Найти ту самую дверь, что ведёт в подземелье, оказалось проще простого. Мы шли на звук перестрелки. Хлопали одиночные выстрелы винтовок, им отвечали короткие очереди в три патрона. Часовой, засевший за бронированным столом, не давал врагам подойти. Патронов у него было достаточно, однако сейчас вряд ли кто-то придёт ему на помощь — бой шёл уже в нескольких местах внутри стен Фабрики.
Северяне в серо-стального цвета шинелях засели в коридоре и не спеша продвигались к засевшему за перевёрнутым столом часовому. Тот высовывался из укрытия и выпускал в них короткие очереди. Автоматическая винтовка Гусева оказалась отличным оружием. На моих глазах пытавшийся поймать часового вагриец рухнул, прошитый двумя пулями. Шинель на его груди и спине потемнела от крови. Остальные принялись палить по часовому, но тот успел снова нырнуть в укрытие.
Командовавший северянами высокий воин, на плече которого поверх шинели сверкал золотой браслет, что-то сказал одному из своих бойцов. Тот поцеловал висящий на груди амулет, отдал винтовку одному из товарищей и с диким боевым кличем бросился прямо туда, где засел часовой. В правой руке северянин сжимал гранату — и пережить атаку он явно не собирался.
— Как только выдернет чеку, — вполголоса велел я Оцелотти, — пристрели его. Как только рванёт граната, атакуем.
Я спрятал нож — пока он мне не понадобится, обойдусь пистолетом. Северян в коридоре перед нами пятеро, и один сейчас как раз собирается героически расстаться с жизнью. Вступать с ними рукопашную схватку я не собирался.
Вагрийцы прикрывали бегущего товарища, стреляя по укрытию часового без остановки. Пули разбивали деревянную столешницу в щепу и бессильно звенели о лист металла, скрывающийся под нею. Однако и часовой не мог высунуться из-за стола, не рискуя получить пулю. Стоило только северянину вырвать из рукоятки гранаты кольцо и замахнуться для броска, как Оцелотти вскинул руку с револьвером и выстрелил, как мне показалось, даже не целясь. Вагриец споткнулся на ровном месте и ничком рухнул на пол — в шинели будто сама собой появилась дыра прямо напротив позвоночника. Он, может быть, и не умер сразу, но ноги у него точно отнялись, и бежать дальше он уже не смог. Оцелотти стрелял наверняка. Граната взорвалась под северянином, ударная сила подбросила его, почти все осколки наверняка достались ему.
Оставшиеся вагрийцы обернулись к нам, но даже винтовки навести не успели. Захлопали карабины «диких котов», срезая стоящих по бокам от командира солдат. Я трижды выстрелил в него самого — две пули в грудь, третья в лицо. Последнего прикончил Оцелотти, нашпиговав свинцом из двух револьверов. Он вообще любил пострелять и всегда носил с собой хороший запас патронов.
Как только со всеми северянами было покончено, из-за стола раздался голос часового. Наверное, он спрашивал пароль, и мне нечего ему сказать.
— Выходи — свои! — крикнул я на экуменике, и тут же из-за стола высунулся ствол винтовки.
Именно это мне и было нужно. Оцелотти не нуждался в командах — он и сам отлично знал, что надо делать. Прежде чем часовой успел спустить курок, он тремя широкими прыжками сократил дистанцию, а четвёртым сильно оттолкнулся от пола. Дальнейшее походило на сцену из циркового представления. Оцелотти буквально взмыл над полом, пятым шагом ударил стопой по стене и открыл огонь по засевшему за перевёрнутым столом часовому, ещё не успев приземлиться на пол. Высунувшийся из укрытия боец был у него теперь как на ладони — три пули пробили его гимнастёрку на груди. Он рухнул на пол, выронив винтовку.
Я подошёл к столу, сунул руку в единственный ящичек, но ключа от двери там не оказалось.
— Надеюсь, он не проглотил его, — не то пошутил, не то вполне серьёзно заявил Оцелотти, стоявший рядом со мной и с сомнением глядевший на труп солдата.
— Если это так, — пожал плечами я, — вскроем его. У северян для этого достаточно железа.
И в самом деле, напавшие на часового солдаты в серо-стальных шинелях были буквально увешаны разнообразным холодным оружием.
Однако вскрывать его не пришлось. Ключ нашёлся в кармане форменных брюк часового. Если он и собирался глотать его, то лишь когда ситуация, по его мнению, стала бы совсем безнадёжной.
— Куда теперь? — спросил Оцелотти, когда мы снова оказались в подземелье.
— Лучше всего на командный пункт, — ответил я. — Сумеешь провести?
— Да, вполне, — кивнул тот. — Лисица объяснила мне систему значков, она не так уж сложна, надо только понять логику.
Мне она тоже что-то рассказывала, и я даже шёл на встречу с отрядом Оцелотти, пользуясь полученными знаниями. Однако приступ траншейной паники накрыл меня с головой, и я совершенно потерялся в этой системе тоннелей. Оцелотти знал о моих приступах, а потому меня взяли в оборот. Я теперь шёл в середине треугольника, вершинами которого были «дикие коты». Сам Оцелотти шагал впереди, указывая дорогу.
Дверь, ведущая на лестницу в командный пункт, оказалась заперта. Не лишняя мера предосторожности на случай, если в тоннели проникнет враг. С этой стороны на ней не было даже ручки — открыть её можно только изнутри.
