, – злодею не доставят конца и не решат истреблением его, то не только Астрахань с низовыми городами, но и Царицын прикроется князем Багратионом, а Хоперская крепость и губерния Воронежская – Себряковым». По мнению Циплетева, если Пугачев будет продолжать движение вперед и «в средину взойдет», то кроме «пронырливого побегу» ему избавиться нечем. Мечтая о том, что калмыки отгонят у мятежников лошадей и заставят их сесть на суда, Циплетев, при содействии артиллерии майора Харитонова, воеводского товарища Хатьянова и смотрителя Ахтубинских шелковых заводов, коллежского асессора Рычкова, устроил четыре береговые батареи и две на судах. «Могу доложить о крепости, – доносил он[840], – что, надеясь на помощь Божию, ее не отдать. По усердию всех штаб– и обер-офицеров единодушно приняли меры; оба батальона[841] против куртин лагерем расположили, выдав имеющиеся здесь комиссариатские новые палатки, уже с неделю ночуем, как я, так и все у стен готовимся принять».
Надеясь победить самозванца как на суше, так и на воде, полковник Циплетев не считал нужным присылку подкреплений от Кречетникова. «На всякую нечаянность, – писал он[842], – вашему превосходительству осмеливаюсь доложить, не рассудите ли назначенные из Астрахани сюда силы поудержать для ее самой, дабы злодей в малых людях не ворвался и тамо возрасти не мог: а как слышно, что уже ниже Царицына злодеи-разбойники есть и твердят его сторону, то б и сих не набралось больше и не осмелились бы на большие злодеяния».
Прошло несколько дней, и часть надежд Циплетева рушилась: в Царицыне узнали, что казаки разбиты Пугачевым на реке Пролейке, что калмыки передались на сторону самозванца, что майор Диц и почти все офицеры перебиты и большая часть легкой полевой команды захвачена в плен. «Сие бедственное приключение, – доносил Циплетев[843], – привело вверенный мне город в [такой] страх, что едва мог колеблющийся народ собирая в дома, ходя по крепости, где расположены солдаты, увещевая их бодрствовать и мужаться». В самую горячую пору работ по укреплению города один из канониров говорил: «Напрасно трудятся, скоро все достанется батюшке Пугачеву»[844]. Своими энергическими мерами комендант успел, однако же, заставить всех работать, поднял упавший дух в населении и убедил его в необходимости самозащиты. «Молим Бога, – писал он, – во всех церквах с коленопреклонением, обнадеживаю их государевой милостью и жалованьем и вижу, как их, так и здешнее купечество кажется неустрашимым, которые, также приняв пост, ночуют при оном».
Рассчитывая на скорое прибытие отряда князя Багратиона и имея известие, что полковники Кутейников из Качалинской станицы, а Луковкин с Иловли идут к Царицыну, полковник Циплетев надеялся при их содействии окружить самозванца со всех сторон и «разбить его в прах».
На следующий день, 16 августа, обстоятельства переменились.
Отряд князя Багратиона в Царицын не прибыл, и приехавший курьером из Черкасска казак объявил, что он находится в Есауловской станице, верст 200 от Царицына. Это известие совершенно видоизменяло оборону, ставило Циплетева в крайне затруднительное положение, и он в тот же день отправил нарочного к Кречетникову с просьбой о помощи[845].
В распоряжении астраханского губернатора была одна легкая полевая команда и всего 150 казаков, набранных с большим затруднением. Имея в виду, что полевая команда по значительности расстояния не могла поспеть на помощь Царицыну, а 150 казаков не могли существенно усилить гарнизон крепости, Кречетников оставил их в Астрахани, где в то время находилось много бурлаков с пришедших судов. Опасаясь, что в случае прорыва Пугачева и появления его в Астрахани самозванец может найти в бурлаках своих сообщников и готовые значительные силы, Кречетников укреплял Астрахань, строил батареи и готовился к обороне[846].
17 августа царицынские воеводская и комендантская канцелярии собрались на общее совещание и положили: 1) состоящую близ амбаров с казенным вином пивоварню, которая препятствовала обороне, сломать; 2) для ободрения нижних чипов отпускать казенное вино сколько нужно, по требованию комендантской канцелярии; питейные же дома запереть и продажи в них не производить[847].
Вместе с тем, согласно приказанию астраханского губернатора, полковник Циплетев поручил полковнику Бошняку все иррегулярные команды казаков и калмыков и отправил гонцов с приказанием, чтоб донские полки следовали к Царицыну как можно скорее.
После неудачного сражения на реке Пролейке полковник Федор Кутейников возвратился в Качалинскую станицу, устроил там своих казаков и выступил на реку Мечетную, где 19 августа соединился с полковниками Василием Майковым, Карпом Денисовым и прибывшим туда же в ночь Михайлой Денисовым. Отправляясь на следующее утро в Царицын, чтобы явиться к коменданту, полковники решили выслать к стороне Дубовки, для разведывания о неприятеле, Карпа Денисова с 200 человек походных старшин и казаков. Едва Денисов двинулся вперед, как встретился с значительной толпой мятежников и принужден был отступить.
