— Говорит и показывает Шладминг... Говорит и показывает Шладминг...
В голосе телекомментатора слышалось предстартовое волнение спортсменов и зрителей. Он говорил о том что днем в этом альпийском городке припекает солнце, температура поднимается выше нуля, поэтому на отдельных участках приходится подновлять трассу с помощью искусственного снега. Солнце и ночные морозы сделали трассу на редкость жесткой, и проходить ее будет нелегко. Затем комментатор стал называть имена участников, и все сидящие перед телевизором напряглись, ибо всякое случается — и травму можно получить на последней тренировке, и температура внезапно может подскочить, но нет — следом за Жировым, Цыгановым и Андреевым бывший вратарь сборной страны Владимир Маслаченко назвал и «пятнадцатилетнего школьника из Кировска Леонида Мельникова».
— Видел я наших ребят перед отлетом, — обращаясь к Веселову, проговорил Василий Мельников. — Выглядели они переутомленными, вялыми... Боюсь, что на этот раз их перетренировали. Стенмарк вон чуть ли не месячный перерыв в тренировках сделал накануне чемпионата.
— И такое может быть, — согласился Веселов. — Если долго вкалываешь на всю катушку, реакция притупляется. Помнишь, как наши хоккеисты после блестящих игр в Канаде проиграли на чемпионате мира? Их было просто не узнать — еле двигались, клюшки разом отяжелели. Тогда много писали о... — голос Веселова замер на полуфразе, потому что на экране возник Фил Маре.
Крепко сбитый, рослый американец принял предстартовую позу. Этот парень однажды уже был увенчан золотой медалью чемпиона и, судя по решительному виду, не намерен был упускать свой шанс.
Через десять секунд после старта Фил Маре налетел на флажок в четвертых воротах. Гибкий и потому безопасный, шест пригнулся к земле, пропуская слаломиста, а когда, раскачиваясь, выпрямился, Фил Маре уже сходил с трассы. Все это случилось в мгновенье ока.
— Сегодня мы, по-видимому, еще неоднократно станем свидетелями подобных срывов, повторяю — трасса на редкость жесткая. Даже такой опытный спортсмен, как Фил Маре, не смог справиться с коркой льда, которая за ночь образовалась на снежном покрытии, — возвестил Владимир Маслаченко и объявил следующего участника.
Это был Ингемар Стенмарк. И трассу он прошел в свойственной только ему мягкой, элегантной манере. Так красиво, как он, никогда и никто не ходил в слаломе. Даже легендарный Тони Зайлер. Но опытный глаз Мельникова отметил, что Стенмарк не рискует слишком приближаться к флажкам. Швед предпочел более пологую дугу, а это означало, что он упустил те самые сотые доли секунды, которые по сумме двух попыток определят чемпиона. Можно было подумать, что он дает фору своим соперникам. И правда, когда на старт вышел Стив Маре, время Стенмарка стояло всего лишь четвертым в колонке результатов.
У Стива Маре появился реальный шанс и, решив его не упускать, американец бросился вниз, как камень из катапульты. И показал лучшее время.
Теперь настал черед идти Александру Жирову. Последний год весь спортивный мир говорил о нем, как о новой звезде горно-лыжного спорта. Неожиданно для всех он ворвался в созвездие самых титулованных имен, покоряя зрителей не только стабильностью высоких результатов, но и элегантным катанием. Незадолго до этого чемпионата у него была сильная травма колена, которая поставила под сомнение сам факт его участия, о чем и сообщил Владимир Маслаченко.
Саша благополучно прошел трассу, но на этот раз без свойственного ему блеска.
— Не в травме дело, — глядя на этот спуск, проговорил Василий Мельников. — Перетренировали ребят.
И, подтверждая его правоту, Цыганов и Андреев, у которых не было никаких травм, трассу прошли вяло, и время, показанное ими, уступало времени Жирова.
Но вот на экране появился Леня. Пока он готовился к старту, Маслаченко говорил, что он не расстается с учебниками и еще что-то хорошее, но от волнения смысл слов для родственников померк.
Вот он пригнулся... Приготовился оттолкнуться... и... пошел!
Он начал хорошо, уверенно, чисто, запорхал в частоколе флажков, кидая свое не по годам сильное тело то влево, то вправо. Пройдены одни ворота... вторые... третьи... четвертые... и...
Да, он сходил с дистанции. Не упав и не сбив ворот, он скользил поперек горы, с недоумением глядя на свой ботинок.
— Что случилось? — прошептала Тоня.
— Тросик, наверное, лопнул, — предположил Василий. — Вот невезуха!
— Что ты хочешь от пацана, если сам Фил Маре сошел с трассы, — утешая отца, проговорил Веселов.
Василий покачал головой.
— Ты же видел, как он шел! Уверенно, хорошо. Давал нагрузку на ноги, вот тросик и не выдержал. Мне сразу эти новые крепления показались хлипкими. На такой трассе нужны надежные крепления, а «Салямон» — фирма новая...
