В Цюрихе я сдал Лебедева на руки Эйнштейну и доктору Амслеру, и тоже поехал в Женеву, где меня дожидался Никита Вельяминов, один из “буров”, учившийся в тамошнем университете. За год он основательно обустроил местную “резидентуру”, причем держался поодаль от эмигрантской тусовки, несмотря на активные попытки вовлечь его в социал-демократические или эсеровские круги. На связи у него был десяток студентов-”большевиков”, причем только двое видели его лично, а для всякого рода специфических поручений он привлекал “товарищей Жана и Мишеля”, двух французских анархистов — натуральных боевиков, которым идейная окраска была, в общем-то, пофиг, а полученные от Никиты франки они вряд ли тратили на революцию.
Среди прочих достоинств Никита был поклонником сэра Артура Конан-Дойля, отчего активно использовал холмсовское ноу-хау — мальчишек-наблюдателей. Французы, как только стало известно, что Медведник с группой снял шале в Бельвю, съездили туда и за несколько франков организовали пацанов на слежку за домом. И теперь Мишель, пока мы тряслись в пролетке, которой правил Жан, рассказывал диспозицию — предвидя возможные закидоны Егора, на встречу мы выдвинулись вчетвером.
— Ваш товарищ, — тут Мишель саркастически скривил рожу, давая понять, что не одобряет действия Медведника, — снял за немалые деньги здоровенное шале прямо у воды, с причалом на пару лодок.
Так, а откуда у Егора такие средства? Неужто алмазы?
— Участок справа незастроен, — продолжил Мишель, — слева пустующий дом. В шале два этажа и жилой чердак, пятнадцать или шестнадцать комнат, прислуга приходит через день, сегодня ее не будет. За продуктами ходят сами, в несколько магазинчиков чуть дальше по рю Лозанн или на рынок по утрам у станции.
— Вон тот дом, ждите меня у пристани, — метрах в двухстах до большого шале Мишель спрыгнул на дорогу. Из под дерева ему навстречу поднялся местный гаврош, складывая ножик, которым он только что выстругивал прутик.
Дом, верне, роскошное шале, осталось сзади справа, а мы доехали до будки паромщика и принялись изучать расписание. Минут через десять нас нагнал Мишель.
— Дело плохо. Часа полтора назад один из живущих в шале ушел, видимо, за едой, и до сих пор не вернулся, а полчаса назад в дом вошли пять или шесть мужчин, которых пацан назвал “англичанами”. Он пролез прямо к двери и слышал возню, удары и падения, потом стихло и он смылся.
Все посмотрели на меня. Черт, я же за старшего и мне решать, а сердце-то в пятки ушло, стремно…
Так, что мы имеем? Если Егор продал алмазы, а это полностью в его духе, да еще этот широкий жест с дорогой арендой, то англичане вполне могли упасть ему на хвост… Впрочем, это могут быть и обычные преступники, которые выследили жирный куш, неважно…
— Мишель, твои мальчишки где? Пусть влезут на какое-нибудь дерево поблизости и попробуют посмотреть через изгородь, что делается внутри, — я разглядывал озеро и лодочки на нем, соображая, что же делать дальше, когда меня в бок толкнул Никита и глазами показал на идущего по другой стороне дороге человека с большим пакетом, из которого торчали несколько багетов.
Это был Вася Шешминцев — тот самый “бур”, который подался с Медведником в партизаны и который ушел из шале.
Я коротко свистнул и когда он повернул голову в нашу сторону, приложил палец к губам и резко махнул рукой, подзывая его. Вася на секунду опешил, но тут же разглядел и меня, и, главное, Никиту. Через минуту мы уже изображали случайно встретившихся старых знакомых. На сообщение, что шале захвачено посторонними, Вася зло сплюнул и сквозь зубы процедил, что этого и опасался.
— Я почему из дома ушел — поссорились мы нынче с Егором, он покупателю назначил, а я прям как чуял неладное и пытался отговорить. Вот тебе и покупатели, — и Вася сплюнул еще раз.
— Ладно, оружие с собой?
— А как же. Два браунинга.
Я перевел взгляд на Никиту и анархистов. Все кивнули. Значит, нас пятеро с оружием. Ломиться в лоб на верную пулю нельзя, получается, нужно как-то отвлечь налетчиков.
— План дома есть?
Мишель присел на корточки, вынул складной ножик и лезвием начертил на земле примерную схему. С трех сторон подходы просматривались, оставался только один вариант — через пустующий дом.
Тем временем прибежал тот пацанчик, что строгал прутик и доложил, что четверо сидят на стульях посреди гостинной, а еще несколько человек вокруг них ходят. Несколько франковых монет перешли из рук в руки и он умчался, а я приступил к отдаче первого в жизни боевого приказа.
— Вы втроем в соседнее шале, оттуда ползком к изгороди, если там есть что-нибудь, что поможет ее преодолеть, подтаскивайте ближе, но незаметно. На наше счастье, окна гостиной выходят на озеро, если увидите, что с вашей стороны, на кухне и на втором этаже, никого нет — перекатом к стене дома. Как только вы займете позицию, мы с Жаном едем на пролетке ко входу, ты остаешься с лошадьми, оружие наготове, я иду внутрь под видом еще одного покупателя. Как войду — считайте до двадцати и атакуйте.
