Одновременно с этим князь Голицын, переправившись с своим отрядом через Волгу, двинулся по Иргизу, торопясь к Яицкому городку, чтобы не дать возможности самозванцу вновь усилиться казаками[872]. Он отправил двух казаков на Узени «с таким наставлением, чтоб они, нашед там главного варвара и предъявя ему свою преданность, вступили в его сообщество единственно в том виде, дабы, пользуясь сим предлогом, могли возыметь удобный и безопасный случай преклонить первейшего его любимца, яицкого казака Перфильева, к поимке и умерщвлению его[873].
На пути князь Голицын получил рапорт полковника Иловайского, что он, соединясь с майором Бородиным, прибыл в Покровскую слободу и, получив достоверное сведение, что самозванец намерен скрыться на Узенях, идет его отыскивать и преследовать[874].
Подойдя к урочищу Чертоплинскому, находившемуся на реке Большом Узене, Иловайский и Бородин узнали от разных лиц, что казаки отправляются прямо в Яицкий городок и намерены связать и выдать самозванца. Это известие было немедленно сообщено всем отрядным начальникам и на этот раз вполне оправдалось.
Глава 24
Преследование Пугачева. – Воззвание П.С. Потемкина кабардинцам. – Переправа Пугачева на левый берег Волги. – Совещание, куда идти. – Заговор казаков против самозванца. – Скитание по степи. – Благотворная деятельность капитан-поручика С. Маврина в Яицком городке. – Воззвание П.С. Потемкина к казакам и жителям взволнованного края. – Выдача Пугачева и доставление его в Яицкий городок.
Победа, одержанная Михельсоном у Сальникова завода, поставила Пугачева в безвыходное положение. Лишившись большей части своих сообщников, он был окружен почти со всех сторон правительственными войсками. Михельсон выслал для преследования самозванца кавалерийские партии. Со стороны Астрахани подходили к Красному и Черному Ярам легкая полевая команда, 300 человек гарнизонных солдат, 450 человек астраханских и красноярских казаков и полковник князь Дондуков, с оставшимися верными калмыками.
По распоряжению астраханского губернатора Кречетникова отряд этот должен был занять Красный и Черный Яры и охватить непрерывными разъездами всю степь до Элтонского озера и Гурьева городка[875], и, наконец, 6 сентября, как мы видели, переправился через ту же реку прибывший к отряду графа Меллина генерал-поручик Суворов. Он приказал князю Багратиону с его отрядом подойти к Царицыну, расположить свои посты между Камышином (Дмитриевском) и Черным Яром, а семь гусарских эскадронов поставить около Голубинской станицы для охранения переправ через Волгу[876]. «Обнимайте бдением вашим, – писал ему Суворов, – Кубань, Дон и калмыков, воображая себе побег Пугачева, могущий быть и к Тамани».
Предположения, что Пугачев будет стараться теперь пробраться на Кубань и поднять там казачье и горское население, заставило генерал-майора П.С. Потемкина отправить к кабардинцам премьер-майора Горича с воззванием и приглашением поймать самозванца.
«Уповая на верность вашу, – писал П.С. Потемкин кабардинским владельцам[877], – поелику предки ваши всегда верными пребывали российскому императорскому двору и ваше сиятельство сохранили верноподданническую должность к службе всемилостивейшей государыни, отправляю я сей лист к вам, чтобы вы посланному от меня г. Горичу, служащему императрице и самодержице всероссийской в победоносной армии премьер-майором, чинили всякое вспоможение против бунтующего донского казака Емельяна Пугачева, принявшего дерзостно звание покойного государя Петра III.
Я обещаю по данной мне власти от ее императорского величества каждому, кто сего злодея и бунтовщика поймает и приведет живого, дать награждение 30 тысяч руб., не мешкая ни минуты; кто его убьет и привезет тело его – дать 5 тысяч руб. Всем же тем, кто пребудет в верности князьям кабардинским и черкесам, – медали и грамоты, для вечной им чести».
Горич не доехал до Кабарды; он возвратился с дороги в Казань, лишь только узнал, что самозванец находится в руках правительства[878].
Разбитый под Сальниковым заводом, Пугачев бежал с толпой не более 400 человек по направлению к Черному Яру[879]. Опасаясь, чтобы Михельсон не настиг бегущих, яицкие казаки бросали изредка по дороге платье и деньги, надеясь, что регулярные команды, увлекшись добычей, не будут так быстро преследовать.
Верстах в 17 от Черного Яра самозванец остановился и призвал к себе сотника астраханского казачьего войска Василия Горского.
– Вот, друг мой, – говорил ему Пугачев, – мы все растерялись, хлеба у нас нет, как нам быть?
Горский молчал, не зная, что отвечать.
– Много ли у нас осталось, – продолжал самозванец, обращаясь к яицким казакам, – есть ли человек тысяча?