— И что делать будем? — Оцелотти не рискнул стучать в дверь, хотя и занёс уже рукоятку револьвера. — Тут цепной пилой не справиться.
Подтверждая его слова, боец, перепиливший засов на двери, ведущей в тюремный блок, утвердительно кивнул.
— Щелей нет — на ту сторону второй конец пилы не закинуть, — сказал он.
— Тогда входим на лестницу и в командный пункт быстро и громко, — приказал я.
Тот же боец присел рядом с дверью и принялся крепить на неё небольшие брикеты взрывчатки. Два разместил на петлях, третий прицепил туда, где должен находиться засов. По его сигналу мы отошли от двери, взяв оружие наизготовку. «Дикий кот» крутанул ручку, и брикеты рванули одновременно. По ушам ударило очень сильно, взрывная волна выбила воздух из лёгких, но мы-то её ждали, а вот часовые по ту сторону — нет. Их было трое — мы увидели их, когда дверь рухнула в нашу сторону. Ошеломлённые взрывом солдаты успели только поднять винтовки, когда мы расстреляли их практически в упор. Всё закончилось раньше, чем у меня перестало звенеть в ушах.
— Вперёд — быстро! — скомандовал я, и мы ринулись на лестницу.
Первым бежал подрывник. Он не участвовал в убийстве — иначе не скажешь — часовых, доставая из рюкзака новые брикеты. Подрывник опустился на колено перед второй дверью. Та выглядела куда солиднее, и он закрепил на петлях сразу по два брикета взрывчатки, и на местах, где внутри дверного полотна могли находиться засовы, тоже по два.
— Больше у меня нет, — предупредил он, отступая к нам, на ходу разматывая шнур.
— Дымовые, — скомандовал я, — весь запас пускаем в ход сразу. Внутри убираем всех военных, кроме фон Вольга и Серой Лисицы.
Я забрал у подрывника его дымовую гранату и велел прикрывать нас с тыла, когда ворвёмся на командный пункт. По моему кивку он снова крутанул ручку — раз, другой, третий, электроток пробежал по проводу — и весь коридор содрогнулся от мощного взрыва.
— Вперёд! — перекрикивая звон в ушах, скомандовал я и первым бросился в атаку.
Выбив плечом дверь, никак не могущую выбрать, куда же ей в конечном счёте свалиться, я швырнул внутрь дымовую гранату. За ней полетели ещё несколько — «дикие коты» и Оцелотти не отставали от меня. И вместе мы ворвались в затянутый едким дымом командный пункт.
Лицо в газовой маске вынырнуло из дыма от наших гранат. Я не видел ничего, кроме неё, даже каску скрывали едкие клубы. Но мне большего и не нужно. Три выстрела — и линзы маски разлетелись осколками, а в ней самой появились две дыры. Часовой рухнул на пол. Рядом рявкнули револьверы Оцелотти — и второй часовой повалился рядом с первым. Не останавливаясь, я сделал ещё пару шагов, давая место «диким котам», идущим следом за нами.
Дымовую завесу мы поставили качественную — ни рожна не видно, и теперь оказались с врагом в равных условиях. Вот только я услышал звук заработавших мощных вентиляторов, и в считанные секунды весь дым вытянуло из помещения командного пункта. Но это было только на руку нам.
Командный пункт представлял собой настоящее чудо техники. Большой обзорный экран занимал почти всю внешнюю стену, а под ним располагался пульт, помигивающий лампочками, с множеством шкал, по которым бегали стрелки, верньеров и небольших рычагов. За ним сидели несколько операторов, сейчас повернувшихся к нам. А в центре помещения возвышался полковник фон Вольг собственной персоной. Рядом с ним стояли Рыков с Серой Лисицей, а немного в стороне — профессор Соколов. Никем иным этот лысеющий человек с усами, в кожаном плаще поверх костюма быть не мог. Выдавал его выпавший из глаза и повисший на серебряной цепочке монокль. Он мерно покачивался на уровне груди профессора.
— Быстро, — только и сказал фон Вольг, оборачиваясь в мою сторону. — Не ждал вас так скоро.
На сей раз Серая Лисица обошлась без паролей. Первым получил Рыков — локоть эльфийки впечатался прямо в замотанную бинтом щёку лейтенанта. Тот взвыл от боли и повалился на пол — повязки на его лице окрасились кровью. Следующим движением, плавным, но быстрым, Лисица достала фон Вольга. Каблук врезался в и без того изуродованное шрамами лицо. Вот только полковник и не дёрнулся, хотя удар был, без сомнения, сильный. Он сумел поймать ногу Серой Лисицы, пальцы в красной перчатке сжались на её щиколотке. Фон Вольг отшвырнул эльфийку прочь, будто та ничего не весила. Лисица сумела извернуться в полёте, будто кошка, и приземлялись на ноги, припав на колено. Левой рукой она упиралась в пол, а в правой держала нож.
— Продажная тварь, — сказал, будто сплюнул, фон Вольг.
— Если тебя это успокоит, она всегда работала только на меня, — ответил я.
Опомнившиеся операторы повскакивали со своих мест, но им хватило благоразумия не влезать в схватку. Даже если солдаты, работавшие за установкой, ни слова не понимали на экуменике, нацеленные в лицо карабины весьма способствуют этому.