Походив по кабинету, едет за 25 километров в музей. Там, пиная лопатой трухлявые балки сгнивших венцов, пытается убедить себя и директора музея, хрупкую красивую женщину с доверчивым, нервным и одновременно обиженным взглядом, что, дескать, еще годик простоит... Потом, не убедившись и не убедив, предлагает чуть-чуть подлатать — поставить новый «стул» (подпорку), сменить пару бревен... Сам при этом улыбается, что-то вычисляет... Наконец делает вид, что уступил. Директор довольна: уговорила его, увальня, скупердяя, бездушного человека...
Возвращаемся в горисполком, Василий Иванович по своим телефонам выясняет что-то. И тут наблюдаю я впервые неожиданную с Василием Ивановичем метаморфозу — снимает он трубку, из медлительного медведя превращается в хищника из породы кошачьих — нос заострился, глаза зажглись, движения стали быстрыми, речь стремительной:
— Киров говорит... По вопросу, по которому вы запретили обращаться... Музей Кирова рушится!.. А вот так! Перекос недопустимый! Сам проверял! Посетителей страшно впускать!.. Тридцать тысяч... Так. Спасибо. Спасибо!
Кладет трубку, довольный, — даже по кабинету прошелся от радостного волнения.
— Ну вот, это дело пробил...
— А школа? — спросил я, зная ответ заранее, но желая убедиться.
Глянул на меня иронически:
— Школа... Будет и школа... А как же.
И снова — неспешный, спокойный. Решил председатель горисполкома важную проблему — не два венца сможет сменить, капитальный ремонт осуществит. Ходит, думает...
— Третий год у нас тут погода стоит, как в Сочи, — начинает он, и я настораживаюсь — зря он о погоде говорить не станет, что-то себе на уме имеет, к чему-то подбирается, какую-то свою паутину начинает плести, и в этой паутине я тоже какая-то микрониточка, пойду и я в какое-то дело, не зря же он меня изучает одним глазом незаметно, а в бровях калькуляция, быстродействующая счетная машина, зажигаются и гаснут лампочки-зрачки.
— Да, как в Сочи, да... Еще в середине июня снег лежал, а сейчас вон сколько зелени... Как в Сочи... Поедем на гору? Посмотрим, что там и как, а?
На бедовом «козле», по чему-то такому, что очень приблизительно можно назвать дорогой, трясясь и качаясь, забираемся на Айкуайвентчорр — пологую гору, «Гору с головой матери бога», как иногда переводят это название с саамского языка. При сильном воображении можно увидеть в этой горе контуры женской головы с длинными волосами. При сильном...
Влезаем почти на самую вершину. Несколько молодых людей — оказывается, ленинградские студенты, стройотряд — сооружают там канатно-кресельную дорогу. Ветер упруг, постоянен, давит всей массой воздуха. Ветер можно потрогать, пропустить сквозь пальцы, взвесить на ладони.
— Какие склоны, а? — кричит Василий Иванович, прыгая по камням, повеселев, забыв про больной глаз. — Уберем валуны, проложим трассы, поставим подъемники. Это же рай для лыжников. Скорость — сто километров в час! Две минуты — и вы внизу! Всех здесь с шести лет поставим на лыжи. У нас снег с сентября по май включительно, со всей страны поедут люди — смелые, мужественные, крепкие... Сочи! Сочи!
Шуршит под ногами жесткая губка ягеля, плетутся по камням карликовые березы — меньше повилики, с крошечными листиками, цветет брусника, серыми звездочками покрыли камни неизвестные мне лишайники. Жизнь, упругая, как ветер, настаивает на своем праве — здесь, где, казалось бы, прав у нее нет.
— Вот ленинградский студент везет тачку с цементным раствором по голове матери саамского бога, — с удовольствием говорит Василий Иванович. — Все надо мной смеются — какие подъемники, какие трассы? На жилье денег не хватает, а Киров на горнолыжном спорте помешан! Смеются, да...
Внизу под нами стояли ряды двухэтажных деревянных бараков — домов. Да, тех самых, что сорок лет назад были пределом мечтаний людей, зябших в палатках, жавшихся к железным, круглосуточно горевшим печкам, просыпавшихся по утрам в снегу, образованном их дыханием, а теперь стали — бельмом на глазу каменного города, источником жалоб, требований, недовольства.
— Жилье действительно важнее, — говорю я.
— Вот и вы туда же, — мрачнеет Киров. — Мужественные, крепкие, набираются сил и здоровья... Не жильем единым...
— А вы пожили бы в бараке...
Киров никогда не спорит прямо, он заезжает издалека, он перерезает путь полемике где-то впереди, как охотник путь зверю.
— Австрийцы тут были. Нам бы, говорят, такое сокровище, мы тут всемирный центр олимпийского значения построили бы. На туризме такие бы доходы зашибали...
И вдруг меня осеняет...
— Вы Талейран, — говорю я.
— Средства-то на жилье не уменьшатся, Талейран, Талейран!.. Это же другие источники финансирования! В будущем году принимаем гостей из дюжины стран. Горнолыжники все. У нас тут с марта по май солнце, снег, красота белоснежная. Вот и бараки снесем, через три года их тут ни одного не останется... Стыдно даже сказать — наши лыжники последние места занимают. Всех школьников на лыжи поставим, это же для здоровья полезнее, чем Сочи. Загорелые, мужественные... В здоровом теле — здоровый дух...
