Пистолет, как и ожидалось, застрял. Красный, как задница при запоре, Лятошинский дергал его наружу секунды четыре или пять и, наконец, направил на меня.
– А взводить кто будет?
В глазах Пети предательски блеснули слезы, но он сжал зубы.
– Ладно, идем дальше. Предположим, теракт удался. Вас будут искать, а есть ли у вас пути отхода, прикрытие, новые документы, место, где отсидеться? Нет? Значит, вас быстро выловят и вся ваша борьба – это размен городового на образованного молодого человека с идеями. А поскольку у нас необразованных безыдейных гораздо больше, то вскоре вы попросту кончитесь.
– Пусть! – гордо заявил Петя. – Наш пример разбудит следующих!
– Похвальное желание положить молодую жизнь на алтарь свободы, – я серьезно кивнул. – Давайте тогда о теории. Что такое революция?
Петя ожидаемым образом промолчал. Красивое слово, все кругом передовые и революционные, только вкладывают в эти понятия совсем разный смысл, а то и вообще не задумываются.
– Вон на полке пятьдесят первый том Брокгауза, подайте пожалуйста. Так, «Революция – полный и весьма быстрый переворот во всем государственном и общественном строе страны… Революция в собственном смысле слова происходит всегда вследствие движения, охватившего широкие круги народа, и состоит в том, что политическая власть переходит из рук одного общественного класса в руки другого». Согласны? Отлично. Какому классы вы намерены передать власть?
– Пролетариату!
– А когда вы последний раз с пролетарием серьезно разговаривали о политике, например?
– Да что вы меня экзаменуете! – встопорщился мальчишка.
– Просто подвожу к мысли, что народ пока – пока! – не хочет революции. Сходите вон на Охотный ряд, прогуляйтесь, послушайте, поговорите. Только волосы надо укоротить малость, там патлатых не любят.
– Охотнорядцы не народ!
– И кто это так решил? Это часть народа, хотим мы того или нет.
– Мы за право свободной личности!
– Еще лучше, тогда как может одна личность, высшая ценность с точки зрения анархизма, пойти и убить другую личность, тоже высшую ценность?
Петр завис. Судя по всему, такой вопрос не приходил к нему в голову.
– Нет у нас права решать, кто личность, а кто нет, кто народ, а кто нет, понимаешь? Если бороться – то чтобы жизнь стала лучше у всех и каждого. Свалить самодержавие, – продолжил я, – это даже не полдела, так, четверть с хвостиком. Положим, все молодые образованные сгинули в борьбе, но ваш пример разбудил следующих, наступила республика, кто будет новую Россию строить?
– Народ!
– Что-то я сомневаюсь при всем уважении к народу, что он сумеет запустить электростанции и химические заводы.
– Ну, специалисты… – Петя окончательно стушевался и покраснел.
– Так специалисты – это вы, – я несильно потыкал его пальцем в грудь. – И лучшее, что вы сейчас можете сделать, – учиться, прекрасной России будущего позарез нужны образованные люди. А если вы погибнете или не выучитесь, откуда они возьмутся? И живой революционер уж точно лучше мертвого.
– Это что же, прятаться? – шмыгнул носом Петя.
– Не прятаться, а думать. И медленно, тщательно, систематически работать. Вот посмотри – все великие преобразования сделаны тихо. Вольтер и просветители никого не стреляли, на баррикадах не дрались, Бертольд Шварц изобрел порох в монастыре, Джон Локк описал демократию в тиши кабинета, Маркс, Кропоткин – тоже не бойцы, а какое колоссальное влияние!
– А Бакунин?
– Михаил Александрович великий бунтарь. Но гораздо важнее то, что он написал и сделал в Интернационале, а не его подвиги в дни мятежей. И, кстати, он был против индивидуального террора. В конце концов, исход неясен: то ли ты убьешь, то ли тебя, то ли соберется необразованный народ в вольные ассоциации, то ли нет… Нужно медленно и верно увеличивать число образованных и понимающих, а для этого надо заниматься скучными делами. Это требует куда как больше воли и решительности, чем пальнуть из пистолета только потому, что молодая кровь бурлит. Даже если вы устраните сотню-другую одиозных личностей, останется система, которая продуцирует такие личности.
– А что делать? – наконец-то в вопросе прозвучал хоть какой-то интерес.
– Создавать свою систему. Самоуправление, коллективная собственность, знания. Не бегать по баррикаде со знаменем.
Ох, как он зыркнул… М-да, карма попаданца – убеждать упрямцев.
– Мочи нет, как хочется на баррикады? Подожди полгодика, будут тебе уличные бои.
– Точно? – даже как-то обрадовался Лятошинский.
– Ну вот, за народ радеете, за пролетариев, а что на заводах делается, не знаете, – ладно, чего я теряю, это секрет Полишинеля, скажу. – Московские промышленники создают на фабриках рабочие дружины и снабжают их оружием. Если хочешь – приставлю к настоящему делу.
– Это к какому? – настороженно вопросил Петя.
– Занятия вести. Настоящее живое дело, настоящие живые пролетарии, даже дружинники. Заодно и проверишь себя, а то вдруг они тебе тоже «не народ».
