тур, чтобы повесить это дело, лучше нас не найти.
– Но почему ты не рассказал мне сразу?
– Я уже объяснил. Фил считает, что ты очень много болтаешь про это. И еще, конечно же, из-за Томаша. Если ты ему про это расскажешь, ему проще простого будет свалить все на нас.
– Значит, Слава не знает об угоне?
– Наверняка догадывается, но точно не знает.
– Можешь еще раз рассказать, как все произошло?
– Да ничего особенного. Я уже говорил. Хотел колеса ей проколоть. Только пришел, и тут она. Прилетела. Забралась в машину. Завела ее. Посидела так минуты две от силы. Потом выскочила как ошпаренная, открыла багажник. Перелила из пластиковой бутыли в стеклянную банку что-то и умотала. Но не в ту сторону, откуда пришла, а к тому выходу, через который ты домой ходишь. Я вылез, приметил ключи и стал обдумывать, что делать. В этот момент как раз и примчался Томаш. Он был очень напуган. Никогда раньше его таким не видел и после тоже. Он стал выяснять, где Надя, и рассказал, что физручка собирается сделать. Попросил меня идти к тебе и довести до дома, а сам побежал ее искать.
– Выходит, на машине уехала не Надя, а вы. Понятно.
– И еще. Просто, чтобы ты уже расслабилась. Угрозы тебе Фил присылал и в квартиру тоже он приходил. Ключи у тебя на самом видном месте валялись, и он забрал их, когда мы заходили к тебе перед тем, как пойти искать Лизу. Он был тогда очень злой на тебя. Но сейчас уже прошло.
Не циклиться и не смотреть на лестницу – лучший совет, который я могла бы дать самой себе. Это почти как вытеснение, только без напряжения и усилий. К чему разглядывать поверхность каждой ступеньки, если можно просто двигаться? Вниз или вверх – неважно, главное – куда и зачем я иду. За эти пару дней я узнала больше, чем за два месяца, пройдя от Надиного воскрешения до полного опровержения подтверждающих это фактов. Лизу столкнул Липа, машину угнал Бэзил, запугивал меня Фил. И наверное, стоило уже поставить на этом жирную точку, если бы не новый виток непоняток: внезапное исчезновение Томаша и странный Липин секрет определенно требовали пояснений.
Заключительным аккордом абсурдности этого дня стал телефонный звонок Тамары Андреевны. Было около двенадцати, и она застала меня уже в постели.
– Машенька, прости ради бога, что вот так тебя беспокою. – Тамара Андреевна говорила быстро и нервно. – Я тут целый день думала, никак решиться не могла. У меня к тебе огромная просьба: ты не могла бы съездить с Женечкой в «Пуговицы»?
– Зачем? – удивилась я.
– Ну как… Завтра же похороны. Наверное, будет правильно, если он простится с ней.
– Вы имеете в виду Лидию Михайловну?
– Разумеется. Она же все-таки его родила и перед богом остается его матерью, хоть мне и тяжело это говорить. Сама я поехать с ним не могу. Просто не могу, и все. Свози его туда, умоляю. Мне сказали, похороны пройдут быстро. Прощание в морге, прямо там. Потом ее кремируют – и мы эту дверь закроем. Я уже решила, что до Нового года мы с ним уедем в Минск. У меня там родственники. Нам обоим нужно немного успокоиться. С Ольгой Олеговной я договорилась. Пару недель вы и без меня справитесь. Все годовые отчеты мы уже закрыли, а ваши концерты я потом в записи посмотрю. Ну, так что, съездишь? Женечка ведь не может один.
– Это вместо уроков? – на всякий случай уточнила я.
– Насчет этого не беспокойся. И убирать тоже можешь не приходить.
– В таком случае без проблем. Я уже начинаю привыкать к этому месту.
Глава 26
В «Пуговицы» мы с Женечкой поехали на такси. Тамара Андреевна организовала. До Нового года оставалось чуть больше двух недель, и весь город пестрил наряженными на площадях елками, мигающими и при свете дня гирляндами, снеговиками и Дедами Морозами, зазывающими в кафе и раздающими рекламные листовки. У таксиста по радио крутилась Last Christmas. Шел легкий мягкий снег. Даже если ты не готов к празднику, если не думаешь о нем и не ждешь, не поддаться всеобщей атмосфере ожидания чуда было крайне сложно. Женечка с любопытством разглядывал улицы. Не так уж и часто ему доводилось куда-то выезжать. Да и я последнее время редко покидала пределы района.
Тамара Андреевна объяснила, что, кроме морга, ехать нам никуда не придется. Лидию Михайловну кремируют там же, а похоронят позже, когда будет готова урна. Ей просто хотелось, чтобы Женечка на нее посмотрел и простился. Я не знала, как она объяснила это ему, но решила, что мое дело помалкивать. Я и так в последнее время слишком много лишнего наговорила и наделала. Высадились мы перед проходной. Нас встретила высокая чернобровая женщина, поздоровалась и повела за собой в глубь парка, в обход главного здания «Пуговиц». Здесь все уже было занесено снегом. Небо нависало тяжелыми густыми тучами, легкий снежок усилился. По дорожкам почти никто не гулял, возможно, из-за холода, а может, по расписанию не полагалось. Все здесь было празднично украшено: стволы деревьев вдоль дорожек обмотаны голубоватой подсветкой, на подъездной площадке перед крыльцом стояла огромная живая елка, вместо традиционных шаров и игрушек увешанная большущими блестящими пуговицами разных цветов. Пока мы шли, Женечка подозрительно озирался и хмурился, как будто ему предстоял бой.
