честву подданным и помещикам.
6) Если, паче чаяния, чего до сих пор еще не произошло и ожидать почти невозможно, чтобы нашлись по вышеписанному заслужившие наказание смертной казни или телесные наказания, дворяне или имеющие офицерские и высшие чины, также из духовного рукоположения, таковых по изобличении содержать прикованными к стенам на хлебе и воде, а о действительном их наказании представить генералу графу Панину через нарочных.
7) В тех селениях, в которых собственными обывателями, что казенного или помещичьего, разграблено, оное принуждать обратно возвращать, с тем угрожением, если у кого что из такого награбленного и собственно собою невозвращенного впредь отыщется, то таковой непременно будет повешен»[172].
Исполнение приведенного циркуляра впоследствии было подтверждено именным указом Ея Императорского Величества, данным на имя графа Панина и предложением главнокомандующего Сибирскому губернатору Чичерину. Находясь в Симбирске, граф Панин писал Чичерину:
«Какой дан Правительствующему Сенату Высочайший именной Ея Императорского Величества указ о сделанных мною распоряжениях и Ея Величеству донесенных по тем селениям, какие сопричаствовали изменническому бунту и дерзновенному выступлению от повиновения законной власти, на обуздание впредь черни в подданническом повиновении с различием противу тех, которые оному изменничеству не последовали, с того копию, есть ли еще по настоящей дороге из Правительствующего Сената в получении нет, здесь прилагая, с моим засвидетельствованием, а к точному и непременному исполнению Высочайшего Ея Императоского Величества оного указа присовокупляю сие (на случай, если бы и в губернии ведения вашего нашлись города и селения, вышедшие из законного повиновения надлежащим властям и прилепившиеся к самозванцу и изменнику Пугачеву):
Чтобы при всех, без изъятия, в тех городах и всякого звания селениях, которые дерзали при нынешнем государственного злодея Пугачева возмущении бунтовать и выходить из должного подданнического повиновения, как канцеляриям и начальникам поставленным от Ея Императорского Величества, так и из послушания своим помещикам, постановлены бы непременно при больших дорогах виселицы, колесы и глаголи. И впредь до указа содержаны бы были, а при каких именно селениях и за какое именно бунтовщичье оказательство постановлены будут и те на смертную впредь казнь приготовлены, об том прислать ко мне как можно скорей обстоятельные ведомости за рукою вашею.
С сего времени впредь до особливого Ея Императорского Величества указа во всех тех селениях, где оные приготовления для смертной казни поставлены будут, по преступлениям не только бывшего злодея Пугачева бунта, но и по всем прочим, заслуживающим смертную оную над злодеями и преступниками подлого состояния, а не над дворянами и имеющими офицерские и выше чины, производить по указанным следствиям самым исполнением, по государственным законам тем присутственным местам, которым власть над смертною казнью по оным законам прежде была предписана, не останавливаяся за изданными о удержании над преступниками смертной казни Всемилостивейшими указами, как покойною в Бозе почившею Государынею Императрицею Елисаветою Петровною, так и ныне владеющею над нами нашею Всемилостивейшею Самодержицею. А о дворянах и чиновных лицах, в смертные преступления впадающих, представлять на решение к вышним подлежащим местам.
В тех же городах и селениях, которые не были причастны нынешнему государственному возмущению и бунту, но всегда пребывали в должном повиновении законной власти, при которых, яко подданнической верности к Ея Императорскому Величеству пребывших, в различие же тех, кои в изменническое преступление впадали, не ставить ни виселиц, ни колес, ни глаголей и со впадающими из оных селений преступниками под смертную казнь по обыкновенным, государственным законам оного от искоренения удерживаться, то поступать с ними Всемилостивейше изданным от их Императорских Величеств, в Бозе почивающей покойной Государыни Елисаветы Петровны и ныне благополучно Державнейшей над нами Всеавгустейшей великой Государыни Императрицы Екатерины Второй»[173].
В препровожденном указе повелевалось «всем присутственным местам во всем поступать, при определении наказания за преступления, по точной силе учреждений графа Петра Ивановича Панина».
Между тем Пугачев производил страшные опустошения. Разграбив Саранск, мятежники вступили в Пензу, заняли Алатырь, Инсару, Краснослободск, Темников, Керенск, Нижний Ломов, где при сообщничестве помещичьих крестьян производили грабежи и неистовства.
Партия, предводительствуемая самим самозванцем, приняла направление к Петровску и затем к Саратову. Разграбив эти города, 9 августа Пугачев пошел вниз по Волге, преследуемый отрядами войск полковника Михельсона и генерал-майора Мансурова.