На доске в вестибюле Императорской военно-медицинской академии висело объявление о защите диссертации, обычное такое объявление, если бы не одна деталь – имя соискателя. Бумага сообщала, что при научном руководстве профессора Сергея Петровича Федорова, оппонентах Сергее Сергеевиче Боткине и Николае Васильевиче Соколове будет представлена работа «Влияние спиртового раствора бриллиантового зеленого на размножение микробов», автор – Наталья Семеновна Скамова. Именно поэтому все, кто шел мимо доски по своим делам и успевал на ходу прочесть объявление, непременно около него застревали. И вступали в обсуждение, создавая небольшую толпу в мундирах темно-зеленого цвета, украшенных алыми выпушками, серебряными пуговицами и погонами.
– Неслыханно, господа! Диссертант – женщина! – восклицал солидный военный медик.
– Что ж такого? Вы же сами рассказывали, в Маньчжурии княжна Гедройц, доктор, руководит госпиталем, – возражал ему слушатель с одинокой косой лычкой на погоне.
– Так то в Маньчжурии! Война-с, да и защищалась Гедройц в Лозанне.
– Говорят, Скамова в Гейдельберге курс закончила, анатомию у самого Фюрбингера слушала.
– Небось, синий чулок, страшна, как смертный грех… – скептически бурчал явный бонвиван, судя по ухоженному внешнему виду.
– Ничего, господа, новые времена, не следует отвергать диссертацию только на основании того, что ее написала женщина. Я предлагаю сходить на защиту и составить мнение самим, – примирял всех полноправный студент академии, что подтверждалось погоном с двумя косыми нашивками.
Судя по разговорам, намечался аншлаг.
Так оно и вышло – на эдакую новость набежали не только военные медики, но и многие их коллеги штатского и студенческого званий со всего Питера, и целая делегация Женского медицинского института. В аудитории, построенной амфитеатром, на верхних рядах сидели втроем-вчетвером на местах для двоих, толпились в проходах и коридорах, слушая происходящее через распахнутые двери. Сергей Сергеевич Боткин, предвидя такой поворот, заранее провел меня на места для профессорского состава и даже представил начальнику академии Таренецкому.
Наталья сама за прошедшие месяцы провела уйму экспериментов в лаборатории, затем пробилась в Первую градскую больницу, настояла на испытаниях там и написала диссертацию, так что против ученых мужей она вышла далеко не в первый раз и потому была спокойна. А я нервничал куда больше, чем соискательница, – в мое время защита превратилась в своего рода формальность, благожелательные отзывы оппонентов согласовывались заранее, дремавший ученый совет просыпался только на словах председателя «Что, уже выводы?», после пары-тройки дежурных вопросов голосовали и следовали на банкет.
Тут же, как выяснилось, все еще витал дух свободного диспута.
Для начала диссертацию было положено издать (ну, при моих-то связях с типографиями это не было проблемой, хе-хе), дабы все желающие могли с ней ознакомиться. Далее все эти самые желающие могли прийти на защиту и выступить в качестве «приватных оппонентов», причем в любых выражениях – самолюбие соискателей тут не щадили, дебаты могли принимать весьма резкую форму.
Когда все уселись, разобрались и было сказано вводное слово, на сцену вынесли планшеты с плакатами, а на одну из двух кафедр уверенно поднялась Наталья.
Выглядела она умопомрачительно, несмотря на глухое темное платье в пол – высокая прическа из золотых волос, скупые белые кружева манжет и воротничка, а когда она провела взглядом дерзких синих глаз по собравшимся, публика заворковала.
– Уважаемые профессора, коллеги, господа! – звонко начала соискательница.
Текст выступления я более-менее знал, поскольку готовил плакаты к защите и внес в них все свои понятия об инфографике. Наталья, конечно, кое-что отбросила как излишний авангардизм, не поймут-с, но в целом получилось неплохо. Залегендировали открытие мы не доктором Уайтом, а рутинным окрашиванием препаратов для микроскопии – дескать, глянули, ба! бриллиантовый зеленый микробов поубивал! Так сказать, счастливая случайность. Дальше серия проверочных экспериментов, выработка рецептуры, исследования в больнице, набор статистики и вуаля – рекомендации по применению дешевого, активного и быстродействующего антисептика, с научно подтвержденной эффективностью. Ну и запатентованного, куда уж без этого – зал весьма благосклонно принял сообщение, что использование патента на территории Российской империи будет бесплатным. К моему удивлению, эстетические последствия применения зеленки были восприняты не как минус, а как плюс – врач видит уже обработанные участки и тем самым не пропускает необработанные.
Оппоненты сменяли друг друга на второй кафедре, Наташа держала удар, и я как-то подуспокоился и даже пропустил каверзный пассаж замшелого старичка в вицмундире военного медика. Публика задержала дыхание.
– Да, я женщина, но я не вижу, чем при правильной постановке дела отличаются исследования, проведенные женщиной и мужчиной. В конце концов, я надеюсь, уважаемый оппонент не разделяет микробы на мужские и женские, а борется с ними со всеми