На реке Мечетной оба противника встретились. Прискакавшие из города Кутейников, Манков и Денисов тотчас же атаковали неприятеля, три раза прогоняли его до орудий, но в конце концов принуждены были отступить. В происшедшей схватке полковник Кутейников был ранен, и это имело большое влияние на последующий ход боя[848]. Полк его поколебался и стал отступать.
Между казаками был слышен ропот, что их не подкрепляют пехотой и регулярной кавалерией, и многие стали уходить к мятежникам. Служившие в полку Грекова за хорунжих, казаки Крапивин и Терентьев преклонили перед Пугачевым «хорунгу» и увлекли за собой человек до 400 казаков. Пугачев дал Крапивину 20 руб. денег, сам надел на него серебряную медаль на пестрой ленте, произвел в полковники и назначил командиром передавшихся казаков, назвав их донским полком.
Наступившая ночь прекратила сражения, и оставшиеся верными казаки отступили в крепость. Грустно было полковым командирам явиться в Царицын побежденными толпой мятежников, но они имели настолько мужества, чтобы сознаться в причинах неудачи.
«Сколь нашей усердности вашему высокоблагородию довольно известно, – доносили они полковнику Циплетеву[849], – но, к несчастью общему и к погашению славы, нажитой всего войска донского кровию, из находящихся при нас подкомандных некоторые показали такую трусость, что и прочих смешав мысли нанесли страх такой, что мы об истреблении от казаков злодея надежды не предвидим, и хотя из оных, из находящихся при нас еще большая половина и осталась с нами, но что последует и от них уверить никак теперь не можно. А затем от истинного нашего сердца Господа Бога просим, чтоб Он по своему милосердию подкомандным нашим даровал прежнюю донским истинную по присяге храбрость, б чем на Его всемогущество мы и небезнадежны».
Получив такое донесение, Циплетев в сопровождении старшин объехал казаков, уговаривал их быть стойкими и не опасаться врагов. Казаки обещали служить верно и выставили свои заставы почти под самым лагерем самозванца[850].
Приближаясь к Царицыну, Пугачев предоставил калмыкам полную волю, и они, наводнивши все окрестности, почти ничего не оставили вокруг города: отогнали скот, сожгли сады, мельницы и загородные дома, разорили все деревни и «привели их в последнюю нищету». Утром, 21 августа, по получении известия о приближении неприятеля, полковник Циплетев приказал зажечь форштадт, а в полдень на высотах, окружающих город, появились мятежники, в числе до 6 тысяч человек.
Высланный вперед разъезд приглашал донских казаков вступить в переговоры, а затем явился и сам Пугачев, переодетый в платье Овчинникова и сопровождаемый ста человеками яицких казаков. Результатом переговоров было то, что на сторону мятежников передались не более пяти казаков, а остальные отошли за укрепление. Тогда Пугачев выставил шесть батарей, из которых одна была 12-орудийная, и открыл огонь по городу. Из крепости отвечали ему тем же, и канонада, начавшаяся в половине второго, продолжалась до седьмого часа пополудни. Царицынский воеводский товарищ секунд-майор Хатьянов ходил по батареям и, ободряя защитников, обещал им именем императрицы полугодовое жалованье[851]. Артиллерии майор Харитонов успел подбить одну из неприятельских батарей и взорвал зарядный ящик. После этого бой прекратился, и мятежники скрылись за высотами. В царицынском гарнизоне убитых не было, но в крепости загорались дома, которые вскоре были потушены[852].
Царицын был спасен и был первым городом на Волге, не допустившим себя до разграбления самозванцем. Все защитники его произведены в следующие чины, а солдаты и простолюдины получили по рублю. Один Циплетев оставался долгое время без всякой награды за то, что имел неосторожность донести об одержанной им победе прямо императрице, а не главнокомандующему графу П.И. Панину. Последний писал ему[853], что как донесение его отправлено прямо в Петербург, «то воздаяние и одобрение так великой заслуги относится теперь вам на ожидание из С.-Петербурга». Впоследствии императрица произвела Циплетева в бригадиры и пожаловала ему землю в Борисоглебском уезде.
Одновременно с приближением Пугачева к Царицыну спускались по Волге и суда, наполненные мятежниками, число которых достигало до тысячи человек. Большая часть их состояла из ахтубинских рабочих, не имевших никакого вооружения и находившихся под защитой только двух судовых пушек. Встреченные огнем береговых батарей и плавучей батареи, устроенной Циплетевым, мятежники принуждены были сдаться, и лишь незначительная их часть успела спастись бегством вверх по реке. На захваченных судах были избавлены от плена 1-й легкой полевой команды прапорщик Лаптев, 12 солдат, 6 девиц, захваченных в Саратове, и дворянин Чебышев