Это что же получается, нас через год будет десять миллионов??? Хотя уже сейчас нас всего впятеро меньше, миллионный рубеж давно пройден.
***
Давно ожидаемое, но не менее печальное известие встретило меня по возвращении в Москву — умер Сергей Желябужский, фиктивный муж Наташи. Как ни лечили его немцы, как ни старалась сама Наташа, а туберкулез оказался сильней. Иной раз я остро жалею, что строитель, а не врач, и не могу изобрести какой-нибудь пенициллин, а про лекарства я в лучшем случае знаю названия. Ну, кроме алко-зельцера, но это была производственная необходимость, как гласила вторая заповедь прораба — “рожденный строить не пить не может”.
В мае Наташа должна получить диплом “помощника врача”, до полного доктора надо учиться еще два года, но она решила уехать из осточертевшего Бадена и попробовать доучиться в России. Для нынешних нравов это запредельно, хотя попробовать можно — и сама она дочь генерал-лейтенанта, и профессора-медики в количестве в наших домах живут, попробуем найти подход. Ну и надо думать, как правильно оформить наши отношения — это в мое время все было просто, а тут целый клубок проблем. И социальное происхождение разное, и гражданство-подданство разное и даже вероисповедание разное. Надо будет зайти к нашему с Бари знакомцу, американскому консулу в Москве Сэмюэлю Смиту и задать ему этот вопрос, тем более что он совсем рядом — консульство снимает помещение в том же доме Александра Вениаминовича, где расположена строительная контора.
В моих делах после съезда никакой паузы не получилось, заработали две первые комиссионерские фирмы, наши школы в Швеции выпустили первые пятьдесят человек. Для них я написал все, что помнил и знал о сетевых структурах, о реальных методах конспирации большевиков, о принципе делегирования, о формах забастовок и еще о многих полезных вещах. Глядишь, никакого Шарпа не потребуется, будут поминать “методику Скамова”, хе-хе.
В апреле мы собирались начать строительства первого рабочего поселка, на что уговорили Савву Морозова и теперь по два раза в неделю мотался в село Никольское, где стояли его мануфактуры. “Селом” это именовалось только де-юре, в мое время такие место называлось бы “моногород”, то есть тысячи людей вокруг градообразующего предприятия — ткачи, красильщики, мастера, обслуга, ремонтники и даже трактирщики — живут только с фабрики, убери ее и все разъедутся. Точно так же выглядели и соседние Орехово и Зуево, вот там-то, в “центре забастовочного и стачечного движения” мы запланировали “город-сад” на сотню двухэтажных домов с благоустроенными квартирами и общежитиями, с палисадничками и огородами — нечто вроде того, что строилось в реале в двадцатых годах, только без такого явного конструктивизма.
За основу взяли каркасные “финские домики” из стандартных деревянных конструкций, кухни для удешевления пришлось делать общими на лестничную площадку, а ввиду того, что о канализации приходилось только мечтать, “удобства” пришлось ставить во дворе. Но даже так это был громадный шаг вперед по сравнению с бараками и рабочими казармами, причем совсем не дорогой.
Глава 13
Весна 1904
Теодор Рузвельт неодобрительно слушал наш разговор и сурово щурился сквозь пенсне. Впрочем, его насупленный вид можно было истолковать и по-другому — знаменитые моржовые усы решительно топорщились, как бы говоря “Не бойся, приятель, Америка тебя не оставит!”
Честный же Эйб всем своим видом показывал, что он да, честный парень и всячески поддерживает своих младших товарищей по партии Тедди Рузвельта и Сэмюэля Смита — американского консула я посчитал тоже республиканцем, потому как демократ вряд ли бы повесил портрет Линкольна. Оба президента в лаконичных рамках красного дерева справа от звездно-полосатого флага, пока еще с сорока пятью звездочками, осеняли своим присутствием солиднейший стол тоже красного дерева, с затейливым письменным прибором, изображающим Белый Дом.
— Проблема, мистер Скаммо, заключается в том, что законы России признают только религиозный брак, считают его таинством, подлежащим исключительно духовной подсудности, — консул Смит поигрывал ключиком на жилетной цепочке и время от времени бросал взгляды на дубовый ящичек-хьюмидифор, занимавший добрую четверть стола.
— Сейчас, конечно, стало несколько проще, нежели было при Александре Миротворце, но Россия не присоединилась к позапрошлогодней Гаагской конвенции о браке и вам придется выдержать серьезный натиск, если вы намерены жениться в России. Вы же не собираетесь переходить в православие, не так ли?
— Абсолютно исключено, — вот только попов мне на голову и не хватало, с их отчетностью и обязательностью посещения исповедей и служб, прямо как партийных собраний в СССР. Даже хуже — в Союзе хоть разбирались внутри партии, без привлечения ментов, а тут при длительной неявке на исповеди запросто “передают материалы” в МВД и оппа! ты уже неблагонадежный и поднадзорный.
— Понимаете, я могу провести регистрацию, — консул свел руки треугольником перед лицом, касаясь лишь кончиками пальцев, — но с точки зрения местных гражданский брак, заключенный на территории Российской империи, будет недействителен, юридически ничтожен, вас будут рассматривать не как супругов, а как сожителей и, следовательно, возможных детей — как незаконнорожденных.
