Сережа на ходу снял перчатку и показал мне на пальцах, как мало написал Грибоедов.
— Вот «Горе от ума» — и хватит! И все! Ничего не убавишь и не прибавишь. Как пригвоздил это дело — и сегодня по-современному звучит и через двести лет...
Подкатил автобус, а вскоре к подъезду аэропорта подрулил ленинградский рейсовый самолет... Мы дружески попрощались с Сережей, условились о непременной встрече в Хибинах. Я полетел и смотрел в окошко. Виднелись внизу серо-белесые в облачном сумраке, скорбные складки гор. Но вот они пропали, и наступила сплошная солнечно-синяя ясность. Всего полчаса полета отделяли полярную ночь от солнца.
Прошло почти пятнадцать лет. Однажды весной я сел в поезд и поехал на Север. Поезд шел сквозь сосновые, еловые, березовые леса. Повсюду белели снега, истоптанные зайцами и лисами. Северные сосенки и елки в сравнении с соснами и елями средней полосы казались подростками, хотя достигли, быть может, того же почтенного возраста, что и я. Они полысели, маковки у них скукожились. На маковках сидели вороны.
Мне хотелось, чтобы это были тетерева, я вглядывался в ворон, стараясь увидеть в них тетеревов. Однако на соснах и елках сидели вороны, переживавшие брачный период, озабоченные проблемами жилищного строительства. В апреле вороны возбуждены, влюблены, где бы ни жили они: в городах или в селах, в полях или в лесах. Полевые, лесные вороны ничем не отличаются от ворон городских. Им одинаково хорошо живется и в загрязненной среде близ промышленных предприятий, и в чистой природной среде.
Вороны мудры и скептичны. Загляните в вороний глазок... О! Сколько в нем можно прочесть! Вороний глазок — окошко в бездну веков. Но не так-то легко встретиться взглядом с вороной: ворона не станет играть с человеком в гляделки, хотя не боится его. Она не примет из рук человека подачку, как голубь или чайка. Ворона знает, если вдруг разразится мировой катаклизм, ей не грозит бескормица...
По вечерам вороны слетаются в стан и с громким граем кружат по заревому багровому небу, водят свои хороводы. Когда я гляжу на вороньи пролеты над московскими площадями, я думаю: эти вороны — потомки тех, что пировали в пору стрелецкой казни на площади у кирпичной стены... Однажды я видел, как кормилась ворона у моря. Она подымала ракушку, взлетала с ней и выпускала ее из клюва так, чтобы ракушка разбилась о камень. Тогда ворона входила в пике и лакомилась моллюском.
Ворон становится больше по мере того, как убывают тетерева, гуси, лебеди, утки, рябчики, кулики, куропатки, иволги, свиристели и снегири...
Поезд шел по бескрайним заснеженным лесным равнинам, не тихо, но и не очень быстро. Было время позевать на ворон, поразмышлять о попутных впечатлениях. Иногда поезд переезжал через реки. На большинстве из них стоял лед, лежал снег. На одной реке сидел над лункой рыбак. Здесь и там зияли промоины. Другая река, за Полярным кругом, вообще не замерзла. Вода в ней казалась густой и слитной. Река походила на умытое дождем шоссе, в ровно прочерченных белых берегах.
Живая река была хороша, а когда возникли розово-голубые — над лесом — горы, то именно здесь и надлежало им быть: глаза устали от низменных равнин, или, лучше сказать (чтобы не обидеть равнины, откуда и сам я родом), равнинных низменностей. Я вышел из купе в коридор, встал к окну, взирал на горы почтительно, стоя. У соседнего окна созерцала горы соседка в халате с глубоким вырезом. (Эта подробность удачно вписывалась в заоконный горный пейзаж). Мое внимание рассредоточилось. Я что-то сказал соседке, и она тотчас ответила. Вагон был пустой, да и поезд тоже: еще не началось время отпусков. Речь зашла о грибах, как много грибов в Заполярье, разных грибов. И ягод. Я прикинул, в который класс ходила моя соседка по вагону, когда я приехал сюда впервые... Назидательным тоном учителя ботаники я объяснил соседке, что природой грибы назначены в пищу оленям. Когда-то здесь жили олени, питались грибами. Теперь оленей не стало — и вот...
— У нас полным-полно ленинградцев, — сказала соседка. — В нашем институте и в других тоже... Приезжают, пишут диссертации, защищаются... В Ленинграде на это уходит полжизни, а у нас...
Поезд подошел к станции Апатиты. Хотя за пятнадцать лет продолжительность стоянки здесь увеличилась втрое: была одна минута, теперь три, — разговор о грибах и о научных карьерах пришлось оборвать на полуслове. С подножки вагона я прыгнул на талый снег.
Горы и снег, снег и горы. В этом смысле в Хибинах — без перемен. Хотя... Гора Расвумчорр стала малость пониже: ее верхушку сначала взорвали, а после сгрызли гигантскими челюстями суперэкскаваторы. Пока что это не отразилось на общем хибинском рельефе...
