И сейчас, выйдя за город, совсем не трудно представить себе, как выглядели эти места в своеобразном коридоре между двумя большими озерами — Имандрой и Умбозером. Высокие сопки с вершинами, срезанными и сглаженными древними мощными ледниками, отлогие склоны, поросшие узкими елями, редким подлеском и кустарником. Издали все это напоминает огромный макет с деревьями, нарезанными из картона и бумаги. Все уменьшенных размеров. Когда через год я был в Мурманске, местные писатели Борис Блинов и Владимир Смирнов решили показать мне лес. Мы шли к стоящим вдали елям. Под ногами был мешавший идти, я думал, черничник, но оказалось — заполярная березка. И сейчас несколько веток ее — в полный рост! — стоят в цветочной вазе на моем письменном столе. Крепкие мелкие желтые листья, меньше копейки величиной.
Но вернемся к хибинским сопкам. Кое-где здесь от вершины до подножья — как будто полоса белого полотна безо всякой растительности: тут когда-то сошла снежная лавина, сметая все, что встретила на своем пути, — живое и неживое, — погребая его под многотонным слоем снега такой плотности, что по нему, не проваливаясь, могли идти бульдозеры.
Поздним вечером мы сидели в уютном теплом холле базы отдыха Кольского филиала АН СССР. Смотрели по цветному телевизору чехословацкую комедию, окна были плотно зашторены. Утром мы узнали, что именно в этот поздний вечер было северное сияние. Кто-то из работников базы, услышав утром наш разговор, сказал: «Ведь вчера ночью было! Видели?» — «Нет, — ответили мы, — что ж нам не сказали?» — «Так обычное ж дело, — ответила девушка. — А вы что, не видели никогда?» Мы удивились, что оно было, а девушка была удивлена, что кто-то не видел северного сияния ни разу в жизни и готов был встать среди ночи, чтобы посмотреть на это «быстро меняющееся свечение отдельных участков ночного неба, наблюдаемое временами преимущественно в высоких широтах. Происходит в результате свечения разреженных слоев воздуха на высотах 90—1000 км под действием протонов и электронов, проникающих в атмосферу из космоса» — как сухо и бесстрастно определяет это чудо природы «Энциклопедический словарь».
Когда начинали разведку и разработку апатитов, не было даже карт, все было впервые. Академик Ферсман вспоминал: «Здесь можно открыть реки, протекающие 80 км по широте, а не по меридиану, как указано на картах; вы можете натолкнуться на крупнейшие горные вершины и водопады там, где на карте показана болотистая низина, наконец вы совершенно не уверены, что точки на наших картах не отнесены на 50 км к западу или востоку, что реки текут действительно в указанном направлении...»
Однако месторождение было разведано, оценено, и за Полярным кругом, за чертой, отсекающей, казалось, целиком всякую возможность жить и работать в этих краях, рос город, мужали люди, охваченные одним стремлением — в кратчайший срок освоить месторождение, дать сельскому хозяйству страны отечественный апатит. И это вопреки утверждениям западных специалистов о неосуществимости наших планов. Один из таких «прогнозистов», немецкий инженер Крюгель, говорил на Международной суперфосфатной конференции в 1930 году: «Очень сомнительно, чтобы те большие надежды, которые Советы возлагают на применение апатита, когда-либо оправдались. Климат местности, где встречаются залежи, неблагоприятен, и люди там едва ли смогут жить. По моему мнению, скоро придет время, когда от гордых надежд Советов... ничего не останется».
Думал ли Крюгель и иные с ним, что цитировать его через полвека будут только для того, чтобы показать несостоятельность надежд на усиление зависимости нашей Родины от зарубежных фирм. Сколько было таких надежд на Западе! Столько же их и не оправдалось! Мне вспоминается история, рассказанная на Ижорском заводе. В 1930 году наше народное хозяйство остро нуждалось в мощном блюминге — прокатном стане большой технической сложности. Такие блюминги выпускали тогда в мире только три фирмы — все за границей. Выполнить заказ они согласились, но потребовали на эту работу год времени и 17 миллионов долларов. А ждать было невозможно. Рабочие с Ижорского сказали: «Нам не хватает знаний. У нас мало техники. Но у нас есть нечто большее: большевистское упорство, воля и сила партии — и мы создадим советский блюминг». За 8 месяцев и 27 дней прокатный стан был создан, а иностранные фирмы посрамлены.
В истории Родины множество примеров, когда рабочие, инженеры и техники после отказа зарубежных фирм выполнить нужные нам заказы (по различным причинам — то от невозможности по срокам, то по причинам политического характера, как это было с оборудованием для гигантского газопровода) выполняли их на таком высоком уровне, что иностранные спецы тех же фирм удивлялись.
Так связываются в единую цепь примеры самоотверженного патриотического труда наших рабочих, инженеров и техников в самых разных отраслях народного хозяйства и в разные времена. Где теперь Крюгель? Где стенограммы той конференции? А советский апатит уже в том же 1930 году, когда заседала упомянутая конференция, пошел не только на наши поля, ждущие удобрений, но и за границу на пароходах и в товарных поездах.
