ых на Светланской до совсем уж шанхаев в слободках Рабочей, Нахальной, Матросской, Голубиной пади, Гнилом углу… И везде – шустрые кривоногие японцы с цепкими взглядами.
А про Яна Вася рассказал, что, помимо своей наследственной профессии, традиционной китайской медицины, тот весьма интересовался и другими практиками и даже пытался учиться в Циндао у немцев, но у тех уже было через край арийского высокомерия. Тогда он решил податься в Маньчжурию, где начиналось строительство КВЖД, было навалом пациентов из числа кули и водились русские медики. Там-то в своих духовных исканиях он и напоролся на толкового русского попа, видимо, из прошаренных интеллигентов, который убедил Цзюнмина принять православие. Новообращенного потихоньку начали принимать в свой круг русские, но тут жахнуло восстание боксеров, и Яну пришлось спасаться, его вместе с частью путейцев вывезли во Владивосток. А вот тут, где его почти никто не знал, нетрадиционная религиозная ориентация сыграла с ним злую шутку – китайцы не очень доверяли врачу-христианину, христиане не очень доверяли врачу-китайцу. Так он и мыкался, пока его не нашел Вася.
За три дня улучшение моего состояния было настолько разительным, что я решил сманить массажиста в Москву и сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Что ему тут прозябать, а в Первопрестольной я клиентуру обеспечу, за моими новациями публика следит и вполне следует, вон, почти каждый инженер теперь френч носит и сумку-портфель через плечо. Тем более что Цзюнмин владел и термопунктурой, и иглоукалыванием, только вот я на иголки не отважился, памятуя о стерильности. Зато я поразил его знанием таких слов, как тайцзицюань и цигун, чем привел в полный восторг.
На четвертый день я уже был вполне в форме и отъедался под неодобрение китайца, имевшего радикально иные воззрения на диету. Но вот уж хрен, миска риса с соевым соусом хороша как экзотика изредка, а так у нас сродное питание совсем другое. Компанию мне за обедом составлял Вася, еще один из «буров», Степан – тот самый, совершивший хадж из Танзании через Иерусалим, – уже был на Сахалине и устраивал там артель. Назавтра должен был прибыть пароход с нашими «сеялками» и двумя сопровождающими, а еще через день Медведник, как обещала телеграмма из Гонконга, и вся группа будет в сборе.
Вопреки ожиданиям, сельхозинвентарь растаможили влет. Ушлый Вася заранее разузнал, кому и сколько нужно дать на лапу, и тут же отправили на остров. А мы, чтобы не плодить лишних сущностей, собрались тесным кругом впятером в отдельном кабинете трактира – все знали меня лично, и прятаться нужды не было. На хрустящей скатерти выстроились неведомые в Центральной России трепанги с жареным луком, морские гребешки, крупные местные креветки-медведки, ну и более знакомые закуски под белое вино.
– Первая часть операции проделана успешно, с чем вас и поздравляю.
Ребята радостно чокнулись, но я поспешил малость их обломать, впереди была более трудная задача – подготовка расчетов и уж совсем сложная третья – устроить японцам на острове небо с овчинку…
– Хорошо, со ссыльными понятно, пулеметы там будут через неделю, инструктора к ним приедут через полгода, патроны будут возить американские шхуны, а что с винтовками?
– Те же шхуны возят винчестеры чукчам и эскимосам, будет и на вашу долю.
– А стрелковые инструктора? – Медведник, судя по всему, собирался выжать из меня как можно больше ништяков и был в этом прав.
– Тут сложнее, но есть одна мысль. Сумеете поладить с действующими офицерами?
– Хм… Ну, если других нет, то попробуем. В конце концов, в Трансваале добровольцы из офицеров были.
– А зачем вообще ввязываться в это дело? Что нам даст Сахалин? Даже если японцы его захватят – дальний угол, никому не интересный, – вдруг спросил Вася.
Я подавил в себе раздражение и терпеливо начал объяснять.
– Сахалин самое беззащитное российское владение, японцы рано или поздно высадят туда десант. Тем более что далеко плыть не надо. А захваченная чужая территория очень сильно укрепляет позиции на переговорах, потому, взяв Сахалин, японцы выторгуют и Корею, и Маньчжурию.
– Ну случится война с Японией, ну проиграет Россия, нам же только лучше – недовольство царем, генералами, волнения, народ поднимется на борьбу… – Вася упрямо гнул свою линию.
– Возможно, что проиграет. И само собой, народ поднимется. Только для такой борьбы у нас пока ни сил, ни средств, поэтому будем тренироваться на задаче поменьше. И еще – нам это может дать небольшой тактический выигрыш, но стратегически мы очень крупно проиграем, нам в будущей России нужен полностью функционирующий, а не заткнутый японцами Транссиб.
– А что мы можем? Пусть вон армия Сахалин обороняет, – продолжал упираться Шешминцев.
– На армию у меня надежды нет. Точнее, нет надежды на командование – как только им перережут связь с окружающим миром, они наверняка сдадутся.
– То есть вы хотите устроить там партизанскую войну, как это было в Трансваале?
– Именно, – объяснял я в основном Васе, поскольку с ребятами говорил еще в Америке, а с Медведником еще во Франции.
