или самосвалы, а из глубины горы доносился рокот спускаемой руды. Да, все шло, как обычно, и луна, повисшая над кратером, тихо плыла по небу, когда из радиотранслятора поступило распоряжение диспетчера нескольким машинам покинуть карьер. Одна из названных машин была прикреплена на эту смену к его забою...
В салоне самолета стоял ровный усыпляющий гул.
Откинув спинки кресел, пассажиры дремали, кто-то даже посапывал.
Приближая отяжелевшую от сна голову к иллюминатору, Василий Мельников видел белое поле облаков, по которому, то извиваясь, как змея, то вытягиваясь или сжимаясь, точно пружина, плыла темная крылатая тень...
Распоряжение начальника рудника Центральный Геннадия Валентиновича Сазонова всем немедленно покинуть траншею было передано в 8.40 утра. К этому времени концентрация газов на дне карьера достигла предельных норм и следовало немедленно вывезти людей из опасной зоны.
Водители самосвалов забрали экипажи экскаваторов и повели машины наверх, на плоскую вершину плато Расвумчорр.
В одну минуту карьер затих, и только на верхних ярусах, почти у самой поверхности, оранжевые стотонные гиганты продолжали курсировать между забоями и отвалом, сбрасывая под откос «вскрышу» — горную породу, которую следовало выбрать, чтобы вскрыть полезный пласт. Миллионы тонн этой породы вываливались на отвесные склоны плато, поэтому, когда по весне сходил снег, казалось, что за зиму эти склоны заросли корой — темной и корявой, как кора дуба.
Девиз рудника на плато Расвумчорр был до предела лаконичен: «Выполнение плана — закон, перевыполнение — честь!» Два часа простоя из-за загазованности в сводке суточной добычи выражались нулями. Начальник рудника Сазонов смотрел на эти нули с неприязнью человека, который всегда помнит, что выполнение плана — закон! За год руднику Центральный полагалось выдать на-гора двадцать пять миллионов тонн. А для этого вывалить на отвалы столько же породы. «Баранки», которые теперь нередко появлялись в сводках, не могли не удручать.
Легче всего было все свалить на стихию. Если ветра нет, то его не высвистаешь, следуя древним поверьям. Но тем, кто работал на плато Расвумчорр, на стихию было валить грешно, ибо все, что они делали, они делали вопреки стихии. Зря, что ли, условия работы на плато приравняли к условиям работы на островах Северного Ледовитого океана! Зря, что ли, сюда бросили лучшую отечественную и зарубежную технику! Зря, что ли, японская фирма «Коматсу» прислала на рудник свой стодвадцатитонный самосвал, — знали там, в Японии: если выдержит автомобиль суровые условия заполярного горного рудника — авторитетная реклама ему обеспечена.
Сазонов смотрел в окно. И видел четыре вертикальных столба дыма над высокими трубами кочегарки.
Раздался звонок, и он снял трубку. Звонил диспетчер.
— Геннадий Валентинович, обещают ветер! Десять — пятнадцать метров в секунду! Порывами до двадцати! Туман, снег, метель, снижение видимости до пятисот метров...
— Отлично! — сказал он, дослушав диспетчера. — Ночью постараемся наверстать упущенное. — И усмехнулся: пятьсот метров видимости, а он доволен.
Надев полушубок, Сазонов вышел из кабинета.
— Я в карьер, — сказал он секретарше. — Отлучусь на полчаса.
Его голубой «козел», пофыркивая, стоял наготове. А день был, день был, боже какой день! Ослепительное солнце заливало ярким светом все окрест. Снег сверкал. А над белым гребнем по ту сторону пропасти горели в чистом небе две короткие яркие радуги.
— На смотровую, — сказал Сазонов.
Они понеслись в искрящемся воздухе, на смотровой площадке водитель притормозил. Сазонов вышел. И замер от восхищения. Гигантский кратер был наполнен синей тенью, словно прозрачной студеной водой. Глубоко внизу и на дальних уступах уже вздымались и опускались желтые стрелы экскаваторов. По дорогам, словно муравьи, сновали самосвалы. И слышалось ненасытное урчание рудоспусков.
Сазонов стоял и думал, что нужно обратиться к ученым. Найти ученых, которые помогут решить задачу. Где-то же есть такие асы, которым все по плечу, думал он. Поломают голову, проанализируют все процессы, создадут модель карьера и определят, какой физический механизм подключить, чтобы избавиться от загазованности...
Самолет приземлился в 12.05.
Василий Мельников ступил на трап и зажмурился от яркого света. Прямо за летным полем, за руслом реки, словно шлейф взлетающего реактивного самолета, плавно поднимался вверх восточный отрог Хибин. В тесных объятиях горной подковы лежал его Кировск — город, обретенный им в семилетнем возрасте и ставший ему родным. А ведь были предложения перебраться в Москву, в Ленинград. И всякий раз он отклонял эти предложения, потому что не представлял себе жизни без этих гор, имена которых звучат таинственно и прекрасно — Кукисвумчорр, Часначорр, Поачвумчорр, Эфеслогчорр, Айкуайвентчорр. Без синих озер Вудъявр, Имандра. Без друзей. Без своих учеников, которые уже, наверное, прознали о его приезде и с нетерпением ждут начала тренировки.
Он взглянул на часы — до начала тренировки оставалось два часа.
