Она тихо присела на спинку кресла и незаметно заглянула на страницу, по которой скользил детский пальчик.
И едва удержалась от удивленного возгласа: Лина ловко, быстро, с великолепной непрерывной интонацией… на ходу придумывала совсем другую — свою! — историю.
Делала она это так искусно, что трудно было отличить словесную импровизацию от реальной, андерсеновской, истории. К тому же девочка использовала в «свободном переводе» такие слова и словосочетания, что хоть бери и записывай!
Марина слушала разинув рот. Более того, то, что насочиняла девочка, показалось ей гораздо интереснее.
Борьба влюбленных закончилась довольно трагично: им удалось выбраться за пределы своей капли, пробиться сквозь водяную стену, пройти сложный путь от грязной крышки к оконному стеклу, за которым они увидели свет, о котором мечтали. А с первым лучом солнца, который «заглянув в кухню в поисках чего-нибудь вкусненького», оба… испарились, «до последней минуты держась за руки…».
Лина закончила «читать» и быстренько захлопнула книгу.
Марина погладила девочку по голове.
— Тебя в школе часто вызывают читать вслух? — спросила она.
— Нет.
— А почему? Ты же так хорошо читаешь!
Девочка недоверчиво посмотрела на Марину.
И больше не проронила ни слова.
Задав еще несколько вопросов и не получив ответов, Марина позвала маму.
— Ну, что скажете? — посмотрела ей в глаза дама.
— Ваша девочка нормальная… — сказала Марина. — Но вы поздновато опомнились.
Пока длилась пауза, Марина напряженно сводила воедино все свои недавно полученные в университете знания.
— Нормальная? — с надеждой спросила мать Лины. — Тогда что с ней?
— Дислексия, — ответила Марина и повторила это слово, которое ей пришлось произнести едва ли не впервые, словно говорила сама с собой: — Да, дислексия…
— Господи… — выдохнула женщина. — Это опасно? Что это значит?
Ее руки и губы дрожали. Сейчас с нее слетел всякий лоск, даже выветрился изысканный «Шалимар».
Марина заметила, что один ноготь был сломан — вероятно, женщина нервничала, пока сидела в коридоре.
— У вашей дочери, — начала объяснять Марина, — специфическое частичное нарушение процесса усвоения слов. Ранее такое расстройство называли словесной слепотой. Такие дети воспринимают мир трехмерным, образным. А все, что написано на бумаге, — то есть все печатные слова и символы, которые они не могут представить образно, никак не идентифицируют. Поэтому и возникают проблемы с чтением, письмом и с восприятием информации.
Женщина разрыдалась:
— Не понимаю! Она все же больная?
— Это считается нарушением ориентации. Но такие дети могут построить в себе целый мир — из ничего… — улыбнувшись, сказала Марина и добавила, словно говорила сама с собой: — Из капли воды…
— Что? Какая капля?! Что нам делать? Вы возьметесь за нее? Я буду хорошо платить за частные уроки! Сколько надо.
…Марина взялась. Но не потому, что «сколько надо».
Маленькая пациентка заставила ее поработать над осмыслением и углублением темы кандидатской. Величайшим даром этой девочки было видение ситуации в целом, в трех измерениях, что влияло на развитие интуиции, богатого воображения и тех знаний, которые не требуют специального изучения.
Ее мысль неслась впереди слов — поэтому она не могла правильно сформулировать тот массив информации, который переваривал мозг. Отсюда возникала некоторая «запутанность сознания», которую окружающие принимали за задержку в развитии. Это выглядело парадоксальным.
Марина взялась за девочку с такой настойчивостью, что за год сеансов та уже могла довольно прилично читать, писать и выражать свои мысли. Марина боялась только одного — уничтожить ее дар, переселив в обычный мир без возможности жить в своем.
Поэтому лечение сводилось к тому, чтобы сохранить Линины способности, не дать ей потерять образное мышление и ту драгоценную многомерность, которой она обладала.
Сначала надо было сформировать в воображении маленькой пациентки «умственный глаз», ведь у дислектиков, кроме двух обычных, есть «третий глаз» — не изотерический, которым в индуистской мифологии обладают боги, а вполне реальный — некая воображаемая точка посреди лба, которая дает возможность ориентироваться в реальном пространстве.
Марина окрестила его точкой отсчета.
В эту «точку отсчета» надо было переместить «умственное зрение» — все, что девочка видела вокруг себя.
Года через три пациентка научилась пользоваться этой «точкой» и достаточно адекватно начала воспринимать все двухмерные изображения и символы.
Благополучно закончила школу.
Поступила, как и хотели родители, в нархоз.
Через полгода так же благополучно бросила его и, под неустанным наблюдением «врача», с легкостью поступила на кинематографический факультет.
И теперь строила планы, которые казались Марине нереальными, но интересными, как космос…
…У Марины таких планов не было.
