– Кому из нас срочно были нужны деньги?
– Привет, – неожиданно раздался за спиной голос.
Я обернулась. Томаш заботливо кинул мне под ноги тапочки. И где он их только нашел?
– Привет! – Бэзил остолбенел. – Ты должна была предупредить.
– Интересно как, если ты не сказал, что придешь?
Мне пришлось посторониться, чтобы впустить его. Окажись на месте Томаша кто-то другой, не из нашей школы, чужой и незнакомый, Бэзил пожелал бы ему удачи и свалил. Но тут был вопрос принципа.
Он обошел нас и, свернув сразу в комнату, уселся в кресло, закинув ногу на ногу в грязных ботинках. Я стояла, а Томаш взял стул и, не отрывая от Бэзила мрачного взгляда, сел напротив.
– Слушайте, ребят, давайте только без выяснений, – ко мне вернулся голос. – Ну вот, правда, сейчас не до этого.
– Да я все понимаю… – Бэзил противно подмигнул и полез в карман куртки. – Совсем не хотел мешать твоему расследованию. Просто принес кое-что, что ты просила.
Он демонстративно, одну за другой выложил на стол четыре пятитысячные купюры.
– Круто! Спасибо! – Я потянулась к деньгам, но Томаш опередил меня.
Схватил купюры, зажал их в кулаке, будто собирался швырнуть в Бэзила, и вернул смятыми.
– Не нужно. Забери обратно!
– Что?! – Я была потрясена. – С какой стати ты влезаешь? Что значит «не нужно»? Это вообще тебя не касается.
– Теперь касается. – Томаш снова превратился в манекен. – Я найду тебе деньги.
– Эй, – я потрясла его за плечо, – они уже нашлись.
– Тебе не нужно их брать у него.
– Что я пропустил? – Бэзил удивленно, но все еще довольно миролюбиво улыбался, глядя на нас.
– Объясни ему. – Томаш махнул в сторону Бэзила.
– Что объяснить? Я сама ни черта не понимаю.
– Микки теперь со мной, и от тебя ей ничего не нужно, – в резкой форме объявил Слава Бэзилу, затем повернулся ко мне: – Я принесу тебе деньги.
Мы с Бэзилом недоверчиво переглянулись и неожиданно оба расхохотались.
– Это так мило, – сквозь смех проговорила я.
Бэзил сделал вид, будто вытирает слезы.
– Ты такой джентльмен, Слава. Рыцарь, блин! – И, передразнивая, добавил: – Клянусь, я принесу тебе эти деньги.
В глазах Томаша вспыхнул гнев, но лицо по-прежнему оставалось невозмутимым.
– Если ты со мной, – сказал он мне, – ты не должна их брать.
Встал и вышел в коридор.
– Считаешь, что теперь имеешь право мне указывать, что делать? – Я выбежала за ним. – И почему ты решил за меня? Все-все.
– Просто это некрасиво. – Он нагнулся, чтобы зашнуровать ботинки. – И унизительно для меня.
– Ты случайно не заболел?
– Пожалуйста, не бери у него деньги.
– Вася их принес, чтобы помочь. Что в этом унизительного?
– Я тебе помогу. Не завтра, но в ближайшие дни! – Он выпрямился и снял куртку с вешалки.
– Не смеши, где ты возьмешь деньги? У вас с Дашей съемная квартира. И… и другие расходы. Глупо приплетать к этому еще и меня.
– Решать тебе. – Он сам открыл дверь и ушел с курткой в руках.
Я вернулась в комнату, Бэзил сидел в той же небрежной позе.
– Прикол, конечно. Это был тот же Томаш, что учится с нами в одном классе? Точно? Я впечатлен. Чем ты его околдовала?
– Да фиг знает! – Я тоже была потрясена.
– На кой черт он тебе тогда сдался? Или это часть расследования? – Бэзил смотрел с любопытством.
– Слушай, Вась, я, кажется, ни разу не пыталась лезть в твою личную жизнь.
– Короче, бери! – Он протянул мятые деньги. – Отдашь, когда сможешь. Мама сказала, что, если понадобится, она даст еще.
Я задумалась:
– Можно я пока не возьму? Пусть они у тебя полежат несколько дней.
– Впервые вижу, чтобы ты прогибалась под кого-то! – Его взгляд сделался злым.
– Я не прогибаюсь! Просто хочу посмотреть, что будет.
Бэзил поднялся и, одарив меня презрительной ухмылкой, объявил:
– В таком случае я тоже пошел.
Поведение Славы поразило меня до глубины души. Только я никак не могла определиться, хорошо или плохо. «Это некрасиво» – удивительное заявление из прошлого века. Типа он весь такой высокоморальный и правильный. Так почему тогда сам связался с Надей, у которой на лбу было написано, что мораль – это не про нее?
Когда она покупала ему шмотки, он тоже говорил ей, что это некрасиво? Какие у них вообще были отношения? Я впервые серьезно задумалась об этом.
В школе Бэзил рассказал Филу о сцене, устроенной Томашем, и они долго и зло над этим ржали. Уговора молчать у нас не было, так что я тоже посмеялась и даже немного подыграла им. Томаш не писал. Непонятно, обиделся ли он или, как обычно, держится на расстоянии. Я решила дождаться конца учебного дня, а потом поговорить. Но на физике, когда училка объясняла, как делать лабораторную, он неожиданно перебрался ко мне за парту и, провокационно близко наклонившись, быстро зашептал на ухо:
– Извини. Я не должен был говорить тебе, что делать. Просто зависеть от кого-то очень неприятно. По себе знаю.