Стрелки показывали 14.40, когда тесной группой они подошли к подъемнику — двадцать одна шапочка и столько же пар лыж. Румяные от мороза мордахи, искрящиеся глаза. Он занял свое место рядом с трассой, а они цепочкой выстроились наверху. Он махнул рукой — и первая фигурка понеслась вниз, с каждой секундой наращивая скорость.
— Руками, руками работай!.. Выноси корпус!..
Там, в Шладминге, поди, уже началось. Репортаж по центральному телевидению выйдет в эфир только в 20.30, еще целая вечность...
— Далеко уходишь, ближе к флажку, ближе!..
Мальчишки проносились рядом — тоненькие, в огромных очках, словно стрекозы. На ногах импортные лыжи. А когда он начинал, лыжи были обыкновенные «дрова». И привязывались они к ноге намертво сыромятными ремнями — если падал, так уж вместе с лыжами. Мальчишки той поры, его отчаянные товарищи, любили гонять в Чертовом ущелье и совершать лихие прыжки со скалы, прозванной Чертовым мостом. А потом он возвращался в деревянный барак, где не было ни ванной, ни душа, и воду нужно было греть на плите, и хорошо еще, если эта плита топилась...
Он вдруг поймал себя на том, что рассуждает совсем как старик, хотя ему нет и сорока. Просто за эти годы многое изменилось. Кто мог знать, что Васька Мельников когда-нибудь выйдет на олимпийскую трассу?! А сейчас все горно-лыжные школы Кировска официально были признаны школами олимпийского резерва. И в том, что так случилось, была и его немалая заслуга — долго, очень долго он держался в чемпионах страны, поверили в Москве наконец, что Кировск — этот маленький заполярный городок — может стать родиной чемпионов. Поверив, Москва отпустила средства и на оборудование, и на тренеров, и на строительство крупного горно-лыжного центра. Новые трамплины, трассы, подъемники, гостиничный комплекс. На макете преображенная гора выглядела великолепно!
— Руками подрабатывай!..
Как быстро прогрессировали эти мальчишки! В десять-двенадцать лет они проходили ворота получше многих былых мастеров. И это тоже было закономерно — теперь тренеры горно-лыжных школ на общественных началах приучали ребят к горным лыжам еще в детских садах. Посвящать ребятам все свое личное время стало нормой. Говорят, учитель умирает в своих учениках. Неверно это, напротив — живет! Как жили и продолжают жить в нем, в Василии Мельникове, его славные учителя, от которых он принял спортивное мастерство, волю, страстность, так и он будет жить в этих мальчишках. И он, и председатель городского спорткомитета Дмитрий Веселов, и директор республиканского комплекса олимпийской подготовки горнолыжников Михаил Антиосов, и еще многие другие, кто свою жизнь посвятил городу, его настоящему и будущему. Если сегодня, работая плечом к плечу, они добились того, что в маленьком Кировске лыжным спортом охвачены почти все мальчишки и девчонки и возводится горно-лыжный центр на горе Айкуайвентчорр, то через двадцать — тридцать лет уже эти мальчишки, девчонки, приняв от них эстафету, преобразят облик Кировска.
Тренировку Василий Мельников закончил в 17.20. Отпустив ребят с горы, он несколько раз спустился сам, наслаждаясь скоростью. Когда он спускался в последний раз, началась метель. В глаза сыпало снегом. В ярких лучах ламп снег мчался вниз белыми струями.
Домой он вернулся в начале седьмого. В 19.40, когда он включил телевизор, то оказалось, что вторая программа не работает. Та самая, которая была отведена для телерепортажа из Шладминга.
Ветер мчался на плато Расвумчорр со скоростью курьерского поезда. И дымилась плоская вершина, словно проснувшийся вулкан. В кратере карьера кружили белые смерчи с воем и свистом, алчно набрасывались на машины, готовые свалить их и разметать по частям, словно задались целью еще раз испытать людей на прочность, словно и было это главным для разбушевавшейся стихии.
А люди работали. Ковши экскаваторов захватывали минерал и, низко опустившись над кузовом, загружали самосвалы драгоценным сырьем. И самосвалы уходили в дымную студеную мглу, в мгновение ока растворялись в ней, казалось бы, навечно, навсегда, но проходила минута, вторая, третья... и они возвращались, гоня перед собой мутное облако света...
В 19.56 на местный телецентр обрушилась лавина телефонных звонков. Мужские, женские, старческие и детские голоса задавали только один вопрос: «Почему не работает канал?» Дежурный по телецентру даже взмок, отвечая всем одно и то же: «Ищем неисправность. Сами жаждем увидеть репортаж».
Когда позвонил отец Леонида Мельникова, дежурный уже терял голос.
— Не беспокойтесь, — заверил он. — Канал работать будет! Успеха нашим!
Канал заработал за семь минут до начала передачи.
Они сидели перед цветным телевизором всей семьей — Тоня, Василий и их родители. И еще Дмитрий Веселов, в прошлом горнолыжник, ныне спортивный судья и председатель городского спорткомитета. Мужчины делали прогнозы, а матери не было дела до шведа Стенмарка и американских парней Фила и Стива Маре, претендующих на золотую медаль, она думала о сыне. Мысленно она сейчас была с ним, видела его в толпе горнолыжников, собравшихся на стартовой площадке, внешне он выглядел спокойным, но она знала, как он волнуется. Да, она его видела, хотя на экране ничего этого не было — камера панорамировала вдоль трассы, показывая зрителей, шоссе, по которому катили легковые автомобили, игрушечные домики австрийского курортного городка...