– Почему же ты мне не написала? Я бы сходила, выяснила все.
Лиза задумчиво пожала плечами:
– Бывают вещи, о которых, пока не подумаешь хорошенько, говорить не хочется. Я ведь винила в этом себя.
– Ну ты даешь. Он тебя толкнул, и ты еще виновата?
– Я тебе объясняю, что это сложно. Я ведь провоцировала его. Издевалась. Не только в тот день, всегда. А он меня любил по-настоящему. А Фил… Фил даже не написал.
В защиту Фила сказать мне было нечего.
– Зато Леша твой все время о тебе спрашивает.
– Он не мой. Я не хочу больше о нем вспоминать. Теперь ничего хорошего из этого не выйдет.
Лиза всхлипнула, я обняла ее, и мы немного постояли, пока она успокаивалась.
– А маме ты про Липу говорила?
Лиза затрясла головой:
– Никому не говорила. Хотя в первое время все допытывались. Просили вспомнить, что и как было. Присылали даже тетку какую-то – специалиста по шоковым состояниям. Но я и ей не сказала, только тебе. Не хочу, чтобы у Липы неприятности были. Он же мне все-таки «Скорую» вызвал и дождался, пока она приедет.
– Значит, кроме меня, никто не знает?
– Сеня маме своей рассказал. Она приходила сюда. Умоляла не предъявлять ему обвинений, потому что он сам уже себя наказал. Но я и не собиралась ничего предъявлять. – Лиза положила голову мне на плечо. – Обещаешь, что никому не скажешь?
– Конечно.
– Даже Томашу своему? А то он уж чересчур настойчиво расспрашивал про это.
– Ты разговаривала с Томашем?
– Сегодня перед обедом звонил. Я думала, у него от тебя нет секретов, – в ее голосе послышались знакомые ироничные нотки. – Он то ли пьяный был, то ли укуренный. Я спросила, зачем ему это, и он стал что-то мутное плести про Надю.
– Ну а ты чего?
– Сказала, пусть лучше с Липой поговорит. Сеня точно что-то знает, я это сразу поняла, когда он на светофоре Надин призрак углядел. Он мне признался тогда, что чего-то боится, но в подробности вдаваться отказался наотрез. Мне кажется, он что-то видел в тот вечер.
– Почему же ты не сказала мне раньше? Я себе всю голову сломала.
– Потому что это был его секрет. Вот как сейчас у нас с тобой про него. А теперь это больше не секрет, по крайней мере, он мне вчера так сказал и пообещал рассказать все, когда я вернусь.
Интересно, смогла ли бы я простить Липу, окажись на Лизином месте? Прежде я думала, что была бы рада любой любви, однако, выбирая между ней и сотрясением мозга, я бы предпочла все же сохранить мозги. На что Липа рассчитывал? Чего ожидал? Нет, конечно же, это был приступ отчаяния, слабости и обреченности. Из такого, как Липатов, через несколько лет получился бы отличный Раскольников. Но если верить в то, что зло помогает понять себя, есть надежда, что до него наконец дошло, что одной домашки для любви недостаточно.
Дома у Бэзила было так, как мне представлялось, когда я заглядывала в чужие окна. Его мама, сестра, Антон, да и сам Бэзил были по-домашнему приветливы и расслабленны. Усадили меня за стол, навалили огромную тарелку салатов и тут же накинулись с расспросами про Лизу. Едва успевая жевать, я рассказала, что она хорошо выглядит и совсем скоро ее выпишут. После чего они переключились на обсуждение ямы, стройки, выселение пятиэтажек и программу реновации Москвы. Затем перешли на политику, экономику, цены в магазинах, засилье «Пятерочек» и то, как они мухлюют с ценниками и скидками. Все это было мне неинтересно, но на удивление хорошо, потому что это был настоящий, правильный семейный ужин.
– Ладно, вы идите, я сейчас к чаю накрою и позову, – сказала мама Бэзила, когда уже все обсудили, а тарелки опустели. – Машенька мне поможет.
Мы никогда с ней не болтали и по душам не разговаривали. Она не искала моей дружбы и не пыталась сблизиться. Была приветлива, добра и внимательна, но не более. Я даже полного имени ее не знала и называла просто тетей Алей. И когда она так заговорщицки попросила меня остаться, мне это показалось несколько странным. Какое-то время я передавала ей со стола тарелки, чтобы загрузить посудомойку.
– Ты ведь понимаешь, о чем я хочу спросить? – наконец сказала она полушепотом, хотя голоса Бэзила и Антона доносились откуда-то из дальних комнат.
– Не очень, – призналась я.
– Про Надьку Сорокину. – Она хитро улыбнулась. – Эти мне не разрешают про нее говорить. Сразу орать начинают. Но мне же любопытно.
Я рассмеялась:
– На меня тоже все ругаются из-за этого.
– Мужики, – отмахнулась она, – всегда самое интересное считают глупостью.
От ее понимания и участия на душе потеплело. Впервые кто-то сам завел разговор о Наде и был готов обсудить со мной все, что случилось. Тот, кто был в теме и знал, какая она.
– Вася говорил, что ты очень увлечена этим расследованием.
– Не то чтобы увлечена… – Я задумалась, как лучше объяснить.
– Ладно-ладно! – Тетя Аля нетерпеливо похлопала меня по руке. – Расскажи, что знаешь.
– По правде говоря, я по-прежнему ничего особо не знаю. После того как Надежду Эдуардовну похоронили, вообще все стихло. Я вчера звонила в полицию, но они, кажется, так никого и не ищут.
