— А я еще лет в восемнадцать с ужасом поняла, что моя золотая подвеска на цепочке, которую сама себе купила на окончание колледжа, — вечна. Видите, она и сейчас на мне? Я уже как обезьяна, а она — ничего себе, блестит, как и пятьдесят лет назад. А еще лет через десять-двадцать так же будет висеть на ком-то другом.
— …Синяя акула может родить за раз аж пятьдесят два детеныша! Длина каждого новорожденного акуленка составляет тридцать сантиметров! Синяя акула может развивать скорость до семидесяти километров в час…
— Ты можешь когда-нибудь замолчать? Хотя бы на три минуты? Сейчас начнется регистрация.
— …Во время спаривания самцы сильно кусают самок, однако от укусов их надежно защищает толстая кожа.
— Это ты ему рассказал о спаривании?
— Он уже взрослый. Парню восемь лет!
— …Подводные пещеры близ побережья Мексики ночью становятся убежищем для многих рифовых акул! Аквалангисты видели в пещерах около ста спящих рыб! Ма, а мы их увидим?
— Посмотрим. Не вертись!
— …Люди хотят иметь пастыря, верить мессии, следовать за пассионарием, слушать пророка. Им страшно остаться наедине с собой, им нужен поводырь. А ты можешь поставить их в эти условия — «один на один», чтобы они увидели, насколько могут быть самодостаточными и без посторонней помощи. Стоит только знать цель и верить в конечный результат.
Я оглянулся на знакомый голос: это говорил Елизавете Дезмонд Уитенберг.
Они стояли за мной в очереди к паспортному контролю на самолет «Нью-Йорк-Сан-Диего». Перед тем я прислушивался к другим разговорам, которые вели две старенькие дамы и молодые супруги с мальчиком в роговых очках.
Уши превратились в локаторы.
Какие- то слова я переводил неточно, ведь не улавливал нюансов, но в целом люди говорили так же, как в любых очередях.
Только я оглянулся, Дезмонд расплылся в глуповатой улыбке и, надув щеку, ударил по ней кулаком.
Мол, нечего подслушивать — «пшик тебе»!
Лиза засмеялась.
Я давно заметил, что она ему не на шутку нравится. Странным было лишь то, что известный мартопляс Дезмонд Уитенберг после смерти жены (та погибла, катаясь на лыжах лет двадцать назад) главным образом «специализировался» на совсем юных пассиях, которые с каждым годом, можно сказать, становились «мал-мала-меньше».
Я неоднократно подшучивал над его склонностью к охотницам за ролями и кредитными карточками. Он не спорил. Как-то заметил, что ничего большего и не ждет.
Ему достаточно того, что он может оправдывать ожидания других…
Идя по длинной «кишке» «боинга», я неожиданно подумал: а что, если самолет упадет?
Именно тогда, когда все только начинается?
Наша призрачная, но все же — слава.
Приближение к цели.
Новый виток в отношениях с этими людьми, которые становились для меня все более важными.
Кто узнает о том, для чего мы летели в Сан-Диего?
Какими были?
И какие жизненные цепочки оборвались вместе с нашей жизнью?
И… что я должен был сказать Лике?
Правда, на последний вопрос у меня ответа не было.
Я мысленно выругался. Если Богу будет интересно узнать о финале этого фильма, к которому он сам написал сценарий много лет назад, мы все же должны долететь.
…В аэропорту нас встретил тот самый «потомок племени кумеяй» по имени Мигель.
Они с Дезом минуты три поднимали друг друга в воздух, сжимая в крепких объятиях.
Довольно забавно выглядел этот ритуал!
Бедняге Дезмонду пришлось хорошенько посопеть, чтобы оторвать от земли ноги Мигеля.
Ведь тот представлял собой трехъярусную гору, величественную, как Джомолунгма.
На нем были длинная желтая футболка, пляжные шлепанцы и короткие выцветшие шорты.
Скажи кому-нибудь, что перед нами — хозяин сети ресторанов и отелей на одном из самых богатых побережий Калифорнии, никто бы не поверил.
Шумный, со смоляными волосами, собранными на затылке в трогательную гульку, щекастый и веснушчатый, Мигель сразу произвел впечатление своего парня, и я с удовольствием пожал его большую мясистую ладонь.
Лиза рядом с ним казалась мышкой.
В свое авто он внес ее двумя пальцами.
Как шахматную фигурку переставил.
И мы помчались есть разрекламированного Дезмондом каплуна.
По дороге Мигель, как положено гостеприимному хозяину, рассказывал о городке, в котором нам пришлось оказаться. Говорил громко, не глядя на дорогу и без всякого перерыва на рекламную паузу — то есть наши восторженные возгласы.
Подозреваю, что он повез нас дальней дорогой, чтобы охватить все виды, которые могли бы нас поразить. Мы крутили головами во все стороны, убеждаясь, что действительно попали в зеленый тихоокеанский рай.
Высоченные пальмы раскачивались над трассой, как гигантские цветы с банановыми лепестками. Далеко за грядой белоснежных зданий, похожих на комки прессованного сахара, зеленели обширные поля для гольфа, подстриженные под гребенку.