– Хорошо, развернем артели, будем ходить в тайгу или куда там хоть за шишками, хоть еще за чем, наметим схроны, места для стоянок, прикинем, кого можно подключить из местных, – Егор как-то очень по-деловому воспринял задачу и теперь старался уяснить ее со всех сторон.
– Ну, не мне тебя учить. Там сейчас порядка двухсот-трехсот ссыльных, преимущественно боевики и бомбисты. Есть русское население, есть аборигены – айны, они сильно не любят японцев.
– А если местные не захотят? – снова вскинулся Вася.
– Японцы прижмут хвост – сами придут, – коротко объяснил я. – Им там стесняться некого. Они цивилизованность изображают для европейцев, а с корейцами, айнами и китайцами обращаются хуже, чем со скотом. Полагаю, что на Сахалине будет то же самое, – я помолчал немного и продолжил: – Но самое главное в ваших действиях – информация.
– Разведка? – поднял голову от записей Медведник.
– Нет. Главное, чтобы мир знал, что сопротивление продолжается и что там творят японцы.
– Хм. Маловероятно. Японцы наверняка захватят Александровск, а это единственный кабель на остров, как передавать сведения?
– Те же шхуны, что повезут патроны, будут регулярно заходить в оговоренные бухты, и я добьюсь, чтобы на них были американские корреспонденты. А через год в Николаевске должна появиться станция беспроволочного телеграфа, туда добраться через пролив. В общем, у вас полгода, максимум девять-десять месяцев. По моим прикидкам, начнется в конце лета или осенью.
Технически по КВЖД уже было временное движение, и на рабочем или товарном поезде можно было добраться до Харбина, от которого дорога уже функционировала в полный рост, но на это требовалось разрешение из дирекции строительства. Железнодорожный чиновник так и сообщил, поджав губы: дескать, шастают тут всякие, а потом вагоны пропадают, – но я был настойчив.
– К кому необходимо обратиться в строительном управлении?
– К главному инженеру Юговичу либо к его заместителю инженеру Собко.
– К Василию Петровичу???
– Да-с, а вы что, имеете честь его знать?
– А как же, инженер Скамов, вместе путеукладчик придумали.
Все решилось мгновенно, и уже вечером меня погрузили в служебный купейный вагон, прицепленный к товарняку, где начальник охраны после инструктажа снабдил винтовкой – пошаливали хунхузы, для которых товарный состав был источником больших ништяков. М-да, что по одну сторону Тихого океана поезда грабят, что по другую… Но доехали за сутки, без приключений.
Собко, загорелый до черноты, но такой же веселый и громогласный, тут же потащил меня смотреть свое хозяйство, механические мастерские, депо и все, связанное с железной дорогой. Удовольствие было видеть, как этот большой человек любит свою работу и вникает в каждую мелочь и как его любят подчиненные – каждый, с кем Вася останавливался переговорить, от смазчиков и кочегаров до инженеров, радовался общению с ним.
Часа через два я взмолился отпустить меня, потому как вечером отправлялся регулярный поезд в Россию, а мне уже сил не было смотреть на кули, строителей, американцев, русских и черт еще знает кого в этом Вавилоне. Вася несколько надулся, но отправил в управление строительства, на Большой проспект, чтобы мне выписали литер, а сам обещался быть чуть позже, как только закончит обход.
Здание еще только строилось, сдана была лишь половина левого крыла, но в нем уже вовсю работали. На меня во френче, сапогах и косоворотке, которые я напялил, как только прибыл в Россию, смотрели молча и неодобрительно, но мне же с ними не детей крестить. Добравшись до кассы, я поздоровался с еще более надменным, чем во Владивостоке, чиновником и спросил его о литере первого класса до Томска.
Впечатление было такое, будто я вдруг дал ему оплеуху – кассир отшатнулся, побагровел и хлопал глазами, как вытащенная из воды рыба. Честно говоря, я не очень понял, чем была вызвана такая реакция, но тут этот хрен наконец-то продышался и выдал!
Это было привычное «ходют тут всякие», помноженное на сословную спесь и мой если не крестьянский, то мастеровой прикид. Мне сообщили, что я потерял берега и могу ехать только третьим классом, да и то столь высокое начальство в лице кассира еще подумает, выписывать ли мне билет. Вокруг нас начали останавливаться служащие, и они, судя по их репликам, явно были не на моей стороне. Ситуация накалялась, я начал стервенеть и чуть было не вцепился кассиру в кадык, но одновременно явились вызванная кем-то охрана, чтобы вытолкать меня взашей, и Собко.
Литер выписали, красный, как свекла, кассир извинился, Собко постарался мне донести, что мой наряд тут пока неизвестен и потому вызывает такую реакцию, а я пытался сбросить незнамо с чего накативший адреналин – ну что мне стоило просто представиться? И попутно думал, насколько все хреново, ну ладно, не положено мастеровым и крестьянам первым классом, но зачем сообщать об этом в такой унизительной форме? А ведь в семнадцатом вся эта чиновная шушера будет трястись по своим квартирам в ожидании ЧеКа и вопрошать: «А нас-то за что?»