...Из окон нашей комнаты не видно на снегу ни тропинки, ни лыжни. Только что прошел снег, сегодня середина рабочей недели, а вот в выходные дни здесь — яркие лыжные костюмы, пересекающиеся лыжни, лыжники — начинающие и мастера, рыбаки над лунками в вечной надежде на клев. Снега — без края и начала, сопки и склоны, а прямо — ровная белая пушистая плоскость замерзшей Имандры.
Ничто не говорило, что мы в центре мировых запасов ценнейшего сырья — «камня плодородия», крупнейших рудников, обогатительных фабрик, рядом с комбинатом, от работы которого в прямой зависимости находится почти вся суперфосфатная промышленность страны, вблизи города, где живут люди, добывающие апатит.
Утром на следующий день мы поехали на рудник Центральный, на плато Расвумчорр. Еще и еще раз задумываешься над величием человеческого духа, стоя на краю гигантской воронки с автомобильной дорогой, по отлогой спирали уходящей в глубину земли. Сейчас здесь тишина. Далеко внизу беззвучно ползут оранжевые самосвалы. Отсюда они кажутся единственно живыми маленькими существами, попавшими в страну снегов и скал, в этот глубокий кратер, независимо от человека и делающими здесь неведомую работу. Только на первый взгляд здесь все обычно. Ритмично и целесообразно — да. Обычно — нет! Раз в неделю люди покидают рудник и в его бездне раскатывается взрыв, одновременно отбивающий 200—300 тысяч кубометров горной массы, тысячелетиями до этого существовавшей в монолите. Затем ее вывозят — вскрышную пустую породу и апатито-нефелиновые руды. Просто? Да, если забыть о том, что по климатическим условиям эта местность приравнивается к зоне арктических островов — Шпицбергена, Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и других. Забыть, что минусовые температуры здесь — в любое время года. Холода стоят девять месяцев в году, а снег на вершинах, едва растаяв в июле, уже в сентябре вновь покрывает эти камни. Просто — если забыть, что силу порывов здешних ветров не выдерживали вначале линии электропередач, что густые сырые туманы здесь могут стоять до двух недель кряду не слабея, и поэтому иногда в тихую погоду в огромном кратере рудника зависает смог, не только затрудняющий работу, но временами делающий ее просто невозможной. На многих участках здесь высота снежного покрова превышает три метра, а иногда достигает восьмиметровой высоты, или глубины — это как посмотреть! Ведь за зиму в карьере рудника скапливается до полутора миллионов кубометров снега.
Совсем недаром это место зовут Малая Антарктида.
Здесь работает сплоченный коллектив. Бурильщики, машинисты мощных экскаваторов, водители огромных самосвалов, бульдозеристы, взрывники, слесари — все объединены общей мыслью: дать на поля миллионы тонн апатита. В 1964 году здесь была добыта первая тонна руды, в 1971‑м — пятидесятимиллионная, а в 1974‑м — уже стомиллионная тонна руды была поднята на свет заполярного солнца.
Мы стояли и смотрели вниз. Одна из машин, поднявшись из глуби, медленно проезжает мимо. Колесо — выше нас, и приходится высоко задирать голову, чтобы ответить на приветствие улыбающегося водителя.
Обратно возвращаемся мимо парка большегрузных самосвалов. Мощные отечественные БелАЗы трудятся на руднике вместе с канадскими «Юнит-Ригами». Нам рассказали, что, когда группа советских рабочих ездила в Канаду знакомиться с этими машинами, которые закупала наша страна, удивление и восхищение тамошнего персонала вызвала подготовленность и высокая квалификация посланцев Кировска: слесарь рудника Центральный Александр Евгеньевич Васильев на курсах по освоению самосвалов «Юнит-Риг» проводил сборку и регулировку двигателей новой для него конструкции вместо шести часов по заокеанским нормам — всего за полтора часа.
Обычно и регулярно сейчас автобусное движение на плато Расвумчорр. Сильные, специально оборудованные машины уверенно поднимаются к руднику по сложной горной трассе. И опять вспоминаются рассказы старожилов о радости горожан, когда пятьдесят лет назад в поселок горняков Кукисвумчорр впервые пошли автобусы. Всего четыре! А сейчас у кировчан несколько автобусных маршрутов, специальные машины для перевозки людей в сложных условиях, более полутора тысяч индивидуальных легковых автомобилей.
Доброжелательность, гостеприимство и интерес. И все это — искренне, неформально. Их ощущаешь везде — на улице, в гостинице, на предприятиях, где мы встречались с трудящимися.
Вот мы на Первой апатито-нефелиновой обогатительной фабрике. Между сменами одни задержались, другие пришли пораньше. Красный уголок полон. Вспомнили, как в 1930 году на берегу озера Большой Вудъявр артель землекопов (не экскаваторы, а — землекопы) начала копать котлован. На высоту двухэтажного дома через несколько площадок выкидывалась обыкновенными лопатами земля. Через тринадцать месяцев фабрика была готова.
В сентябре 1931 года апатитовый концентрат был получен в промышленных масштабах. Впоследствии, через два года, было принято решение о расширении фабрики, о ее модернизации. На фабрике постоянно снималось устаревшее оборудование, ставилось новое, более производительное.