Она защитила кандидатскую, используя опыт лечения Лины, и могла считать свою биографию вполне сложившейся и… катастрофически законченной.
Привычка «не есть что попало» уверенно вела ее к одиночеству.
Метафора волшебного веера, который раскрыл перед ней тот незабываемый студент, время от времени возникала в ее душе и не находила аналогов в реальности.
Она уже прекрасно знала, кто такой Превер, читала на английском, посещала кино- и театральные премьеры, не пропускала выставок. Но деревянные створки ее существования оставались плотно прилегающими, склеенными между собой.
Иногда ловила себя на мысли, что в круговороте светской суеты ищет глазами того, кого могла бы сразу узнать.
И сама себя ругала: дура, это оттого, что никак не можешь определиться, за кого идти — за Станислава или Сашу.
Вот и ищешь кого-то третьего, кто спасет от этих двух. А если так, то просто надо понять — ни тот, ни другой тебе не подходит.
Но вокруг так мало мужчин, которые готовы жениться. А эти готовы. Хоть завтра!
И что дальше?
Дальше надо будет идти на разумные компромиссы, говорил ей рассудительный внутренний голос.
А другой — сумбурный и неясный — бормотал о чуде, романтике, неожиданности.
О внезапном узнавании в толпе. О том давнем «Ромеро Санчесе» на поцарапанной сцене резинового города.
Конечно, в том, что она так и не решалась дать ответ ни Саше с его рафинированной семьей, ни Стасу с его перспективами выехать в Канаду, это давнее воспоминание не играло никакой роли.
Разве что на один процент.
Разве что в качестве «высшего знака» с намеком на то, что должен быть кто-то третий.
Но в течение всех лет, прошедших после ее побега из родительского дома, этот неизвестный третий так и не появился. То есть было их немало — Марину не так уж и просто обойти вниманием! — но «того самого» не было.
И, откровенно говоря, времени на узнавание или рассматривание лиц катастрофически не хватало.
Однако был свой кабинет, хорошая репутация, пациенты, которые передавали ее «из рук в руки», как драгоценный дар, и… бесцветная пустота выбора между двумя «достойными кандидатурами».
…Это был один из тех дней, которые время от времени подсовывает судьба в качестве испытания: услышишь или не услышишь.
Марина назначила Стасу встречу на Воровского, прямо на улице.
И до самого утра не знала, что скажет. В его планы входили негромкая, но роскошная свадьба в престижном ресторане и хлопоты, связанные с отъездом в Канаду.
Со своими планами Марина еще не определилась. Была в полном отчаянии, увешанная вопросами, как новогодняя елка игрушками.
Еще не зная, что решить (хотя со стороны Станислава все было ясно как божий день), утром вырядилась так, как никогда: если уж бросаться в омут головой, так хоть перед тем развлечься реакцией будущего мужа.
Черные колготки в сеточку, красные туфли на шпильках и короткая джинсовая юбка. Пусть увидит, какой она может быть! Обвела рот яркой помадой. Посмеялась в зеркало, увидев перед собой тот образ, от которого планы Стаса могли слегка пошатнуться. И тогда она сможет зацепиться хотя бы за одну маленькую соломинку, чтобы определиться окончательно.
Внутри раскручивался какой-то вентилятор и крушил лопастями все, что попадало под них. Под яркой оберткой было сплошное месиво.
Марина решила, что сегодня она должна расставить все по своим местам и окончательно принять изменения, которые могут произойти, как только она скажет Стасу «да».
Сердце станет сердцем, почки — почками, а кровь потечет в правильном направлении.
День должен быть решающим, а решение коротким, как выстрел.
Шла по улице, ловила на себе взгляды, вдыхала запах цветущих каштанов и думала, что этот город наконец стал принадлежать ей.
Даже провела рукой по стене дома. Она была холодная и влажная — такая, что Марине захотелось прижаться к ней щекой.
На углу увидела высокую фигуру Стаса.
Он смотрел прямо на нее, но не замечал.
Марина улыбнулась: конечно, в таком наряде он видел ее впервые.
Подошла. Его глаза округлились.
— Что за маскарад? — выдохнул он.
Внутренний вентилятор остановился.
Внутри Марина ощутила тишину.
И пустоту.
Но это была радостная и успокаивающая пустота, готовая принять в себя все, что угодно, но только не этот тон, не эту фигуру, не эти глаза.
И не… Канаду!
Мысленно поблагодарив изобретателей черных колготок, Марина неожиданно спокойно произнесла:
— Я пришла попрощаться…
Он не понял, недоверчиво улыбнулся.
— Шутишь?
— Нет, — сказала она, удивляясь, как просто говорить правду.
Куча вопросов вмиг посыпалась на нее, и захрустели под ногами осколки разбитых елочных игрушек.
— Объяснишь? — спросил он.
— А что тут объяснять? — удивилась она и, уже повернувшись, чтобы уйти, добавила что-то, для него совсем непонятное: — Просто… Веер не раскрылся…