Памятник жертвам лавины... Что ж, его поставить никогда не поздно, пока крепок для него постамент — наша жизнь, наша Россия во всей ее красоте...
— Напишите о Кировске как о городе большой химии и большого спорта! — напутствует меня Василий Иванович.
Я молчу.
— Мы победили! — говорит он вдруг и обнимает меня от избытка обуревающих его мыслей и чувств.
— Это только громкие слова, — поддразниваю его я. — Победили, победили... Выжили, а вы — победили!
Он отпускает меня, мрачнеет и говорит тихо и укоризненно:
— Неужели вы не понимаете? Не понимаете, что для нас тогда выжить — это и значило победить?
1981
Лев КуклинАнатолий ТомилинАлександр ШалимовРЕПОРТАЖ ИЗ ПОДЗЕМНОГО «КОСМОСА»
Маршрут нашей поездки пролегал через Мурманск, каменистые тундры на северо-западе Кольского полустрова, через город геологов и горняков Заполярный. Конечной точкой были суровые берега озера Вилгис-Коддео-айвинярви.
Именно там, среди пустынных тундр, уже тринадцать лет осуществляется один из удивительнейших проектов нашего времени: прорыв в глубокие недра планеты — в загадочный подземный «космос».
В век НТР бурение сверхглубоких скважин, подобно исследованиям атомного ядра, океанических глубин, космоса, это не только самый передний край науки и технологии, но и зримый показатель уровня технических и научных возможностей государства.
Кольская сверхглубокая — рекордсмен глубинности бурения. Перешагнув глубину одиннадцати с половиной километров, она оставила далеко позади все зарубежные достижения. Кроме того, это единственная в мире сверхглубокая скважина, пробуренная в древнейших кристаллических породах Земли, в самом «темени» Балтийского щита, возраст которого исчисляется миллиардами лет. Она же безусловный рекордсмен и по ошеломляющим открытиям, которые позволила совершить. Но о них чуть позже...
На последнем этапе пути к сверхглубокой Кольской скважине СГ‑3, от города Заполярного до буровой, дорога петляет. Наш «газик» с рычанием берет подъемы, объезжает выбоины и валуны. Низкое серое небо. Перемежающийся дождик. Кругом всхолмленная пологими безлесными сопками каменистая поверхность; тусклые, похожие на лужи, озера с плоскими берегами. Тоска... И вдруг, когда мы уже приближались к цели, в случайный разрыв между тучами выглянуло солнце. Тундра просияла. Именно «просияла», другого слова тут не придумаешь. Как скромница — неяркая и незаметная в толпе, взмахнула вдруг ресницами и глянула в самое сердце голубыми озерами. Зарделась румянцем ягодника, расцвела мягкими переливами мхов...
— Стойте, стойте, пожалуйста! Позвольте выйти, взглянуть...
Геологи смотрели на своего спутника и коллегу с полным пониманием. Кому, как не им, знакомо чувство восторга первооткрывателя красот природы. Хотя сами-то они и попривыкли, конечно: когда-то оба, и Шалимов, и Куклин, работали в этих местах. Машину остановили. Томилин щелкает фотоаппаратом в тщетной надежде запечатлеть, увезти, сохранить и передать другим... Что сохранить? Что передать? — Восторг. Серые россыпи валунов и белоснежные водопады... Карликовые березки...
Солнышко чуть-чуть посветило и спряталось. Снова набежали тучи. Ветер принес водяную пыль приближающегося дождя. Но картина, подаренная природой всего-то минут на пятнадцать-двадцать, до сей поры держится в памяти.
Земля эта с незапамятных времен была русскою. Уже в девятом веке ее коренные жители — саамы или лопари, «лопь» — союзники новгородцев в борьбе против скандинавов-норманнов, разорявших набегами край, грабивших соль, красную рыбу, моржовый клык, ворвань, пух и пушнину.
До сей поры сохранили берега Студеного моря новгородские названия. Так северная часть Кольского полуострова, примерно до мыса Святой Нос, зовется Мурманским (норманнским) берегом. Восточное и юго-восточное побережье у Горла Белого называется Терским берегом. Западная кромка Белого моря до самого устья реки Кемь — Карельский берег.
Последний поворот дороги — и перед глазами в затуманенной дали возникает, как видение, белая башня с пристроенным к ней длинным зданием — кораблем. Неправдоподобное зрелище среди дикой и пустынной тундры! Это буровая. Она стоит у кромки воды озера. И прямо из первозданности природы мы попадаем в теплое светлое здание то ли завода, то ли НИИ. Пожалуй, это веяние времени. Во многих городах сегодня можно увидеть на зданиях буквы «НПО» — научно-производственное объединение. Симбиоз науки и техники, теории и практики — символ прогресса нарождающегося третьего тысячелетия на календаре цивилизации.
Действительно — внизу, на первом этаже, цех. Здесь нарезают, проверяют на дефектоскопе бурильные трубы. Испытывают, «мучают» их, прежде чем допустить в дело. На втором этаже светлые, просторные лаборатории, залы для работы геологов — точные приборы, геологические карты, разрезы. Рядом кернохранилище — святая святых экспедиции; тут хранится керн — главное, ради чего бурится сверхглубокая, — тонкий столбик горных пород, извлеченных из скважины.