– Нет, батюшка, – отвечали они, – много до тысячи недостает.
– Можно ли нам отсюда пройти в Моздок? – спросил Пугачев Горского.
– Я в Моздоке не бывал и не знаю, – отвечал тот.
– Что нам, батюшка, в Моздоке делать, – говорили яицкие казаки, – лучше перейдем через Волгу на Ахтубу-реку, к Селитренному городку. Тут достанем себе хлеба и пойдем чернями [морской берег] близ моря по ватагам к Яику реке. Хлеба по ватагам мы сыщем довольно.
– А есть ли по ватагам кони? – спрашивал Пугачев.
– По ватагам коней много и скота довольно.
– Ну хорошо, пойдем туда. Пришедши на Яик, мы пойдем на трухменский кряж, там у меня есть знакомые владельцы или старшины трухменские. Через их землю, хотя трудно, но пройдем в Персию, там у меня есть ханы знакомые, и хотя они разорены, однако же мне помогут[880].
Поворотив к Волге, остатки самозванцевой толпы успели захватить на берегу несколько лодок, «а в то же время увидели вдали рыболовов, плавающих по Волге для своего промысла, которых заворотя взяли и их лодки». Кто успел достать себе место, тот в лодке, а остальные вплавь переправились через реку, но попали не на луговой берег, а на остров, разделявший течение Волги надвое.
В виду предстоявшей новой переправы беглецы остановились, чтобы дать отдохнуть усталым лошадям, а между тем авангард преследующих войск появился уже на нагорном берегу Волги. Хотя на этом берегу и не было ни одного судна, но Пугачев, опасаясь, что преследующие отряды могут переправиться где-нибудь выше или ниже и отрезать ему путь отступления, тотчас сел в лодку и с небольшим числом приближенных переправился на луговую сторону. Остальные последовали за ним и успели переправиться вплавь, при помощи небольших плотов, ими устроенных. На острове было много наносных площатых дров и сухого тальнику. «Мы, собрав их, – показывал Иван Творогов[881], – наделали маленьких и легеньких плотов, по-нашему салы называемых, связывая их веревкой». Раздевшись, казаки положили на плоты свое платье и седла и, привязав к хвосту каждой лошади по одному плоту, а сами, держась за гриву, переправились таким образом на берег. Верстах в трех от него они нагнали самозванца и остановились на ночлег. Их было очень немного: Афанасий Перфильев и человек 40 казаков остались на острове за невозможностью переправиться по усталости лошадей. Там же остался и обер-секретарь его, Дубровский, он же и Трофимов[882].
Пугачев упал духом, сожалел о потере близких, а окружавшие его казаки видели ясно, что в будущем невозможно им ожидать ничего хорошего. Припоминая свой разговор с Дубровским, председатель пугачевской коллегии Иван Творогов постепенно приходил к убеждению, что Пугачев самозванец, и под тяжестью гнетущих событий решился высказать свой взгляд товарищам. Тут были хорунжий Иван Федульев, казаки Чумаков, Тимофей Железнов, Дмитрий Арыков и Иван Бурнов.
– Что теперь нам делать? – спрашивал Творогов своих товарищей. – Какому государю мы служим: он грамоте не знает.
Я подлинно вас уверяю, что, когда по приказанию его был написан к казакам именной указ, то он его не подписал, а велел подписать его именем секретарю Дубровскому. Если бы он был государь, то указ подписал бы сам. Донские казаки называют его Емельяном Ивановым, и когда пришли было к нему и на него пристально смотрели, то он рожу свою от них отворачивал. Так что же теперь нам делать? Согласны ли вы будете, чтобы его связать?
– Согласны, – отвечал Чумаков, – только надобно уговориться с другими казаками. Мы сами теперь видим, что он не государь, а донской казак.
Совещавшиеся дали слово уговорить к тому каждый своего приятеля и после снестись между собой, кто какого будет мнения.
В ту же ночь Пугачев собрал к себе на совещание всех наличных яицких казаков.
– Как вы, детушки, думаете, куда нам теперь идти? – спрашивал самозванец.
– Мы и сами не знаем, – отвечали уклончиво казаки. – А ваше величество куда изволите думать?
– Я думаю, идти вниз по Волге и, собрав на ватагах хлеба, пробраться к запорожским казакам. Там близко есть у меня знакомых два князька, у одного наберется тысяч с семнадцать, а у другого тысяч с десять, они за меня верно вступятся.
Хотя большинство присутствовавших на совещании и не знало, где живут запорожцы, но знали, что далеко где-то, в другой стороне. Скитальческая жизнь им надоела, и они отказывались следовать за своим предводителем.
– Нет, – отвечали казаки, – воля ваша, хоть головы рубите, а мы не пойдем в чужую землю, что нам там делать?
– Ну а куда же вы думаете? – спрашивал Пугачев. – Ну пойдем в Сибирь, а не то в калмыцкую орду.