Гости поднялись и стали прощаться.
Вопрос о необходимости преградить скопищам Пугачева дорогу к Казани поднимался и раньше. Это была любимая мысль молодого и честолюбивого генерала Павла Сергеевича Потемкина, недавно прибывшего в Казань из столицы. Павел Сергеевич, двоюродный брат уже обласканного государыней Григория Александровича Потемкина, попал в генералы, как говорится, фокусом: если бы не то, что его сродник Григорий стал фаворитом императрицы, уже давно охладевшей к своим прежним любимцам Орловым, Павлу пришлось бы долгонько добиваться хотя бы полковничьего чина. Но Григорий «вытащил» и Павла, и тот в один год из майоров проскочил в полковники, а из полковников в генералы. И вот теперь он уже в генеральском чине прибыл с особыми полномочиями в Казань, которой угрожал Пугачев. С его приездом начали подходить и подкрепления. И Павел Сергеевич решил, что сидеть у моря и ждать погоды не приходится: надо идти и насесть на разбушевавшегося медведя в его же берлоге.
На последнем совещании в губернаторском доме по этому поводу вышел жестокий спор между стариком фон Брандтом, военным губернатором Казани и молодым генералом.
— Государь мой, — заявил Потемкин, кусая губы, — я почитаю позорным то обстоятельство, что местные власти не задавили до сих пор все движение. Слава российского оружия омрачается успехами мятежников. Доблестные войска императрицы Екатерины прославили себя в сражениях с таким неприятелем, как турки, коих янычарская пехота до сих пор почиталась непобедимой. Тактика Петра Первого, которую применяли и после него наши славные полководцы Миних, Румянцев и другие, состоит не в обороне от неприятеля, а в нападении на такового. Русский штык делает чудеса!
Но фон Брандт не сдавался.
— Я сам в молодости имел счастье служить под начальством графа Миниха, — заявил он, — и участвовал в его походе на Крым. Но война с врагом внешним отнюдь не сходна с действиями против мятежников.
— Чем это?
— А тем, что действующие части определенно знают, кто есть противник. Здесь же им приходится действовать, так сказать, слепо. Вчера село Никитовка было полно людьми, законам повинующимися и приказы начальства выполняющими, а сегодня то же самое село перешло на сторону Пугачева. А как вы, ваше превосходительство, полагаете отличить верных граждан от бунтовщиков?
— По их действиям!
— Это не так-то легко. Кроме того, для действий против мятежников требуется почти исключительно кавалерия, поддерживаемая легкой артиллерией. В столице это обстоятельство упускается из виду. Пехотные же части не могут сделать многого, ибо не в состоянии угнаться за мятежниками, вся орда которых обладает конями.
— Ну, положим, ваше превосходительство! По последним сведениям, у Пугачева сейчас имеется до тридцати тысяч пеших.
— Которые, ваше превосходительство, не составляют ядро сил мятежников. Это — хвост. И действующие против мятежников офицеры: полковник Михельсон, генерал Меллин, генерал Муффель, генерал князь Голицын — многократно этот хвост громили, но положительных последствий от этого не было, ибо всегда Пугачев и его ближайшие соратники успевали уйти куда-либо. А вместо разгромленного хвоста незамедлительно отрастал новый, еще больший.
— Так в чем же состоит способ борьбы, ваше превосходительство? — сухо осведомился Потемкин. — Не прикажете ли ждать, покуда Пугачеву будет угодно самому сунуться в ловушку.
— На сие, ваше превосходительство, не уповаю! Но я полагаю, что покуда не будет применена в более широких размерах та самая тактика, которую уже с успехом применяет Михельсон, то есть покуда не будут двинуты против мятежников большие кавалерийские части, которые изловят самого зачинщика, нам надлежит воздержаться от рискованных операций.
Потемкин презрительно посмотрел на старого миниховца.
— Вы считаете рискованной операцией выступление против сброда всякой сволочи, вооруженного только дубинами да вилами, такого сильного отряда, как два пехотных полка, два эскадрона Бахмутских гусар да три сотни казаков, не считая моей конной артиллерии?
— Считаю рискованным! — стоял на своем фон Брандт. — Томский полк весь состоит из новобранцев, Зарайский на три четверти из новобранцев!
— А вот вы, ваше превосходительство, посмотрите, как эти «новобранцы» расчешут орду Пугачева!
Генерал Павел Сергеевич Потемкин настоял на своем: для охраны Казани был оставлен ее прежний гарнизон, а только что пришедшие полки — Зарайский и Томский в составе около трех тысяч штыков — были двинуты навстречу приближающемуся к Казани Пугачеву. Кавалерия Потемкина состояла из двух неполных эскадронов Бахмутского гусарского полка и трех казачьих сотен, большей частью из стариков или юнцов, тоже только что пришедших с Дона. Артиллерия состояла из четырех шестипушечных конных батарей. К отряду Потемкина присоединилась и местная дворянская конная дружина в полтораста человек, которая находилась под начальством выбранного господами дворянами оставного гвардии капитана Бор-Раменского. Петр Курганов и почти все его знакомые молодые дворяне из местностей, уже разоренных пугачевцами, входили в состав этой конной дружины.