— Что же вы можете посоветовать? — я с интересом наблюдал за манипуляциями консула.
— Как обычно, местные установления имеют массу недоговоренностей и не опираются на прецедентное право, — Смит фыркнул, выражая свое неодобрение столь нецивилизованным подходом. Готов биться об заклад, он наверняка юрист, лоер чертов. — Так вот, Россия вполне признает гражданские браки, заключенные за границей.
— О, тогда все гораздо проще — мы обратимся в консульство в Берлине.
— Прекрасно, посол в Германии Тауэр до недавних пор был послом в России, я его хорошо знаю и напишу вам рекомендательное письмо, когда вы соберетесь ехать. Кстати, вы читали последние американские газеты?
— Недельной давности.
— Ооо! Тогда вы упустили массу интересного! — Сэмюэл решительно перешел к неофициальной части разговора, повернулся к ящичку, открыл его и сделал приглашающий жест рукой. — Не желаете гавану?
— Спасибо, нет.
— Рейд русских крейсеров из Владивостока в Тихий океан изрядно поколебал биржу! — он покрутил сигару в руках, понюхал ее и, видимо удовлетворившись результатом, кивнул и засунул кончик в гильотинку на крышке ящичка. — Вырос фрахт, ряд пароходных компаний объявил об отмене рейсов в Японию!
— Не думаю, что это надолго. Все идет к тому, что Порт-Артур падет, а как только это случится, весь японский флот отправится на блокаду Владивостока.
— Скорее всего, скорее всего… — Дубовая коробка с медными трубками и рычагами оказалась не телефоном, как я подумал при первом взгляде, а стационарной крупнокалиберной зажигалкой, как бы не с паровой машиной внутри. — Газеты пишут, что японцы уже установили осадную артиллерию и даже предприняли первый штурм.
— И каковы результаты?
Консул прикурил, пару раз пыхнул сигарой и с видимым удовольствием выпустил облако дыма и развернул газету
— Так, сейчас… а, вот! “Японские солдаты шли на штурм с кличем “Хэйко банзай”, что означает “Да здравствует император!”, русские солдаты отбили атаку с криками “Ети их мать”, что также означает “Да здравствует император!”
Мда. Знания англосаксов о России всегда поражали глубиной.
- “Однако, осадная артиллерия добилась нескольких попаданий в броненосец “Полтава”. После безуспешных попыток спасения, корабль затонул”, - консул свернул газету, и не выпуская сигару изо рта, резюмировал, — такими темпами русские скоро совсем лишатся кораблей. Да, мистер Скаммо, если вас интересуют свежие американские и английские газеты, заходите почаще, мне их доставляют, наверное, первому в Москве.
— Спасибо, непременно. Да, и когда мы завершим все формальности, я буду рад видеть вас с супругой на небольшом торжестве по случаю моей свадьбы.
— Почту за честь, Майкл, почту за честь.
***
Известие о том, что у меня предполагается жена, домашние восприняли по разному. Ираида как должное, Митяй, похоже, обрадовался, но как настоящий мужчина эмоций не проявил, а вот Марта озадачила.
Оказывается, “все люди с положением” летом выезжают на дачи и если раньше я мог избежать этого как холостяк, то теперь запереть молодую жену в городской квартире нет никакой возможности — общество не поймет. Не было печали, что называется.
Быстрый опрос по друзьям и знакомым показал, что все приличные дачи арендуются заблаговременно, если не на несколько лет вперед, что за месяц до начала сезона можно найти только какую-нибудь щелястую халупу, которую “вам, Михаил Дмитриевич, снимать просто некомильфо”. Положение хуже губернаторского — и снять нельзя, и не снять нельзя.
Ничего, вот Наташа приедет, станет полегче…
Ох, ей же еще надо будет немецкий диплом признавать…Надо написать княжне Гедройц, она же первая через эти мытарства проходила, может, что-нибудь и подскажет.
Через неделю поисков я уж начал было думать, не построить ли быстренько щитовой домик в Марьиной Роще, как в контору Жилищного общества заскочил Гриша Щукин и, услышав о моей беде, воздел палец вверх и заявил, что у него, кажется, есть решение.
Решение оказалось лучше некуда — дальняя щукинская родня, семейство Аристовых, владело домом в Сокольниках, но на этот сезон ехали в Ялту. Сдавать дачу они не собирались, но “самому инженеру Скамову”, да еще по Гришиной рекомендации, позволили пожить до октября за неожиданно умеренную цену, типа присмотреть за хозяйством.
— Ну вот, Миша, за тобой теперь должок, поехали!
— Куда это еще? — зная Гришу не первый день, стоило опасаться, ладно еще на премьеру какую попадешь, так ведь наутро можно оказаться черт знает где.
— Не бойся, — расхохотался Щукин, — на Даниловскую мануфактуру, мне твой совет нужен.
Всю дорогу за пустым разговором меня не покидало ощущение, что Гриша что-то хочет мне рассказать, но пока удерживает это в себе. А вокруг неслась ранняя весна с отменой санного пути (ага, с колес на полозья и обратно переходили по приказу градоначальника), с выстрелившей на две недели прежде срока зеленью, с холодным ветром с Москвы-реки, по которой нет-нет да и проплывала льдина с верховьев, где еще не сошел снег.