— Мих… Сосед, это слишком рискованно, давайте внутрь пойду я? — предложил Никита.
— Нет, если это то, о чем я думаю, покупателем должен быть человек в возрасте.
Что ж так сердце колотится… дышать, дышать, вдох носом, выдох ртом, спокойнее, спокойнее… вытри лоб, платочек в карман, отряхни пыль с брюк, пистолет с предохранителя…
Экипаж прострекотал колесами по рю Лозанн и остановился напротив входа. Я сошел на дорогу, поправил галстук и уверенным шагом двинулся в шале.
На стук дверного молоточка дверь открыл бульдог. Вот натуральная бульдожья рожа, чистый Джон Буль, понятно, почему мальчишка окрестил их “англичанами”.
— Добрый день, я мсье Ляруш, мы договаривались о встрече с мсье Войцеховски, — назвал я польскую фамилию, под которой действовал Медведник.
Бульдог провел меня по коридору и втолкнул в большую гостиную, посреди которой к креслам, стоявшим спинка к спинке к обширному дивану, были примотаны четверо героев. А по стенкам, за диванами поменьше и двумя небольшими столиками, стояли четверо англичан. Мелькнувшая в глазах Медведника радость сменилась страхом — ясное же дело, что нас сейчас будут убивать.
— Господа, — сделал я большие глаза, — что здесь происходит?
— Джонни, закрой дверь. Сейчас мы все объясним, — криво ухмыльнулся, выходя на середину комнаты мужик с лошадиной мордой и рыбьими глазами, явно старший в группе.
Спасла меня въевшаяся привычка проверять слежку в витринах и зеркалах — в углу стояло ростовое трюмо, развернутое так, что в нем я увидел дверь, в которую только что вошел и рукоятку револьвера, которую занес над моей головой бульдог.
Я рухнул вбок, левой рукой метнув канотье в лицо ближайшему англосаксу, а правой выдергивая пистолет из кобуры. Все получилось, прямо на загляденье, но тело совсем не обрадовалось удару об пол, ушиб всей бабки, итить-колотить…
Бульдогу я попал прямо в колено, первым или вторым выстрелом, черт его знает, главное что попал.
В ответ почти сразу несколько раз бабахнуло и противно засвистело над головой.
Искренне удивившись тому, что все еще живой, я толкнулся ногами от стены и по ковру совсем было проскользил за тяжелое кресло, но… но остановился на полдороге.
Это только в кино так ловко получается, твою мать…
Ствол в руках гибрида лошади и селедки довернулся на меня, но привязанный к крайнему креслу рыжий парень, наверное из тех двух ирландцев, неожиданно выбросил вперед ногу и заехал конской морде как раз по яйцам. Дуло дернулось, я успел в ответ пальнуть еще два раза и лихорадочно загребая ногами, все-таки скрылся за креслом.
— Keep him down! — раздалась команда на английском и от спинки полетели выбитые пулями щепки.
Отчаянно ругнувшись про себя, я вскинул пистолет над креслом и послал три пули на голос.
Может, и попал, но англы дружно вскочили и кинулись ко мне после седьмого выстрела, посчитав что у меня кончились патроны и стараясь успеть до того, как я перезаряжусь.
Щаз, у меня еще пара есть!
Промахнуться в летящую на меня тушу было невозможно, но магазин опустел совсем и был бы мне конец, но тут из боковой двери гостиной наконец-то загрохотали два ствола, брызнуло в стороны трещинами-молниями и осыпалось вниз сверкающим водопадом зеркало.
Звон стекла и вопли раненых слились в общую какофонию, заглушившую падение туши. Еще через мгновение из двери, в которую недавно вошел я, вылетела и врезалась в столик бессознательная жертва нокаута, а следом вошел Вася, потирая кулак с зажатым в него браунингом.
За всем этим шоу белыми глазами наблюдали привязанные к креслам, вот только рыжий как-то нехорошо обвис на веревках…
Адреналином накрыло так, что я почти не различал голоса — только “бу-бу-бу” на грани слышимости, Никита размахивал руками, Жан стаскивал англичан в кучу, а Вася резал путы. Перезарядить браунинг удалось только с третьей попытки, никак не мог вставить магазин в рукоятку, но как-то справился, но тут сквозь вату в ушах прорвался рев:
— Kenny! You bastards! They killed Kenny!
И меня пробило на истерический хохот.
Отсмеявшись и вытерев слезы, я оглядел поле боя. Над убитым Кенни Коннером стоял второй ирландец, жилистый Патрик Маклафлин, стряхивая с себя веревки. Медведнику прострелили руку, и сейчас Вася бинтовал ее, трое англичан наповал, еще трое ранены, причем бульдог в отключке от болевого шока. Мои потери — пробитое в двух местах канотье и порванный пиджак.
— Ребята, соберите у них оружие и документы. И проверьте все карманы. Патрик, они не представились?
— Нет, но это псы из Скотланд-Ярда, я вот эту сассенахскую рожу помню еще по Ирландии, они хватали наших шахтеров, — Маклафлин пнул подвывающего раненого, держащегося за бок, — а за Кении я их на клочки порву.
— Тогда они твои… — разрешил я. — Только сперва узнай, кто их послал. Кстати, а с чего они на вас набросились? — повернулся я к понурому Медведнику. — Лишнего продал?