21 августа самозванец приблизился к Царицыну; оставив этот город, защищенный сильным гарнизоном, и боясь настигавшего его Михельсона, двинулся к Сарепте. 24 августа у Сальникова завода Михельсон настиг самозванца, нанеся ему последний и самый сильный удар. Мятежники потеряли 24 орудия, более 2000 убитыми и до 6000 пленными. Самозванец бежал одним из первых с поля сражения, будучи преследуем до самой Волги, через которую успел, однако, переправиться с главными сообщниками, направившись к Черному Яру. Остальная часть толпы рассыпалась в разные стороны, ища где можно спасения.
Сформированные летучие отряды от войск, состоявших при командах Михельсона и Мансурова, отправлены были за Волгу с приказанием преследовать самозванца по следам.
В таком положении находилось дело, когда 2 сентября прибыл в Царицын генерал-поручик Суворов, принявший, по приказанию главнокомандующего, общее начальство над всеми отрядами, преследовавшими Пугачева. Донесение полковника Михельсона о разбитии им самозванца получено было главнокомандующим во время нахождения его в Керенске; также 2 сентября и из этого города впервые граф Панин уведомил генерала Деколонга как о своем полномочии, так и об успехах оружия отряда Михельсона.
«Если ваше превосходительство еще не известны, – писал граф Панин генералу Деколонгу от 3 сентября 1774 года, – то сие предлагает вам, что по собственному Ея Императорского Величества Высочайшему указу Всемилостивейше поручено мне главное начальство над всеми войсками, отряженными к пресечению бунта, произведенного самозванцем и изменником Пугачевым, и на приведение во всем государстве прежнего спокойствия; в числе сих войск и ваше превосходительство с деташементом помещены. Вследствие того и имеете через нарочного меня уведомить как о числе и состоянии вашего деташемента, так зачем и где вы находитесь, что в порученном вам деле производите, зачем генерал-майора Фреймана при себе удерживаете по столь долговременном уже отбытии из вашего края в такую отдаленность самого самозванца. А что до здешних моих произведений, со вступления к сему начальству происходит, то оное предполагается к вашему сведению следующим: вчерась только я получил рапорт, что проклятый самозванец разбит наголову 25 числа минувшего месяца храбрым и неутомимым господином полковником Михельсоном на Астраханской дороге за Царицыным в ста верстах, все без изъятия у него отнято, и бежал он только с пятьюдесятью человеками степью к Астрахани, не имея при себе не только ни одной телеги, даже и вьючной лошади; за ним погнались наши на отборных лошадях отряды по обеим сторонам Волги, и я теперь ожидаю ежеминутно известия, чем оное конец свой получит, ласкаясь притом надеждою либо о поимке злодея, либо о его умерщвлении, потому что на степи нет у него никаких пропитаний, а страна, сказывают, та вся выгорела; в рассуждение же наших преследующих его, то несомненно по свободному их заду, доставится им пропитание.
Хотя произойдет в том желанный успех или нет, однако ж столько из оного его на самой степи уже разбития, кажется, произошло, что он, злодей, лишен способов усиливать себя шайкою, а с оною обратится, да и с одною своею персоною скоро ни в сердце нашего государства, ниже и в ваш столь отдаленный край не может. По сему и осталось мне здесь возженные и весьма дерзко производимые еще чернию бунты совсем усмирить, на что я, разделив в разные деташаменты все здешние войска, вижу надежное в том преуспевание, зачинаю уже спешить обратить в ваш край все мое полномочие на избавление его от претерпеваемого теперь зла, чрез отдаление из него за злодеем войск, и не только оные все к вам возвращу, да и прибавлю еще их из вновь ко мне под ведение вступивших.
Я пробыл здесь три дня в ожидании настоящего в здешней окружности усмирения и наказания бунтовщиков посланными от меня для того отрядами, которые их где не повстречают, все побивают и усмиряют, потом пойду вперед до Ломовы, яко сии места самая средина возженных приходом самозванца бунтом; после, если чего особливого не приключится, обращусь к Симбирску на мое к вашему краю приближение»[174].
Это первое обращение графа П.И. Панина к делам Сибири[175], полученное генералом Деколонгом 8 октября в Омской крепости, по существу заключавшихся в нем упреков об удержании генерал-майора Фреймана с отрядом Оренбургских войск в районе подведомственном командующему Сибирскими войсками, так же было несправедливо, как и обращения прежде бывших главнокомандующих кн. Щербатова и кн. Голицына, основанных исключительно на представлениях генерала Фреймана, объяснявшего свое бездействие этим удержанием. По удостоверениям начальников Сибирских войск, генерала Деколонга и в особенности генерала Скалона, отзыв которого можно считать вполне беспристрастным как лица, не имевшего влияния на удержание генерала Фреймана в месте распоряжения Сибирских войск: «Генерал Фрейман зашел в Исетскую провинцию с своими деташементами сам, удерживаем никогда не был и из оной вышел с войсками на основании повелений от главной команды»