По-прежнему на плато Расвумчорр без малого триста дней в году ревут метели. Сугробы иногда вырастают высотою до восьми метров. На зиму из карьера Центрального рудника выгребают полтора миллиона кубометров сыпучего или мокрого снега. Туманы и мгла зимой таковы, что не видно ни зги...
Горы и снег, снег и горы. В Хибинах — без перемен.
По-прежнему падают лавины со склонов Расвумчорра, Юкспора, Ловчорра, Кукисвумчорра, Айкуайвентчорра и других, безымянных гор. Бывает по двести лавин в зиму. Где лавины, там и лавинщики. В Хибинах Снежную службу несет уже третье поколение лавинщиков, если вести счет с Ильи Константиновича Зеленого.
...Несколько лет назад издательство «Мир» выпустило в свет книгу американского лавинщика Монтгомери Отуотера «Охотники за лавинами» (мне ее подарили в Хибинах). Книгу предваряет авторское обращение к читателям русского издания: «Снег — это снег, где бы он ни падал, а лавины говорят на всемирном языке насилия...» И далее: «Нелегко писать в первом лице единственного числа о таких вещах, как смертельный риск, совершение открытий, разгадывание замыслов смертельного врага. С другой стороны, у меня было достаточно ошибок, чтобы удержать мое самомнение на достаточном уровне. Дело в том, что лавины, помимо всего прочего, учат скромности. Это очевидно каждому, кто встретится с ними лицом к лицу. И мы еще не слишком много знаем о лавинах и даже о снеге...»
Я думаю, что под этими словами подписался бы любой профессиональный лавинщик в любой горной местности мира. Хотя, конечно, борьба с лавинами в Хибинах носит иной характер, чем, скажем, в Сквовэлли, в Скалистых горах Колорадо, в Каскадных горах штата Вашингтон, где развертываются события книги Монтгомери Отуотера.
Деятельность цеха противолавинной защиты производственного объединения «Апатит», в том виде, как она ведется сегодня, можно назвать «охотой за лавинами» разве что с целью чисто литературной — для интереса. Цех нынче работает как маленький научно-исследовательский институт. Его сотрудники — сплошь ученые, авторы многих трудов по различным аспектам гляциологии и смежных отраслей науки. На вооружении цеха — ЭВМ, радио- и телеаппаратура, уникальная установка для эмпирического определения ударной силы лавин, самые что ни на есть современные научные методы, метеорологические станции на отметках за тысячу метров — на Юкспоре и на плато Расвумчорр. И в первую очередь — если говорить о вооружении — минометы...
Замечу кстати, что М. Отуотер, впервые в западном полушарии применивший пушку для расстреливания лавинного очага, почитает себя пионером этого дела. Он не знает о том, что за двадцать лет до него Илья Зеленой, на собственный страх и риск, с превеликими трудами, доставил в Хибины первый миномет и произвел первый выстрел по снежному карнизу над Саамским карьером. Не знает он и о методике стрельб по лавинным очагам, разработанной Василием Аккуратовым. Да и откуда ему было знать? В нашем книжном мире нет ничего подобного книге М. Отуотера. Илья Зеленой, его сподвижники и последователи по Снежной службе — люди незаурядного интеллекта, если угодно — таланта, мужества, наделены были в высшей мере той самой скромностью, которую рекламирует автор книги «Охотники за лавинами». Никто из них не оставил нам какого-либо письменного свидетельства собственного опыта «охоты». Они писали отчеты, донесения, научные статьи; «личное начало» решительно выбрасывалось за борт, как недопустимое в суровых условиях Севера излишество, баловство.
Опыт несения Снежной службы в Хибинах накапливался шаг за шагом, годами, — коллективный, чаше всего безымянный опыт; ныне он является основополагающим для борьбы с лавинами в любом горном районе нашей страны, где живут, работают, катаются на лыжах люди.
В 1970 году в Кировске состоялось первое Всесоюзное координационное совещание по инженерной гляциологии. Материалы этого совещания вошли в сборник, подготовленный Кольским филиалом Академии наук. В предисловии к нему участники совещания следующим образом характеризуют положение с противолавинной защитой, сложившееся к тому времени:
«Созыв совещания в Кировске не случаен. Город, его промышленные предприятия и культурно-бытовые учреждения нуждаются в хорошо продуманной защите от снежных заносов и лавин.
Здесь, в Хибинах, получены первые результаты исследований снега и снежных лавин, разработаны и применены на практике методы картирования лавиноопасных зон, расчетные способы определения скорости движения, дальности выброса и силы удара снежных лавин о неподвижное препятствие, классификация снега. На основе новейших представлений о физике снега под руководством В. Н. Аккуратова разработана генетическая классификация лавин, новый метод их прогнозирования, в значительной степени активизированы минометные обстрелы лавинных очагов. Главный практический результат состоит в том, что при увеличении степени безопасности представилась возможность значительно расширить фронт открытых горных работ на комбинате «Апатит» и сократить простои карьеров из-за лавинной опасности.
Цех противолавинной защиты поддерживает тесные связи с научными организациями страны. Разработка отдельных тем с 1967 года проводится в тесном содружестве с учеными Кольского филиала АН СССР».