Яхта стояла не на причале, а болталась привязанная к камню, выдававшемуся из воды. Она была небольшая, но устойчивая, отлично оборудованная для дальних перегонов. Обшитая деревом каюта пестрела всевозможными картами, водолазными приспособлениями, включая подводную кинокамеру. Мы расположились на палубе, прямо на теплых досках, и Эджидио выставил на импровизированный стол пиво, вяленое мясо осьминога и целый ворох чипсов. Яхта покачивалась на легких волнах и, несмотря на то что солнце клонилось к закату, глубоко под ней просматривалось совершенно белое песчаное дно, похожее на пустыню.
– Здесь метров десять глубины, – заметив мой взгляд, сказал Эджидио-акула.
– Кажется, что не больше пяти… – подхватил я.
Эд ловко бросил мне банку с пивом. И мы еще несколько минут с удовольствием поглощали прохладный напиток, потом захрустели чипсами, и я подумал, что уж лучше бы мы поехали к Марио в ресторан. Там, по крайней мере, можно было бы заказать водку… Не люблю я начинать знакомство со слабых напитков, от них на меня наваливается тоска и онемение.
– Аль сказал, что вы занимаетесь подводной археологией… Наверное, интересно?
– Да, составляю карты местности, где затонули корабли. Если бывали в археологическом музее в Валлетте, может, видели, сколько там всякой всячины под стеклом – это моих рук дело. – Он говорил приветливо и охотно. – Вообще, история – мой конек. К сожалению, у нас это субсидируется меньше, чем должно – поэтому еще столько всего не изучено.
– Да, меня это поначалу удивляло…
– Ничего удивительного, у нас слишком мало своих специалистов, в основном работают ученые-иностранцы. А вы как сюда попали? Аль рассказывал какие-то небылицы.
Я вынул пачку сигарет и протянул ее Эджидио, но тот покачал головой и (так я и думал!) достал трубку. Солнце все быстрее падало в море, и вода, казалось, была подсвечена изнутри ровным синим светом.
– Аль любит рассказывать небылицы… О вас, например, он говорил, что вы ищете золотого сокола.
У меня не было настроения делиться воспоминаниями. Вечер вползал в меня, как уж, и я все больше злился, что не догадался купить хотя бы коньяка.
– Я его почти нашел, – подмигнул мне Эд, – только не здесь, – он кивнул на море.
– Где же?
– Вам действительно это интересно? – Глаза его загорелись, как у человека, одержимого навязчивой идеей. Сколько раз мне приходилось видеть подобные глаза у несостоявшихся писателей, готовых часами говорить о своем ненаписанном шедевре. – Все меня считают слегка ненормальным, – заметив мой настороженный взгляд, продолжал Эджидио-акула. – Но самые неожиданные открытия происходят именно случайно. Если только идешь к ним с детства. Я составлял данные, я рылся на дне моря, я сидел в архивах…
– И что же? Вы нашли его?
– Почти. Правда, это пока что гипотеза… Думаю, он, сокол, совсем рядом. Можно сказать, у нас под носом. Там… – Он кивнул в сторону Валлетты, которая виднелась вдали. – Видите, справа замок? Это замок Сент-Анджело, его еще называют замком «Белой Дамы». Сейчас он на реставрации, но там живет один из оставшихся здесь Мальтийских рыцарей – старик Кретьен. Очень хитрый старик, доложу я вам! Однажды мне довелось побывать у него – хотел расспросить подробности. У меня имелась при себе копия старинной литографии с изображением этого сокола. Его параметры я знаю наизусть. Так вот, этот Кретьен показал мне точную копию птицы, сделанную из меди. Она стояла у него в гостиной под стеклянным колпаком. Меня всего прямо затрясло. Медь не чернеет, а этот сокол был совершенно черным и облупившимся, словно его много раз покрывали лаком. Уверен, что это – подлинник. Знаете, раньше было принято маскировать подобные вещи под подделку посредством такого вот грубого окрашивания.
– Если это и так, то зачем рассказывать об этом первому встречному? – удивился я.
– Потому что вы к этому совершенно равнодушны, к тому же – чужестранец, – задумчиво проговорил Эд, аккуратно выбивая остатки пепла из трубки в целлофановый пакетик. – Вы – не такой, как все. Мне бы хотелось узнать о вас больше, чем о вас поговаривают.
Я с тоской оглядел наше «застолье»: пиво, чипсы, стружка из осьминога. И мне вдруг ужасно захотелось, чтобы здесь, словно по велению скатерти-самобранки, оказалась печенная на углях картошка, серебристая, лоснящаяся от жира селедочка, пучки свежего лука, петрушки, укропа, розово-молочный кусок молодого сала с прокопченной нежной корочкой, крошечные огурцы и пузатые лиловые помидоры «бычье сердце», кольца домашней колбасы, густо начиненные зернышками горчицы, и, наконец, запотевшая бутылка «первака», по которой стекали бы ледяные слезы. Вот тогда бы, подумал я, наш разговор пошел бы совсем по-другому. Потому что я вижу – ты хороший парень и так же изнываешь от тоски по чему-то прошедшему или несбыточному. Мне в голову пришла великолепная идея.
– Знаешь что, Эд, – у меня даже голос изменился, и я не заметил, как перешел на «ты». – Я бы с удовольствием поболтал с тобой о том о сем. Но все это, – я обвел рукой пространство, – не очень вдохновляет. Если хочешь, встретимся в следующий выходной, прямо с утра. Махнем на какой-нибудь остров, а застолье – я беру на себя.