– Значит, это ты вроде как обо мне думал? – Машинально я положила руку ему на шею. – И тот командный тон, и ультиматум. Это все мне показалось?
– Я извинился.
– Извинение должно стереть мне память?
Он взял под партой меня за руку, продев пальцы сквозь мои, крепко сжал. Я затаила дыхание.
– Иванова! – воскликнула училка. – Томаш! Мы вам не мешаем?
Резко расцепив руки, мы выпрямили спины.
– Вы уже совсем? – Возмущенно сверкая глазами, она подскочила к нашей парте. – Ну, я не знаю.
– А что такое? – Я поправила волосы. – Что мы сделали?
– Я, по-вашему, слепая? У меня все амперметры зашкалили! – Она широко взмахнула рукой. – Слава, иди раздай всем приборы, а потом садись на свое место.
– Маше будет сложно одной все успеть, – спокойно ответил Томаш.
– А где Ткаченко?
– Я с Красновым, – крикнула ей Лиза.
Физичка оглядела их с Филом и, покачав головой, тяжело вздохнула.
– Ладно, оставайтесь. Только не отвлекайтесь, пожалуйста.
– Сейчас мы будем наверстывать все твои пропуски и пробелы, – деловым тоном сообщил Томаш.
– Ты решил взяться за мою учебу? – Мне стало смешно.
Он поднялся, чтобы идти за приборами, но задержался и посмотрел на меня сверху вниз.
– Я вообще решил взяться за тебя.
Если бы я и хотела притормозить, то вряд ли уже смогла бы. Слишком долго я этого ждала и надеялась, что все будет именно так. В первом классе, еще до того как меня «накрыла» новая жизнь, у меня была подруга Леночка. Мы с ней сидели за одной партой, гуляли во дворе, ходили друг к другу в гости, собирали кукол Братц, строили для них домики и сочиняли кукольные сказки, которые в семь лет кажутся очень важными и почти настоящими. Мы договорились, что попросим родителей подарить нам на Новый год мальчиков Братц. Я хотела Кевина, а Леночка Дилана. И никаких сомнений в том, что так и случится, не было. Наши родители принадлежали к той категории предков, которые выполняют любые пожелания своих детей, хвастаясь потом друг перед другом. Однако наступил Новый год, я вместе с кучей других подарков радостно заполучила своего Кевина, а вот Леночке куклу не подарили. Вместо этого она получила клубного щенка лабрадора, которого она и назвала Диланом. Страшно расстроившись, я потребовала объяснить, что произошло. Леночка совершенно спокойно ответила, что всегда хотела щенка и давно просила его у родителей. Накануне Нового года она закатила истерику, объявив, что, кроме щенка, ей не нужны никакие подарки.
Больше Братц ее не интересовали. Она так сильно мечтала о щенке, что остальное перестало иметь для нее значение. С утра до вечера Леночка талдычила только про щенка и занималась только им. Пес был классный: добрый, ласковый и веселый, но мне играть с ним она не давала. Я решила, что Леночка очень глупая и ограниченная, и на этом наша дружба закончилась.
Однако теперь, вспоминая о Леночке и щенке, я очень хорошо понимала ее. Чувства обладания и, определенно, победы не шли ни в какое сравнение с опьянением от сбывшегося долгожданного желания. Говорить о любви было бы слишком, но в тот момент, кроме Томаша, мне не нужен был никто.
Я ходила к нему в гости еще несколько раз, мы играли с Дашей в «Джаст Дэнс», она учила меня печь яблоки и заваривать травяной чай. Томаш готовил блинчики с шоколадом, а я развлекала их своими историями. О том, как в шестом классе нас возили на Бабаевскую шоколадную фабрику и я сбежала, пробравшись в цех по изготовлению ирисок, а весь класс ждал меня внизу на проходной. Классная и сопровождающие родители были в панике, администрация фабрики тоже, зато я узнала, что такое ириски, и запомнила это на всю жизнь.
А еще как мы с Бэзилом и Филом во время культпохода в театр на «Синюю птицу» пролезли в гримерку, познакомились с актером, игравшим Душу Хлеба, и тот водил нас по закулисью и показывал, как там у них все устроено. Потом, правда, ему досталось не меньше, чем нам, а нас троих вообще не хотели больше никуда брать, но пришла моя бабушка, объявила, что педагоги не имеют права притеснять личности детей, и нас простили.
И как в девятом на спор пытались остаться на ночь в «Икее», спрятавшись в шкафах. Но нас выловили охранники и сдали в полицию, а после за нами, как всегда, приехала мама Бэзила и всех отмазала.
Даша слушала с интересом. То смеялась, то по-взрослому качала головой: «Ну ты и хулиганка. Бедная твоя бабушка». Я ответила, что в свое время моя бабушка была директором школы и удивить ее могло разве что инопланетное вторжение. И что «бедной», в том смысле, который имела в виду Даша, она точно не была. Слава ничего не рассказывал, просто улыбался и слушал, сообщив лишь, что единственными хулиганскими поступками, которыми он может похвастаться, были наклейка от жвачки в лифте и разбитый декоративный фонарь, на который он налетел в парке, катаясь на роликах. Такие уютные домашние вечера, каких на моей памяти никогда и не было. Слава и Даша хоть и жили одни, но были настоящей дружной семьей.