– Ты чего такой? – спросила я.
– Готовлюсь.
– К чему?
– Ты знаешь. К встрече с сущностью. Мама сказала, что это миссия.
– Понятно! – Я взяла его под руку. – Если что, я тебя подстрахую. Буду рядом. Главное – не бойся.
– Я ничего не боюсь, – заявил он со смешной решимостью, – но если вдруг она победит… скажи моей маме, что я не боялся.
– Не победит. Она уже умерла и просто лежит в гробу.
– Ты не знаешь сущностей. Они и мертвые кого угодно достанут.
Я снова подумала про Надю. Мертва она или все же жива? Или просто это ее темная сущность поселилась во мне и отказывается уходить?
Шли мы долго, через весь парк. Мимо низенькой церквушки и небольших кирпичных домиков: больничного отделения, бассейна, прачечной, магазинчика товаров первой необходимости, спортклуба. Вокруг здания морга, маленького, двухэтажного, с узкими окошками и толстыми трубами крематория, лежал серый и грязный снег. На ступенях курили два убогих мужичка. Они поздоровались с сопровождавшей нас женщиной, а она с ними нет.
В поминальном зале воняло точно так же, как когда хоронили Ягу. В воздухе висел тяжелый сладковатый запах. Людей вокруг гроба оказалось на удивление много. Они подходили и громко причитали, прощаясь с покойницей. Кто-то даже рыдал в голос. Мы встали позади. Я не хотела на нее смотреть. Незачем. Лидию Михайловну я не знала, она меня тоже, и, судя по рассказам, хорошим человеком ее сложно было назвать, а покойников за последние несколько месяцев и без того хватало. Я вглядывалась в лица – трагичные, морщинистые, искаженные – потусторонние лики дестроя. Черные платки, бескровные губы, сухие редкие волосы, погасшие глаза. Нади среди них не было.
Я подтолкнула Женечку вперед:
– Иди посмотри на нее, скажи заклинание, и поедем домой.
– Какое заклинание?
– Ну, не знаю, какое ты там подготовил.
Он с силой сжал губы, выпрямил спину, и я вдруг отчетливо уловила в его глазах тот же непроницаемый лед, что частенько появлялся у Нади.
– Я готов!
Во внезапно наступившей тишине Женечкин громкий шепот прозвучал чересчур отчетливо.
– А ну тихо! – шикнул кто-то сзади.
Женечка испуганно шарахнулся в сторону, повернувшись, я увидела Марго в инвалидном кресле.
– Здравствуйте, – одними губами проговорила я.
– А, это ты! – Она прищурилась. – Все разнюхиваешь?
– Мы на прощание приехали.
Женщина недоверчиво покачала головой и приложила палец к губам.
Женечка медленно, словно крадучись, пробрался к гробу. Все стихло. Все пристально следили за ним. Он подошел к столу и, едва склонив голову, застыл возле гроба.
– Дождалась-таки своего мальчика, – ворчливо произнесла Марго.
– Откуда вы знаете? – удивилась я.
– Я все знаю. – Марго подмигнула и, резко развернув кресло, выехала из зала.
Мне показалось, что это знак и она хочет мне что-то сказать, но оставить Женечку в такую минуту я не могла. С ним происходило нечто странное. Даже издали нетрудно было заметить, как он взмок и тяжело дышал. Руки сцеплены в замок на груди, он будто что-то крепко сжал и с силой удерживал. От напряжения губы посинели, подбородок выдвинулся вперед, туловище едва заметно покачивалось взад-вперед. Казалось, он впал в некое подобие гипноза и вот-вот упадет.
Я быстро подошла к нему, мельком глянула в гроб, где лежало восковое, засыпанное цветами и связками пуговиц тело, и потащила к выходу. Он не сопротивлялся, только механически переставлял ноги и невнятно бормотал.
– Тебе плохо? – потрясла я его, как только выбрались на улицу и свежий морозный воздух ударил в лицо. – Там было ужасно душно.
– Так странно, – признался он, – очень странно. Она как будто разговаривала со мной.
– Как труп может разговаривать?
– Ее сущность говорила со мной.
– И что же она говорила?
– Что я убийца. Я ответил, что не боюсь ее, но она только и повторяла: убийца, убийца, убийца… Здесь везде дестрой. Пожалуйста, уйдем отсюда!
Я отлично знала, как может фантазировать Женечка, но от его слов стало не по себе. Откуда ему знать, что Лидия Михайловна считала его убийцей? Тамара Андреевна в жизни не рассказала бы такое. Если только он подслушал ее разговор, но он обязательно сознался бы в этом раньше. Скорее всего, это сказал кто-то из людей, стоявших позади него. Кто-то, кто слышал подобное от Лидии Михайловны. Наверное, они его и в лицо знают. Надя могла показывать фотографии. Вот почему Марго его тоже узнала.
– Она похожа на Надежду Эдуардовну, – задумчиво сказал Женечка.
– Ну конечно, она ведь ее мама.
– Нет, потому что тоже мертвая и темная. Но с Надеждой Эдуардовной никто не прощался.
Прячась под глубоким капюшоном, нас поджидала Марго. Ноги ее были покрыты серым ворсистым пледом. Она поманила меня пальцем, и я подошла.