Сделав крутой поворот, Мигель помчался сквозь город, который все же имел достаточно демократичный вид.
Но на самом побережье, где располагался отель, нас снова окружили пейзажи, виденные в кино: стерильные тропы, анфилады пальм и геометрически подстриженная растительность.
Все выглядело идеально, словно эту игрушечную местность смастерил небесный ювелир, орудуя микроскопическими инструментами.
Мы не могли отказать доброжелательному потомку племени кумеяй ни в поселении, ни в ужине, который ждал нас на открытой веранде.
Мигель заверил, что с верхней площадки хорошо видно поселок, в котором проживает объект нашего интереса.
Но спешить туда не стоит, ведь просто так попасть в «gated community» (так называлась закрытая зона, которая располагалась за забором) будет нелегко, если нас туда никто не приглашал.
Поскольку мы действительно были из разряда именно таких гостей, нам не оставалось ничего другого, как оценить свои шансы с высоты Мигелевого отеля, который назывался «Энни».
Три предоставленных нам номера располагались на одном этаже и соединялись широким и длинным, украшенным цветами балконом.
Мы договорились принять душ, переодеться и выйти к ужину минут через тридцать.
Я обожаю заходить в неизвестные гостиничные номера!
Не знаю почему, но вот такие временные помещения вызывают у меня странные и приятные ассоциации: будто вползаешь в чужую кожу, которая временно кажется тебе лучше собственной.
И тем приятнее, что о таких помещениях не нужно заботиться, ведь невидимые феи в нужное время подложат тебе все новое, свежее — полотенца, тапочки, халаты, различные моющие прибамбасы в ванной комнате, наполнят холодильник новыми напитками, идеально застелят скомканные простыни.
Постояв под душем, я вышел на балкон.
Тихий океан катил длинные медленные волны, достигая цветущих садов «gated community».
Частные пляжи этого поселка, в отличие от тех, что располагались по эту сторону набережной у подножия нашего отеля, были ослепительно белыми, идеально гладкими и пустыми, как поверхность Луны.
А здесь, внизу, под балконом, ресторанчики и кафе жались друг к другу, как в пчелиных сотах.
На пляжах толпились люди, в волнах барахтались серфингисты, ревели скутеры, а на горизонте покачивались яхты.
На этом фоне украшенный цветами поселок казался искусственным, марсианским, безлюдным.
И тревожная мысль о том, что она живет там, неприятно царапнула по сердцу.
Через полчаса на веранде отеля нас ждал накрытый стол.
За каждым креслом стоял официант.
Сам хозяин, одетый довольно карнавально — в ярко-красную рубашку с черным кожаным галстуком и вышитым широким поясом (вероятно, так одевались его предки!), стоял у стола.
Мы расселись.
Официанты засновали за нашими спинами. Раздали огромные блюда, накрытые серебряными куполами, плеснули в бокалы по капле вина, чтобы мы могли выбрать подходящее, защелкали зажигалками, зажигая свечи.
Словом, все было достаточно респектабельно.
До того момента, пока Дезмонд не похлопал Мигеля по плечу:
— Достаточно, старик. Покончим с этим показательным выступлением! А теперь давай поедим по-человечески.
Мигель расхохотался и сделал знак официантам.
Те мгновенно испарились с веранды, оставив возле нас трехъярусный поднос.
Ели, как и ехали, — под безудержные комментарии Мигеля по поводу того или иного блюда, в которых он разбирался, как профессиональный повар.
Мы вежливо кивали головами, жевали, улыбались и задавали вежливые риторические вопросы, чтобы не обидеть радушного хозяина.
Конечно, для двоих из этой веселой компании кулинарное кишкоблудство сводилось к одному: как можно быстрее освободиться и уйти к цветущей «виллидж», маячившей внизу, чтобы разнести ее вдребезги в поисках одной оторванной пуговицы!
Этими двумя были я и Елизавета Тенецкая…
…Фаршированный каплун, которого вывезли на подносе, как китайского императора, действительно имел угрожающий поджелудочной железе вид. Им могла бы наесться целая армия. А мы уже были сыты после десятка закусок.
Я беспомощно посмотрел на Дезмонда, тот — на Елизавету. Она поняла без слов.
Наши желудки требовали отдыха!
Госпожа Тенецкая начала «светскую» беседу, которая за пару минут благодаря ее мастерству задавать вопросы и живо реагировать на ответы переросла в непринужденный разговор, в котором, казалось, принимал участие и наш роскошный каплун.
Я делал заинтересованный вид и тоскливо всматривался в «марсианские» пляжи.
Набережная вспыхнула иллюминацией.
Красное солнце уже наполовину сидело в воде.
В плотной зелени «gated community» тоже загорелись огоньки.
Вероятно, визит туда придется отложить до утра, с досадой подумал я, вполуха слушая, как Дезмонд договаривается с Мигелем о показе нашего фильма жителям отеля.
Я почти выпал из разговора, наблюдая за жизнью набережной, прислушиваясь к музыке живых оркестров и мечтая поскорее оказаться у себя в номере на широкой двуспальной кровати. Дальний перелет сказывался. Мы дремали.