Что тут еще добавить?
Я остался…
Возможно, где-то глубоко на дне не лучшей части моей души в тот момент мигнула заноза злорадства. Заноза от давно разбитого вдребезги иллюминатора моего давно уже потопленного корабля.
Я остался.
На следующий день мы отправились назад, в Нью-Йорк.
Я — с кислой миной на лице, Дезмонд — вдохновленный новыми планами, которые нам предстояло воплотить в жизнь, Елизавета… Не знаю. Мне легче было думать, что она так же довольна, как и Дезмонд, — теми будущими жнивами, которых так долго ждала.
Я чувствовал себя, как огурец в пустой бочке, болтающийся в соленом растворе. И сердился на себя.
Да, я наконец мог сказать себе то, чего не хватало времени понять: я был плохим сыном, плохим человеком, плохим любовником, плохим учителем и плохим товарищем. И никакой успех, никакое злорадство и никакой реванш не могли перекрыть эти проколы, заштопать дыры и оправдать меня хотя бы перед самим собой.
Теперь я не представлял, зачем мы ищем человека, который прожил здесь добрую часть своей жизни и сам выбрал свою судьбу.
Она выбрала даже в тот момент, когда — отступила! И это тоже было поступком.
Знал наверняка: не захотела нарушать того, что, как ей казалось все эти годы, сложилось как нельзя лучше. А я? Что здесь делаю я?
То же, чего она не сделала: еду в очередной раз сломать то, что она, как я надеюсь, успела построить. Какие-то непонятные истории с подделкой гобеленов — бред старой женщины.
Лика никогда не ткала гобеленов!
…Первые пять дней на Манхэттене показались суетливыми.
Дезмонд все время бегал на встречи, разговаривал по телефону, подтверждая наше участие в тех или иных мероприятиях. Таскал за собой Елизавету, представляя ее различным кинодельцам и продюсерам. Она возвращалась усталой, и каждый раз я наталкивался на ее тихий взгляд: ну как, ты ТАМ был?
Я действительно ходил кругами (которые все же пытался сузить) вокруг офиса, который, по сведениям Дезмонда Уитенберга, принадлежал мистеру Збышеку Залески.
Устраивался в «эко-кафе» напротив и цедил отвратительный жасминовый чай, поглядывая на дверь. Что я там хотел увидеть, трудно сформулировать.
Просто сидел, наблюдая за редкими посетителями. Даже начал отличать секретаршу от уборщицы.
Но вопрос, с которым я должен был переступить этот порог, с трудом формировался в голове. Откровенно говоря, мне было наплевать на этого Збышека, на его офис и на то, достиг ли он своей цели в отвоевании миссис Маклейн у мистера Маклейна.
Наплевать и растереть.
Собственно, я наверное знал, что уместно будет запустить в этот художественный гадючник «миссис Тенецкую».
Но та смотрела на меня испуганно и требовала идти в разведку первым.
Совсем не по-товарищески…
…Мой незабываемый учитель кинофакультета когда-то сказал: «Успех режиссера-документалиста — в терпении. Надо уметь сидеть и ждать, пока сюжет, который ты подстерегаешь, как паук, попадет в твои сети». Собственно, то же самое я говорил и своим студентам, посылая их «на задание»: не суетиться и уметь наблюдать, присматриваться и слушать.
Именно этот совет и сработал на шестой день моего бессмысленного чаепития.
К офису подъехала полицейская машина. Двое полицейских — мужчина и женщина — вышли из нее и направились к дверям. Оттуда к ним выбежала девушка, которую я «вычислил» как секретаршу или менеджера. Размахивая руками, она повела полицейских внутрь.
Я бросил на стол два доллара и поспешил на улицу. Стал рядом у витрины и сделал вид, что рассматриваю индейские украшения.
Минут через десять полицейские вышли из офиса, сопровождая какого-то мужчину.
Они остановились неподалеку от меня.
Вокруг начали скапливаться любопытные прохожие, и мое присутствие среди них было вполне уместным. Я насторожился.
Мужчина заговорил о недоразумении и вежливо извинился, растерянно глядя в сторону небольшой толпы, которая собралась вокруг. Женщина-полицейский полистала и отдала мужчине документы. Сказала несколько слов о «нарушении порядка». Ее напарник ткнул ему бумажку — квитанцию на штраф или вызов в полицию. Я пытался протиснуться вперед, чтобы услышать что-нибудь интересное: не является ли этот господин тем самым Збышеком Залески, которого арестовывают за махинации с произведениями искусства.
Но ничего такого не слышал. К тому же мужчины не собирались заталкивать его в машину, как преступника подобного масштаба. Он растерянно осматривал толпу, остановив взгляд как раз на мне, будто просил извинения за доставленные неудобства.
Я улыбнулся ему в ответ. И — даю руку на отсечение! — его лицо окаменело.
Он больше не слушал упреков смотрителей порядка, а внимательно глядел прямо мне в глаза.
Через несколько минут авто с полицейскими отчалило.
Толпа разбрелась.
Мы остались стоять друг напротив друга.
Это была довольно удобная для меня ситуация, чтобы непринужденно расспросить, что случилось, посочувствовать, завести разговор об офисе и пригласить «нарушителя» успокоить нервы в ближайший бар. Я уже открыл рот, чтобы так и сделать, когда он опередил меня.