А больше всего поражают с первого же взгляда люди... Передний край всегда труден. Он требует людей особого склада, особой закалки, настойчивости, принципиальности, высочайшей научной честности. Именно таких людей мы встретили на Кольской СГ‑3. Геологи с удовольствием водили нас по своему обширному хозяйству, откровенно и бесхитростно хвастались.
Экспедиция, в которой со всеми подсобными рабочими, буровиками, геологическим и производственным персоналом насчитывается около трехсот пятидесяти человек, живет своеобразной жизнью.
Небольшое «научно-производственное объединение» находится в относительной изоляции. Вместе живут, вместе работают, вместе проводят свободное время; и почти постоянно в экстремальных условиях, и природных, и технологических... Каждый человек и на виду и на счету. Поневоле приходит сравнение с большим космическим кораблем в дальнем полете!
Вероятно, самое трудное — создание в таком коллективе особого микроклимата, способствующего жизни и работе. И первое, что мы ощутили, — это атмосферу именно такого микроклимата.
Не секрет, что так бывает далеко не всегда, в Кольской экспедиции этого добились. Здесь практически не знают, что такое текучесть кадров. И уже в первый день мы поняли, что попали в коллектив, где друг о друге говорят только с дружеским уважением, где все сотрудники, начиная от руководства и кончая техниками, рабочими, водителями, преимущественно говорят «мы». «Мы прошли», «мы исследовали», «мы ликвидировали аварию», мы, мы, мы... Думается, в этом — один из секретов общего успеха...
Мы задавали простые вопросы... Экспедиция работает 13 лет. За это время пробурены километры земных толщ, вложены миллионы рублей государственных денег. В чем окупаемость скважины?
Допустим, что сверхглубокая скважина так же нужна науке, как и полеты к другим планетам. Но зачем было загонять ее на край света? Не проще ли «сверлить» землю в Подмосковье, рядом с Министерством геологии, или под Ленинградом, в непосредственной близости к научно-производственной базе?
Все эти вопросы оказались простенькими только снаружи...
Что мы знаем о внутреннем устройстве нашей родной планеты — мы, люди конца XX века? Казалось бы, и много, и... ужасающе мало. Да, мы раскрыли кладовые недр, богатства которых обеспечили и небывалый взлет технической цивилизации, и метаморфозы НТР. Но ведь за пределами булавочных уколов буровых скважин и крошечных дырочек шахт, самая глубокая из которых едва преодолела четырехкилометровый барьер, недра нашей планеты остаются ее самым большим «белым пространством» — причем пространством, практически неисчерпаемым, как и дальний космос.
Нам еще со школьной скамьи известно, что в центре Земли есть ядро, и оно, вероятно, двухслойное (внешнее и внутреннее); вокруг ядра — мантия, как мякоть персика. Мантия как будто бы тоже состоит из внутренней и внешней частей. Но спросите любого геолога, а не хотелось бы ему подержать в руках кусочек вещества мантии, да что там мантии — посулите ему образчик из базальтов, подстилающих гранитный слой земной коры. У каждого глаза загорятся и руки задрожат. Ведь мы только предполагаем, что земная кора, или литосфера, окутывающая, подобно кожуре персика, таинственную мантию, трехслойна. Под ее осадочными породами — сланцами, песчаниками, известняками — есть гранитный слой, а под ним «должен быть» базальтовый... Но этих базальтов пока еще никто не видел... До них не дошла ни одна скважина. Вот Кольская сверхглубокая должна была дойти, но...
Тут необходимо сказать, что все источники наших представлений о базальтовом слое, о мантии, пока косвенные. Они основаны на «простукивании» да на «прослушивании», на косвенных геофизических методах исследования недр, на гипотетических расчетах и предположениях. Получить же точный ответ можно, лишь подержав в руках керн — образец, вынутый с заданного горизонта, подвергнув этот керн всем мыслимым и немыслимым физико-химическим, минералогическим, радиометрическим и прочим исследованиям.
Пока, пожалуй, больше всего сведений о недрах дал сейсмический метод. При землетрясениях и при специально устраиваемых взрывах частицы вещества Земли упруго сдвигаются, толкают соседние — и возникают сейсмические волны. Они, как рентгеновские лучи, «просвечивают» тело планеты, приоткрывая ее внутреннее строение. Будь Земля однородной — скорость распространения сейсмических волн была бы везде одинаковой. Но на разных глубинах, по-видимому, встречаются слои разной плотности. Они преломляют и отражают волны, возвращая их наружу, где стоят приборы сейсмологов. Потом, по виду кривых на лентах самописцев, специалисты определяют пути волн и возможное положение отражающих слоев. Академик Б. В. Го лицын в свое время даже сравнивал землетрясения с фонариком, на мгновение вспыхивающим в недрах и освещающим мрак глубин... В 1909 году югослав А. Мохоровичич, изучая землетрясения в окрестностях Загреба, обнаружил на глубине границу, которая, по его мнению, отделяла земную кору от мантии.