Тут мне в голову ударила еще одна сумасшедшая мысль: два мужика на безлюдном острове – это выглядело бы странновато. В конце концов я мог взять с собой Марию (все равно не поверит, что я провожу выходной с товарищем) и кого-нибудь для Эджидио. Я почему-то был уверен, что его «плейбойская» внешность предназначена только для рыб, уж слишком неприкаянно он выглядел на своей яхте. Ему вполне бы подошла, скажем, Элизабет или, того лучше – Сибилла. Уж познакомиться с подводным археологом эта красавица никак не откажется, а мне будет приятно понаблюдать за ней в нерабочей обстановке.
Дело решилось проще, чем я предполагал. Эджидио с радостью поддержал мою идею.
Мы немного помолчали, переваривая сказанное. Как обычно, меня охватили сомнения: не напрасно ли все это? Любая активность пугала меня, а новые знакомства настораживали и казались бессмысленными.
– Ты когда-нибудь плавал с аквалангом? – после паузы спросил Эджидио-акула.
– Не приходилось пока.
– А хочешь?
Я видел, что ему изо всех сил хочется сделать мне приятное, он почувствовал, что я слегка сник.
– Можно попробовать. А у тебя есть акваланг?
– Конечно! Два вполне пристойных аппарата. Правда, слегка устаревшей конструкции. Вот только костюмов нет. Но сейчас жарко, мы не замерзнем в воде. Ну, как?
– Валяй!
Эд обрадовался, засуетился, выволок откуда-то снизу два жилета с баллонами, маски, ласты и пояса со свинцовыми грузами. Он волновался, как хозяин дома, ведущий гостей в сокровенные комнаты – море было его замком, его обетованной землей, и он хотел, чтобы она тоже пришлась мне по душе.
Он проверил баллоны. Затем с проворностью опытного тренера (впрочем, он летом подрабатывал инструктором по дайвингу) Эд нацепил на меня ленту с тремя свинцовыми пластинками, помог надеть жилет с прицепленными сзади баллонами. Потом быстро облачился сам. Перед погружением он прочел мне целую лекцию, размахивая трубкой с загубником на конце.
– Эти «ушки» зажимаешь зубами, загубник – губами, вытянутыми в «трубочку», будто говоришь букву «у». Дышишь равномерно. Руками не размахиваешь – работают только ноги. Если вода вдруг попадет в трубку, нажмешь эту кнопку и вода удалится автоматически. Чтобы нормализовать внутричерепное давление, зажмешь нос и сделаешь выдох. Теперь о знаках. Если все в порядке, покажешь «о’кей», – он соединил указательный палец с большим. – Вот так – большой палец вверх! – всплываем, палец вниз – опускаемся. Все просто, как в Риме. Нырнем тут у берега. Тебе для первого раза хватит глубины. Десять метров устраивает?
Меня устраивало. И мы спустились в воду. Несколько минут я под руководством Эда-акулы учился правильно дышать, а потом он потащил меня вниз…
Вода сомкнулась надо мной овальным голубым куполом. Я огляделся по сторонам. Мы буквально врезались в стаю серебристых плоских рыб, которые заметались вокруг и захлопали плавниками, как перепуганные выстрелом птицы. Я показал Эду знак «ок» и указал пальцем вниз, и мы плавно пошли ко дну. Оно было песчаным. Я лег, как на пляже и раскинул руки. Создалась полная иллюзия того, что лежу на берегу. Только неимоверная тишина и разноцветные рыбешки напоминали, что надо мной – толща воды. Если бы можно было жить здесь! Тихо перебирать ногами и плыть, прятаться в пещарах и молчать…
Я думал о затонувших кораблях, в каютах которых, может быть, до сих пор висят уникальные картины, а в трюмах хранятся позеленевшие бутылки с вином, об огромных китах и кораллах, обо всем этом мире тишины, устроенном так гармонично и недоступно. Эд кружил рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь. И вдруг я подумал о Бо. О том, что мог увидел он в последний момент… Пока вода не проникла за стекло, не выбила его наружу мощным потоком. Я показал Эджидио знак «всплываем». И эта стихия оказалась не для меня.
Мы вынырнули на поверхность.
– Все было отлично, – похвалил меня Эд. – В следующий раз повезу тебя туда, где работаю. Там есть на что посмотреть – каравелла пиратов времен Карла Первого, а рядом – затонувшая немецкая подводная лодка… Зрелище не для слабонервных!
Мы условились встретиться через несколько дней. Он остался ночевать на яхте, а я, поблагодарив за гостеприимство, отправился на трассу ловить такси.
– Ты не думай, что я сумасшедший, – сказал Акула напоследок. – Историю с соколом я все равно раскручу, вот увидишь. Уверен, он в доме Кретьена.
– Хорошо, – ответил я. – А за мной та история, о которой тебе что-то там наврал Аль. Расскажу все в чистом виде, обещаю. Бывай, Эд!
– Бывай, Майкл!
Мы расстались почти друзьями. Два странных человека, неожиданно нашедших друг друга. И это поистине казалось мне более чем невероятным…
Я заметил, что так бывает всегда: стоит только в жизни появиться чему-то одному, как оно сразу же тянет за собой еще цепочку событий. Хотя я еще не считал появление землячки с ее книгой в 713‑м чем-то выдающимся. Но как бы там ни было, Эджидио-акула был следующим моим впечатлением за последние несколько месяцев. Раньше больше всего на свете я ценил дружбу, потом мне хотелось найти женщину – такую, какие встречаются в книгах, потом я прекратил поиски. Я понял: чем меньшим количеством крючков ты прицеплен к жизни, тем легче плыть по течению. Мне было бы тяжело думать, что приношу кому-то неудобства и даже страдания.