Да так, что моя челюсть отвисла до подбородка…
— Вы Денис Северин? — произнес нарушитель глухим голосом.
В голове пронеслось с десяток версий: он был на кинофестивале, он видел мое фото в фестивальной газете, он видел всю нашу троицу в телевизионной программе, он — один из завсегдатаев тех изысканных вечеринок, на которые нас затягивал Дезмонд…
— Простите… — вежливо сказал я, пытаясь вспомнить, где мог видеть этого типа.
Он уверенно кивнул головой и повторил, но уже без вопросительного оттенка в голосе:
— Вы — Денис Северин. Я вас видел лет десять назад в программе «Жди меня». И… И у подъезда вашего дома. В Киеве…
Я мог бы удивиться, если бы в голове мгновенно не сложилась определенная цепочка — старая и ржавая. Но поскольку она все же существовала — то сложилась сразу.
Так, как и должна была сложиться: перед офисом Збышека Залески стоял не кто иной, как мистер Джошуа Маклейн собственной персоной, который приехал сюда с той же целью, что и я.
А как могло быть иначе?
Я улыбнулся — конечно, садовник Пол мало похож на своего хозяина. Несколько минут, приходя в себя, я рассматривал его вплотную: круглое лицо, благородная седина на висках, очки с золотистыми дужками без оправы, серый пиджак, из-под воротника которого выбивается скомканный белый воротничок, галстук сдвинут набок и вообще смят, будто его хозяина кто-то таскал за грудки. Видимо, полицейские приехали вовремя.
Я еще не знал, как себя вести, когда на порог вышла та самая девушка-секретарь и ткнула Маклейну в руки черную кожаную барсетку.
Фыркнув, она скрылась за дверью.
Он ждал ответа.
Я решил крыть той же картой.
— Вы — Джошуа Маклейн, — уверенно сказал я и снова улыбнулся, вспоминая свою первую встречу с Полом. — Неделю назад я видел вашего двойника. Правда, совсем на вас не похожего.
Маклейн тоже смотрел на меня оценивающим взглядом. Не знаю, понравился ли я ему в этот раз, но в его взгляде не было ни ненависти, ни презрения.
— Да, это я, — ответил он, поправляя галстук.
— А там, вероятно, резиденция мистера Залески, — кивнул я на двери офиса.
Он нахмурился.
— И вы, кажется, довольно круто поговорили, — улыбнулся я.
Но ему было не до смеха.
— Послушайте, мистер Северин, — сказал он серьезно. — Когда я пообещал Энжи, что не причиню ей зла и никогда ничем не попрекну… Мне надо знать одно: она в безопасности?
Улыбка застыла на моем лице.
— Другими словами: она с вами? Мне надо знать только это, — добавил он тихо.
Нас толкали прохожие.
В высоком колодце улицы стало неуютно и, несмотря на жару, холодно.
Мы стояли на углу и смотрели друг на друга, как два шахматиста, которые разыгрывают сложную и проигрышную для обоих партию.
Я покачал головой. Он нахмурился.
— Тогда я ничего не понимаю…
— Наверное, нам стоит поговорить, — сказал я.
И мы пошли в паб.
Мистер Маклейн, как оказалось, не употреблял алкоголя и не курил.
Заказал только стакан колы. Мне пришлось компенсировать обе добродетели.
А слушая, сложить все пазлы, которых не хватало в картине моего представления о «миссис Энжи Маклейн».
Мы складывали эти пазлы вместе.
— Она позвонила мне сразу после просмотра вашего фильма. Говорила кратко. И, хотя она никогда не говорила неправды, по ее голосу я понял, что все же что-то случилось и она просто не хочет меня расстраивать, — говорил Джошуа, потягивая колу и механически помешивая в стакане большие куски льда. — А о подделке, которой Залески будто бы заменил оригинал, мне рассказала миссис Страйзен. Почему Энжи имела к ней сентимент…
— Вы сказали «будто бы», — заметил я.
И он лихорадочно подхватил:
— Да! Я съездил в Анже! Я был в Анжерском замке, где выставлены все шестьдесят четыре гобелена «Анжерского апокалипсиса» работы Робера Пуассона по миниатюрам Беатуса Льебана и эскизам Жана де Бондоля! У меня есть определенные связи и имя для того, чтобы мне позволили исследовать любое художественное полотно. Сославшись на очередную научную работу, я исследовал «Новый Иерусалим» — так называется гобелен, который воспроизвела Энжи, — по всем критериям. Даже сдал микрочастицы нитей на экспертизу!
— И что? — выдохнул я.
И он крикнул чуть не на весь зал:
— Збышек соврал! Работа как принадлежала, так и принадлежит Пуассону — средневековому мастеру из мастерской Николя Батая, придворного ткача Карла Пятого! В этом нет никакого сомнения!! Несмотря на то что Энжи выполнила работу не хуже и — точка в точку!
На нас оглянулись.
Джошуа Маклейн сердито засопел в стакан, качая в нем нетающие кубики льда.
— Не думал, что Лика увлечется ткачеством… — тихо сказал я.
Он снова заговорил лихорадочно, но так тихо, что мне пришлось прислушаться: