В связи с пятидесятилетием со дня основания и за большие успехи, достигнутые трудящимися Кировска в хозяйственном и культурном строительстве, город был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Нам довелось быть на городском торжественном собрании, в зале Дворца культуры объединения «Апатит», где была вручена награда. И в общей атмосфере приподнятости, в словах выступавших — рабочих, инженеров, руководителей — звучала гордость, радость высокой награде на знамени родного города.
Поездка в Кировск превратила в моем сознании точку на географической карте за Полярным кругом в реальный город, где в едином ритме со всей страной живут славные настойчивые люди, по-ударному работающие на рудниках и обогатительных фабриках.
...Когда мы уезжали, нам подарили гвоздики. Цветы среди снегов уже не удивляли. Кировск встречает и провожает друзей цветами.
Юрий РытхэуНА РАЗНЫХ БЕРЕГАХ
Сколько всего саамов живет в мире? Цифру эту довольно трудно установить точно, потому что на Скандинавском полуострове представителей этого народа считают по-разному. Финны считают только тех, кто занимается своим исконным занятием — оленеводством, шведы — как-то иначе, норвежцы вообще склонны полагать, что саамы давно ассимилировались.
Однако саамы существуют, и эта реальность подтверждается расцветом культуры и хозяйства советских саамов, хотя их и намного меньше, чем их соплеменников за пределами государственной границы.
В нашей стране саамы проживают в Мурманской области, точнее на Кольском полуострове в Ловозерском районе, и насчитывается их около двух тысяч человек.
А сами коренные жители севера Скандинавии считают, что их всего около ста тысяч человек.
Несколько лет назад ЮНЕСКО приняло программу изучения современного положения народов, проживающих поблизости от Полярного круга, в связи с интенсивным промышленным развитием северных районов земного шара. Главная задача этой программы заключалась в том, чтобы выработать рекомендации правительствам, в странах которых имеется коренное население в арктических зонах, с тем чтобы эти рекомендации позволили разработать меры по сохранению самобытных культур и традиционных форм хозяйства.
Проблема эта оказалась далеко не простой. Прежде всего потому, что народы Севера разбросаны по всей огромной территории вдоль Полярного круга по всему северному полушарию. Иногда они очень сильно разнятся между собой этнически. Так, эскимосы, одна из наиболее многочисленных народностей, живут и в Советском Союзе, и в Соединенных Штатах Америки, и в Канаде, и в Дании. Так же и саамы: они живут на территории Советского Союза, Финляндии, Швеции и Норвегии.
Но саамы и эскимосы разобщены главным образом разными социальными системами.
Мне довелось побывать и среди советских саамов и посетить все места расселения зарубежных саамов по всему северу Скандинавии. И я имел возможность воочию сравнить, что несет коренным жителям освоение Севера в условиях социализма и в условиях капитализма.
Как я уже говорил, саамы в нашей стране в основном живут в Ловозерском районе Мурманской области.
Летел я туда на вертолете из Мурманска, пристроившись рядом с летчиком Владимиром Николаевичем Сиговым. Несмотря на начало весны, погода была пасмурная, и наш вертолет летел довольно низко, позволяя хорошенько рассмотреть непривычную для меня тундру — здешняя лесотундра мне, привыкшему видеть голые, безлесные пространства Чукотского полуострова, казалась настоящей тайгой.
Вертолет опустился в Ловозере. Это современный благоустроенный поселок, районный центр, застроенный вперемежку современными многоэтажными зданиями и индивидуальными домами.
О том, что Ловозеро — центр оленеводческого района, сразу же напомнила мне оленья упряжка, лихо промчавшаяся мимо нашей машины.
— Это школьники готовятся к празднику Севера, — пояснил мне председатель Ловозерского райисполкома Анатолий Абрамович Рочев. — У нас оленей около пятидесяти пяти тысяч.
Это довольно большое стадо, пожалуй одно из самых больших на европейском Севере нашей страны.
Мы проехали мимо прекрасной школы-интерната, столовой-ресторана, клуба. Вперемежку с машинами, снегоходами «Буран», гусеничными вездеходами то и дело попадались оленьи упряжки.
— В последние годы, — продолжал Анатолий Абрамович Рочев, — мы как-то по-новому взглянули на оленью упряжку и решили, что рано еще ее сдавать в архив. У нее все-таки есть свои преимущества. И прежде всего в том, что это безотказный тундровый транспорт, не считая его экономичности, и, самое главное, олений транспорт экологически безвредный транспорт для тундры. Даже гусеничный снегоход не так уж безобиден; он уплотняет снег, и на его следе снеговой покров тает дольше. А для нашей тундры, где теплый и солнечный летний период короток, это имеет большое значение.
Трудно было удержаться, чтобы не зайти в светлое здание местной школы, где учительствует мой старый знакомый Павел Поликарпович Юрьев, окончивший педагогический институт имени Герцена в Ленинграде. Кроме преподавания своего предмета — географии, Павел Поликарпович ведет кружок «Юный оленевод». Причем, в отличие от подобных кружков в других школах, ловозерские юные оленеводы имеют собственное оленеводческое хозяйство с настоящими живыми оленями, с нартами, упряжками. В летние и зимние каникулы все свое свободное время ребята проводят в тундре.
— Теперь наша школа, — рассказывал мне Павел Поликарпович, — дает основные кадры для оленеводства в совхоз. Все-таки оленеводами рождаются и только очень редко становятся. Мы стараемся воспитывать в детях гордость за эту прекрасную древнюю профессию, в ней сохранены такие отношения с природным окружением, которые давно утрачены во многих других.
За долгими беседами мы часто возвращались к сложной и трудной проблеме: выживет ли древнее оленеводство при нынешнем интенсивном промышленном освоении Севера?
— А вы съездите в тундру и на месте поговорите с оленными пастухами, — предложил Павел Поликарпович. — Мое мнение таково. Ведь я хоть и руководитель кружка «Юный оленевод», но все-таки по своей главной профессии учитель. Да и мое отношение к оленю и к тундре во многом окрашено эмоциями.
Собрались мы ранним серым, но очень тихим утром. Вездеход подъехал к гостинице, мы погрузились и тронулись в путь. Вездеход, при всем том, что это сегодня незаменимая машина для труднодоступных районов тундры, все же не приспособлен для созерцания окружающего пейзажа, когда сидишь в плотно закупоренном кузове без окон. Есть только одно хорошее место — рядом с водителем, но оно обычно всегда занято проводником. Это особенно важно в такую, как сегодня, погоду, когда небо и земля сливаются в одну белесую пелену. Но для Василия Федоровича Рочева эти места хорошо знакомы. Он главный зоотехник совхоза «Тундра» и за долгие годы работы исходил собственными ногами все вокруг.
Иногда поднимаем брезентовый задник кузова, чтобы впустить в кузов свежий воздух, и видим: на однообразном сером фоне торчат, словно напоминание о жизни, стройные зеленые елочки.
Вдруг машина неожиданно останавливается, обрывается грохот гусениц, смолкает двигатель, и слышим человеческие голоса, лай собак.
Вездеход подкатил почти что прямо к чуму. Спрыгнув, проваливаюсь чуть ли не по пояс в мягкий, рыхлый снег. Бригадир Анисим Ефимович Юрьев смеется, помогает мне выбраться и ведет в куваксу — саамскую юрту.
— Давно, видать, не были в тундре? — спрашивает Анисим Ефимович.
— Да вроде недавно был, — отвечаю.
— Ваша тундра посуровее нашей, и снег там ураганами утрамбовывает так, что его пилой пилят.
— Это верно, — отвечаю и, низко пригнувшись, вхожу в юрту.
Знакомый запах тундрового стланика, прокопченных десятилетиями деревянных жердей, мерцание костра посередине тундрового жилища. И глазами и разумом поначалу примечаю то, что роднит саамскую куваксу с чукотской кочевой ярангой. Внутри, у стен — оленьи постели, связки ремней, дорожные сумки: оленевод кочевой человек.
А потом, уже усевшись у костра, где почти нет дыма, приглядываюсь внимательнее. Да, саамское кочевое жилище намного меньше чукотской яранги...
— Мы давно не живем с семьями в тундре, — словно отвечает на невысказанное замечание Анисим Ефимович. — Поэтому у нас осталась в обиходе только вот такая небольшая походная юрта. Пробовали разные палатки, да не прижились они у нас. Юрта все же лучше. Прежде всего она делается из подручного материала. Порвется где — запчасти тут же. А с этой палаткой — намучаешься: то одно потеряли, то другое порвалось, испортилось. Да и дух в куваксе наш родной, оленный!
Как и водится среди тундровых жителей, прежде чем приступить к серьезному разговору, нас угостили сначала олениной в разных видах: вяленой, мороженой и вареной. Затем, уже за чаепитием, я задал свой главный вопрос Анисиму Ефимовичу и его товарищам по бригаде: каким они видят будущее оленеводства на Севере.
— Ну вот, заговорили о будущем! — усмехнулся Анисим Ефимович. — А ведь еще недавно рассуждали так: последние дни доживает в тундре северный олень... Мы, правда, несогласны были, да нас и не спрашивали. А вот недавно спросили. И очень серьезно. И постановление приняли по экономическому и социальному развитию. И вот что я скажу — пока есть тундра, олень должен быть! Здесь все создано именно для этого животного. Это одно. Есть еще другое соображение: мы только-только начинаем постигать возможности этого уникального по всем статьям северного животного. Олень еще много может дать. Только маленькая добавка перед убоем, и выигрыш на пятнадцать, а то и двадцать килограммов. Раньше ведь считалось, что оленя вовсе не надо баловать. Как был он сам искателем своего корма, пусть таким и будет. Но это немножко не так...
Потрескивал костер, дым уходил в конус, в светлый кружок в вершине куваксы-юрты, иногда до нашего слуха доносился отдаленный глухой шум, едва уловимое дрожание земли — свидетельства близости многотысячного оленьего стада.