман Платонов представил их самозванцу. Последний подал им конверт и приказал отвезти его в Березовскую станицу, но потом, подумавши, взял обратно и приказал везти в Иловленскую станицу. А как конверт был адресован в Березовскую станицу, то Пугачев и приказал Дубровскому переправить адрес.
– В Иловле будут сомневаться, – заметил самозванец, – и, пожалуй, не распечатают.
Дубровский подчистил адрес и отдал указ посылаемым казакам. Пугачев приказал им ехать прямо в дом казака Иловлейской станицы Федора Авинова, отдать ему конверт, для объявления станичному атаману и казакам.
– Где император находится? – спросил Авинов, принимая письмо от Черникова.
– Отправился к Караваинской станице.
Авинов взял письмо и отнес его к старшине Майкову, стоявшему с полком лагерем всего в полуверсте от станицы. В этом письме находился следующий указ самозванца:
«Божией милостью мы, Петр III, император и самодержец всероссийский и проч., проч., проч.
Объявляется Березовской станицы г. атаману и всем живущим в оной донского войска казакам и во всенародное известие.
Довольно уже наполнена была Россия о нашем от злодеев (главных сенаторов и дворян) укрытии вероятным слухом, но и иностранные государства небезызвестно. Не от чего иного сие воспоследовало, как во время царствования нашего рассмотрено, что от прописанных злодеев дворян, древнего святых отец предания закон христианский совсем нарушен и поруган, а вместо того от их зловредного умысла с немецких обычаев введен в Россию другой закон и самое богомерзкое брадобритие и разные христианской вере как в кресте, так и прочем неистовства, и подвергнули, кроме нашей монаршей власти, всю Россию себе в подданство, с наложением великих отягощений и доводя ее до самой крайней гибели; через что, как яицкое, донское, волжское войско ожидали своего крайнего разорения и истребления, что нами во всем вышепрописанном, отечески соболезновав, сожалели и унамерены были от их злодейского тиранства освободить и учинить во всей России вольность, за что нечаянно лишены мы всероссийского престола и вменены злоумышленными публикованиями указами в мертвые.
Ныне же по промыслу Всевышней Десницы, волей его святой, вместо совсем забвения имя наше процветает и по прежде обязанной присяге, признав и уверясь о точном пашем имени, приняли и склонились под наш скипетр и корону живущий Казанской и Оренбургской губерний, с приписными городами и уездами народ; також башкирские и калмыцкие орды и поселенное по Волге волжское казачье войско и оказывают ревность и усердие к службе нашей охотно и без всякого принуждение.
Того ради за благо рассудить соизволили через сей наш всемилостивейший указ дать знать о нашем шествии с победоносной армией как означенной Березовской станице, так и всему Донскому казачьему войску, что если оно восчувствует наше отеческое попечение и пожелает вступиться за природного своего государя, который для общего спокойствия и тишины претерпел великие странствия и немалые бедствия – то бы желающие оказать ревность и усердие, для истребления вредительных обществу дворян, явились бы в главную нашу армию, где и сами мы присутствуем, за что без монаршей нашей милости и на первый случай невзачет жалованья по 10 руб. награждены и оставлены не будете.
А для сведения всему донскому войску повелеваем сей указ станицы от станицы пересылать вниз по течению р. Дона и, списывая с оного копии, для надлежащего исполнения оставлять в каждой станице. Во свидетельство того, мы собственной рукой подписали и государственной нашей короной[824] укрепить соизволили».
Манков арестовал присланных, отправил указ самозванца царицынскому коменданту и узнав от захваченных, что самозванец идет в Дубовку, выступил навстречу вместе с старшиной Григорием Поздеевым[825].
В то же самое время, пользуясь прибытием, 10 августа, в Царицын присланного Кречетниковым полковника князя Дондукова с 3 тысячами калмыков, царицынский комендант полковник Циплетев решился выслать его на помощь Камышину (Дмитриевску). Присоединив к калмыкам первую легкую полевую команду майора Дица с семью полевыми орудиями и поручив общее начальствование над отрядом полковнику князю Дондукову, полковник Циплетев предписал ему следовать на Дмитриевск, не пропускать Пугачева к Дону и следить за тем, чтобы самозванец не мог обойти отряд стороной и пробраться в низовые города