А на экране уже мелькали записанные на видеомагнитофон кадры второго заезда, великолепный, просто блестящий спуск Стенмарка, показавшего на этот раз лучший результат, и спуск Стива Маре, который хотя и прошел хуже шведа, но по сумме все равно его время оказалось лучшим, и было видно, как занявший второе место Стенмарк пожимает ему руку. Затем пошли кадры, посвященные нашим спортсменам, которые выстроились друг за другом — на шестнадцатом месте Жиров, на семнадцатом Цыганов. Андрееву повезло еще меньше — двадцать третий результат по сумме двух попыток.
— Прав ты, старик, прав. И перетренировали ребят, и крепления не экстра оказались, но опыт неудач тоже великая штука! — проговорил Веселов и ободряюще хлопнул Мельникова по спине. — Проанализируем, станем умнее. Поверь, будут наши ребята еще ходить, как Стенмарк. И у Лени еще все впереди, так что нечего нос вешать.
Старики одевались, смущенно улыбаясь.
Так прошел этот день, обычный февральский день в Хибинах, который мало кому запомнился в череде будней. На улицах пуржило, мело поземкой, и над озером Вудъявр, над косым срезом горы Вудъяврчорр среди проснувшихся звезд плыла перезревшая луна. Время от времени ночную тишину нарушал дробный постук вагонов — шла руда, серебристо-серый апатит...
Аскольд ШейкинСЕВЕРНАЯ БАЛЛАДАНаучно-фантастическая повесть
Городу Кировску в Хибинах посвящается
Я стою в седловине горной гряды. У ног моих жесткая редкая трава, лишайники, мох. Сквозь них угловато выпирают камни. Сентябрь! Вершины слева и справа от меня белы от снега, равнинный простор далеко внизу залит золотом пожелтевшей лиственничной тайги. Там, где равнина примыкает к горам, синеет озеро. Вокруг него россыпь многоэтажных домов — мой родной город.
Старожилы нашего края говорят: «На Север трудно решиться приехать. Еще труднее потом с ним расстаться... Всей душой прикипаешь к скалам, прозрачному небу, студеному воздуху». Но я-то здесь и родился.
За седловиной — ущелье. Оно такое глубокое, что оттуда, где я стою, нельзя разглядеть ни проложенных по его дну железнодорожных рельсов, ни портала тоннеля, в который они уходят. Видны только серые языки каменистых осыпей, устилающих верхнюю часть противоположного склона.
Это как чудо. В сотнях метров подо мною, в сердцевине хребта, пробиты штольни. Там грохочут взрывы, машины стальными челюстями захватывают руду, а здесь вековечная тишина, беловато-зеленые, нежные, как пена, ягельники, глинистые овалы пятнистой тундры.
Один из этих овалов — он шагах в трех от меня — пересекает звериная тропа. Следы на ней очень четкие. Лисьи, заячьи. Отпечаток оленьего копыта. По нему прочерчены борозды — большой тяжелый зверь волочил когтистую лапу. Это прошел бурый медведь. Я знаю.
Куда большее чудо, чем штольни и рельсовый путь по ущелью, то, что от самой окраины города начинается территория заповедника, и все здесь поэтому должно оставаться нетронутым — растения, камни, норы, гнездовья птиц.
«Но все же почему? Почему?» — в десятый раз спрашиваю я сегодня себя.
Полгода назад я стал чемпионом зимних Олимпийских игр по биатлону. Проходили они в одном из альпийских городов. С утра до ночи не утихала там нарядная, радостная толпа. Церемонии, шествия, маскарады безостановочно сменяли друг друга. Я ничего этого не заметил. Все мои дни строились одинаково: с утра тренировочные упражнения, потом беседы с тренерами, психологом команды, опять упражнения. С половины десятого вечера — сон. Изредка, как яркая вспышка, — часы соревнований.
То, что мне удалось быстрее всех пробежать двадцать километров, самого меня нисколько не удивило: я жил в таком городе, куда съезжались соревноваться в скоростном спуске чемпионы страны. Было с кого брать пример. Но биатлон — особый вид спорта. Надо быстро пройти по трассе. Будут спуски, подъемы, подбрасывающие в воздух бугры. Скорее, скорее! Бесценна каждая доля секунды.
Но за спиной биатлониста винтовка. Пройдена первая четверть пути, и ты оказываешься на огневом рубеже. Надо повалиться на снег, одну за другой поразить мишени. К тому времени, которое будет тобою затрачено на весь путь и стрельбу, каждый промах прибавит по две минуты. Всего несколько пуль, отправленных «в молоко», и даже если ты лучший в мире лыжник-бегун — уже незачем продолжать борьбу. Развеются надежды тренеров, собственные мечты. Однако ты еще член сборной команды страны. На твоей куртке государственный герб, и провожали тебя, как героя.
Эти два вида спорта — стрельба и лыжная гонка, — не просто различны. Они взаимно исключают друг друга. Противоречат. Требуют от спортсмена, от его сердца, нервов, ума совершенно противоположного: то беззаветно выкладываться в ритмичной работе всех мускулов, то сосредоточенно затихать, сжимая в руках винтовку.
Второй этап гонки. Из-под палок, из-под лыж брызгами вылетает снег. Бешено колотится сердце. Рот раскрыт, губы хватают воздух. Все тот же приказ себе: «Скорее! Скорее!» Но — снова огневой рубеж. А так трудно остановиться! Ведь только-только ты мчался во всю свою силу. Пульс — двести ударов в минуту.