Никакой, если присмотреться, Василий Иванович не дипломат, а напротив — очень прямой человек, только дальновидный. И делающий то, что считает правильным, обстоятельно, неторопливо.
Вот и горно-лыжный спорт. Он все обдумал основательно, взвесил, заглянул в ближайшее и в далекое будущее. В ближайшем — здоровье жителей города, развитие спорта, организация всесоюзных и международных соревнований, стало быть — дополнительные ассигнования на жилищное строительство и благоустройство. В далеком будущем — кто знает, не превратится ли Кировск со временем в курортный городок? Ведь не вечны запасы апатита и прочих минералов в его горах, а в марте — мае здесь обилие солнца и снега — не хуже, чем на Кавказе или в Альпах, зимой — благодать для любителей трудных лыжных походов, да и короткое лето имеет свою прелесть...
Об этом написал Василий Иванович отличный доклад.
— «Праздник, который всегда с тобой» читали? — спрашивает он. — Очень хорошо там Хемингуэй описывает отдых в горах на лыжах. Привлекательно описывает... Все здесь нам дала природа, надо и эти богатства использовать...
Василий Иванович любит литературу и неплохо ее знает. Особое чувство питает он к Паустовскому. Не без влияния этого нежного писателя придумал он несколько лет назад построить здесь, в Заполярье, цветочные теплицы на 1300 квадратных метров. И построил. Снабдил город астрами, гладиолусами, гвоздиками...
— Знаете, как берут? Из соседних городов к нам за цветами приезжают! Сначала скептики тоже ворчали и улыбались. А теперь в любое время года — пожалуйста, покупайте свежие цветы. Помните, у Паустовского? В Москве, в голодные годы, живой цветок ему жизнь украсил, и дух его поддержал, а может быть, и спас... И к тому же — ведь средства на освоение гор для спорта и на теплицы по другим статьям идут и на строительство жилья их израсходовать никак невозможно...
Прошло несколько лет. Старенькое здание горисполкома снесли, выстроили новое, современное. Проложили в горах трассы, поставили подъемники. Поехали сюда лыжники — спортсмены, ученые, рабочие, космонавты. Не хуже тут, чем в Бакуриани — пожалуй, даже солнце ближе, небо шире. Раздольнее, что ли. Мчись на лыжах, наслаждайся чувством полета. Похоже, оправдался замысел головы.
Но Кирову мало.
— Душу человека облагораживает красота! — начинает он. — А где живет красота, помимо природы? В том, что создает человек, — в искусстве. Стало быть, нужен для улучшения жизни подъем искусства — вот что главное для нас. И опять-таки, для кого стоит в первую очередь стараться? Яснее ясного, для кого, — для детей!
Я далек от мысли, что все, что делается в Кировске — заслуга Василия Ивановича. Конечно, ничего бы он не смог без тех, кто стоит над ним, и без своих подчиненных, без тех, кто избрал его в городской Совет. Ничего не смог бы он и без объединения «Апатит», его директора Г. А. Голованова, без того стиля работы, который характерен не только для Г. А. Голованова, но и для руководителей горкома партии — до недавнего прошлого Г. Г. Гильманова, а сейчас — П. Н. Якимова. Этот стиль — работать деловито, без суесловия, стараясь подчинять все целесообразности, сохранять высокую культуру хозяйствования, управления, взаимоотношений, а главное — предвидеть послезавтрашний день, иметь стратегию.
К счастью, людей, сочетающих доскональное знание дела с умением видеть далеко вперед, способных хорошо организовать работу не с помощью окрика, а с помощью здравого смысла, становится все больше. Увы, и они не всегда осознают сложную связь, существующую между уровнем культуры и результатами труда, поскольку видят в первой лишь систему «мероприятий».
Но что такое культура? Это не только широкое общее развитие человека, не только ясные знания и вежливое поведение. Все это необходимо, но совершенно недостаточно без важнейшего: способности жить не только своими личными интересами. А такая культура не концертами, лекциями и кинофильмами создается, она если не впитывается с молоком матери, то вообще приобретается чрезвычайно медленно, десятилетиями, — как десятилетиями копится в тундре тоненький слой плодородной почвы на каменистой земле.
Эстетическое обучение — вот сейчас главная забота Василия Ивановича.
В 1976 году в двух музыкальных и одной художественной школах училось 528 детишек у 36 учителей, а в 1980‑м число и учеников и учителей удвоилось.
Светло на душе становится в школе, где в одном классе трубят трубы, в другом поет скрипка, где по коридорам пробегают десятилетние танцовщицы в пачках, где царят, так сказать музы. Эта школа, в прошлом музыкальная, дополненная в 1978 году хореографическим отделением, называется теперь школой искусств. Во главе ее стоит Михаил Викторович Шевах, работающий здесь уже шесть лет, по образованию скрипач, родом из Витебска. Приехал он в Заполярье с семьей, обосновался прочно, завоевав общее уважение способностями, трудом и открытостью души. Достижения он склонен затушевывать, недостатки подчеркивать.