– Конечно, не ищут. Это же полиция. Ждут, когда подвернется кто-нибудь, на кого можно будет повесить и Надю, и десяток других нераскрытых дел. – Мать Бэзила вытерла руки полотенцем и обняла меня за плечи. – Я ведь помню, как Надька пыталась тебя из школы вытурить. Весь родительский комитет накрутила. Хорошо, я знала, что это за девица, и объяснила другим родителям, с кем они имеют дело.
– Спасибо.
– Ну что ты, за что спасибо? Я надеялась, Тамара ее выгонит, но она ни в какую.
– Да, я знаю. Моя бабушка тоже хотела, чтобы ее убрали из школы.
– Твоя бабушка была железной женщиной. С ней никто не мог справиться. Если бы она так рано не умерла, то наверняка достала бы Надьку.
– Она, даже умерев, ее достала, – невесело пошутила я.
– Она как-то с этим связана? – Глаза тети Али с любопытством распахнулись. – Со смертью Нади?
– Самое непонятное в этом знаете, что? Что ни у кого нет уверенности, что нашли именно Надю.
– То есть как? – опешила тетя Аля.
– У той женщины, которую достали из колодца, лицо было облито кислотой, а одежда вся истлела. Просто кто-то сказал, что это Надя, все и поверили.
– Не может быть. – Тетя Аля едва дышала.
– Я звонила в полицию, спрашивала, но они со мной не захотели разговаривать. Так что нам остается только догадываться. В любом случае, Надю или кто там был, уже похоронили.
– Ну бардак… – протянула она. – Ты меня поразила, конечно.
– Это всего лишь предположение.
Тетя Аля подошла к окну и застыла, глядя в темноту.
– Приходи к нам на Новый год. Мы кучу гостей наприглашали – посидим, потом пойдем фейерверки запускать и с горок кататься. Будет весело.
Когда я вошла в комнату Бэзила, он стоял в лоджии, облокотившись о раму открытого окна, разговаривал по телефону и курил. Тянуло ледяным холодом. Я подошла.
– Он звонил и спрашивал про машину, – говорил Бэзил, – без понятия, откуда инфа. Сомневаюсь, что она знает. Погоди, не психуй. По-твоему уже было, теперь сделаем по-моему. Пошел ты сам!
Закончив разговор, Бэзил сунул телефон в карман, резко повернулся и, заметив меня, вздрогнул.
– Мама зовет пить чай, – сказала я.
– Забвение – вот тайна вечной молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.
– Чего? – не поняла я.
– Тема моего варианта: «Жизнь мертвых продолжается в памяти живых». У меня на уроке все цитаты из головы вылетели, а сейчас на тебя посмотрел и неожиданно вспомнил. Муть какую-то понаписал. Надеюсь, зачтут.
– Уж лучше это, чем про зло.
– Удивительно. Почему, когда надо вспомнить, я не помню, а когда не надо, само собой лезет?
– Потому что ты тратишь все силы на то, чтобы вспомнить, а не на само воспоминание.
– И в чем разница?
– Когда ты играешь в свой футбол, ты же думаешь о том, чтобы забить мяч в ворота, а не о том, как бежать. Если ты во время игры будешь думать о том, как переставляешь ноги, ты никогда не забьешь гол. Как-то раз, спускаясь по лестнице, я почему-то стала думать о том, как наступаю на ступеньки, как моя нога соприкасается с их поверхностью и что очень важно не промахнуться. Короче, я чуть не свалилась и еле-еле доползла до низа.
– И что тогда делать?
– Не зацикливаться, пытаясь вспомнить.
– Если я не буду пытаться вспомнить, я вообще ничего не напишу.
– Напишешь, просто не сразу.
– Ага, лет через десять.
– Вась! – Я взяла его за руку, повернула ладонью вверх и накрыла своей в дружеском пожатии. – Ты должен мне все рассказать. Сейчас уже пора. Правда. Мы и так слишком сильно запутались. Что с Надиной машиной? Скажи честно. Вы видели, как она уехала на ней?
Бэзил сосредоточенно смотрел на наши руки. Он что-то серьезно обдумывал. Мой большой палец лежал на гладком, оплавленном кусочке кожи между его большим пальцем и указательным – там, где был ожог. Я посмотрела ему в глаза.
– Ты ведь не супом обварился?
Бэзил покачал головой.
– Не супом.
– Это кислота, да?
Он кивнул.
– Расскажешь?
– Фил меня убьет.
– Тебе важнее Фил или я?
– Когда я предложил выбрать, ты предпочла Томаша, – парировал Бэзил.
– Фил злой, и рядом с ним ты тоже становишься злым. Тогда, возле ямы, мне было очень обидно.
– Ты сама на нас кидалась. Если бы не ходила с умным видом Нэнси Дрю, пытая всех направо и налево, мы бы договорились намного раньше. Фил очень боится, что ты растреплешь об этом кому-нибудь.
– Что растреплю?
– Видишь, вместо обещания молчать ты снова начинаешь давить.
– Я обещаю молчать, – нетерпеливо заверила я, – просто скажи мне, Надя жива?
Грустно ухмыльнувшись, Бэзил покачал головой и забрал свою руку из моей.
– Это какая-то новая твоя фантазия. Я ничего не знаю.
– Тогда о чем я должна молчать?
– Надину машину взяли мы с Филом. Выехали на ней из города, залили салон ее же химией и отправили в озеро. Домой вернулись на такси. Никто из нас понятия не имел, что с Надей что-то случится. Просто я хотел отомстить ей, вот и все. Она оставила ключи в замке зажигания. Этим грех было не воспользоваться. Я рассказал об этом Филу, и он меня поддержал. А потом, когда в колодце нашли труп, Фил был уверен, что за нами вот-вот придут, арестуют и обвинят в убийстве. Кандида