Вся Казань вышла провожать отряд Потемкина. Местный архиепископ Некрарий отслужил напутственный молебен и поднес молодому генералу образ Казанской божьей матери в дорогой золотой ризе. Купечество, собрав значительные суммы по подписке, пожертвовало большое количество съестных припасов, шейных платков и кисетов, а кроме того, вручило Потемкину полторы тысячи рублей серебром для раздачи тем из рядовых, которые особенно отличатся в действиях против пугачевцев. Магистратские чиновники поднесли витиевато написанный адрес, в котором говорилось, что доблестному генералу Потемкину предстоит возродить славу русских богатырей, некогда побеждавших прилетавшего на Русь из азиатских степей Змея Горыныча.
Когда собравшиеся на Арском поле войска по сигналу трубачей тронулись в поход, из провожавшей их толпы горожан понесся гул криков:
— Постойте за Русь, родимые! Накажите злодеев!
Офицеры салютовали дамам шпагами. Солдаты, отбивая темп под дробь барабанов, улыбались и кричали:
— Постоим до последнего!
— Песенники! — скомандовал Потемкин.
И запевала зарайцев, красивый тощий парень, высоким голосом затянул:
— Русский царь собрал дружины...
Хор строго откликнулся:
— И велел своим орлам...
Запевала подхватил:
— Плыть по морю, на чужбину...
Хор прогремел:
— К иностранным берегам!
Дворянская конная дружина шла в хвосте выступавшей колонны. Множество родственников, друзей, знакомых и просто любопытных провожало эту дружину. В числе провожавших были штадт-медикус Шприхворт и натур-философ Михаил Михайлович Иванцов. Они приехали вместе на пролетке Шприхворта, запряженной старой, откормленной, ленивой белой в яблоках кобылой, которую старый медик называл «фрау Амалия». Лошадью правил такой же, как и седоки, древний кучер Родивон, единственный крепостной Шприхворта.
— Молодцом держатся наши! — похвалил Иванцов, глядя на проходивших по четыре в ряд дружинников.
— А вот и князек наш! — откликнулся Шприхворт, снимая треуголку и размахивая ею в знак приветствия гарцевавшему на гнедом аргамаке князю Петру Ивановичу Курганову. — А моя милая больная меня не радует, нет, не радует. Перелом болезни должен был бы давно наступить, а между тем положение остается весьма неопределенным.
— Всего хорошего, Петруша! — крикнул свойски Иванцов молодому князю. — Постарайтесь, голубчики...
Тот, салютуя неумело саблей, откликнулся:
— Ляжем костьми, но не посрамим земли русской!
— Ну, нет! Костьми ложиться зачем же? — засмеялся Иванцов. — Лучше вы, голубчики, загоните в мать сыру землю проклятого Змея Горыныча!
— Мы Емельку живьем сюда притащим, как соструненного волка! — похвалился скакавший с Кургановым рядом его приятель, совсем молоденький Володя Осколков.
Родивон придержал старую кобылку в сторону от дороги и сказал:
— А пора бы и вертаться. Не то как бы нас дождем не захватило. Вон, туча кака наползает.
Иванцов посмотрел на небо: с севера надвигалась зловещая туча стального цвета.
— Домой — так домой! — согласился Шприхворт. — Поворачивай, Родивон. А солдат помочит!
— Ништо им! Привышные! — равнодушно заметил Родивон.
Пролетка мягко покатилась по пыльной дороге обратно в город...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Отряд генерала Павла Сергеевича Потемкина отошел от Казани на девять или десять верст, когда из закрывавших все небо свинцово-серых туч посыпались первые, казавшиеся странно большими капли дождя
— Хорошее предзнаменование! — сказал, подъезжая к Петру Ивановичу Курганову, молодой Осколков. — Дождь на дорогу — к счастью!
Курганов посмотрел на потемневшее небо, потом откликнулся угрюмо:
— Ну, радоваться-то, признаться, решительно нечему! Вымокнем, как крысы... Еще простудишься, чего доброго!
— Мама навязывала мне плащ, да я отказался. Солдат не может бояться дождя! — весело улыбаясь, ответил Осколков. — Посмотри, Петя, какими молодцами идут наши ребята. И в ус не дуют, что дождь идет!
В самом деле, солдаты были даже как будто рады дождю: день был жаркий, идти приходилось по разъезженному большаку, и вся колонна подвигалась в облаке едкой пыли. Пойдет дождь — прибьет пыль, освежит воздух.
— А бахмутцы каковы! — продолжал Осколков. — Вот лихие ребята! Нет, пусть мама говорит, что хочет, а я настою на своем: поступлю в гусары. Мундиры у них чудесные, все девицы млеют, завидев гусара-молодца. А, кстати, их офицеры только что выучили меня одной песенке, вывезенной ими из Пруссии, ведь бахмутский гусарский полк участвовал в Семилетней войне. Как же, как же! Только простая случайность помешала эстандарт-юнкеру Зарубину захватить живьем старого Фрица под Куннерсдорфом. Жалко! Тот-то шуму было бы на весь мир! Зарубин и теперь себе пальцы грызет, как вспомнит о неудаче. В самый важный момент, когда он уже прорубился к прусскому королю и готов был его схватить, его конь споткнулся, упал и придавил Зарубина. Такая досада! Теперь Зарубин был бы уже генералом, а он только эскадроном командует. Но надежды не теряет, поклялся честью, что захватит Емельку. Однако у него имеется опасный риваль: сотник Опонько, усатый такой, тоже лихой молодец. Казаки — славные вояки! Опонько собирается Емельку арканом изловить!