Фейт посмотрела на окно — жалюзи были полуоткрыты, никакого сквозняка не наблюдалось.
— Что ж, — подумала она. — Это не ветер.
Ни о каком сне больше и речи не шло. Полусонная и с головной болью, она села. Затем подошла и подняла этот прелюбопытнейший карандаш и стала рассматривать его как учёный, сделав вывод, что он просто скатился с рабочего стола по неизвестной причине. Она подняла листочек, посмотрев на его пустую поверхность. Когда она уже собиралась положить вещи обратно на стол, то невольно перевернула листок и увидела, что на нём написано:
«Ты меня передвинула».
— Что за?.. — воскликнула она, держа карандаш как возможное оружие на случай, если из шкафа выскочит скиталец. Но там не было никого; комнату и дом окружало только пустое пространство.
«Ты меня передвинула?» — размышляла Фейт, вернувшись в мягкую постель и пытаясь сложить всё воедино. Ей стало спокойнее, когда она полностью накрыла себя одеялом, как если бы оно волшебным образом служило ей в качестве щита от опасного мира снаружи. Она явно сошла с ума. Наверное, это из-за того, что дал ей Уэйд без её согласия. Скорее всего, именно это было причиной такого причудливого сна, в котором она чувствовала себя как в ловушке. Какие бы странные вещи ни произошли прошлой ночью, они происходят и сейчас. Её разум сыграл с ней злую шутку. Это она написала эти слова во сне и уронила карандаш. Галлюцинация — вот объяснение происходящему. Единственное.
Но Фейт всё же не могла избавиться от мыслей, что она ведь реально хотела порисовать на бумаге и слышала, как карандаш подкатился ближе к ней. Она крепко-крепко зажмурилась, пытаясь забыть, но слова накрывали волнами.
Ты передвинула меня. Ты передвинула меня. Ты передвинула меня!
Фейт опустилась на кресло, в котором уже как-то раз сидела. То, что она собирается сделать, будет больно; она знала это. Может, в глубине души именно поэтому она это и делает, но сама Фейт пыталась себя убедить, что это неправда. Она делала это только в особых, очень печальных случаях. Татуировка поможет. Будет больно, но так она сможет избавиться от другой боли. Рисунок на коже станет напоминанием, которое она никогда не забудет. Он будет началом её одиночества, а где есть начало, там есть и конец, ожидающий где-то на расстоянии.
— Ты уверена в этом? — спросила татуировщица. Все её руки были покрыты красивыми, цветными, яркими татуировками. Стебли вытатуированного плюща поднимались от шеи к щекам, расползаясь по ним и исчезая в длинных волосах.
— Да, только небольшую. А то родители прибьют.
— Мне это знакомо, малышка. Никаких проблем. Только будет немного больнее, чем в прошлый раз. Смотрю, тебе понравилось.
Её звали Глори — по крайней мере, она себя так называла, и рисунки Фейт её просто гипнотизировали. Линии были агрессивными и жёсткими, но их суровая красота нравилась Глори, и она подумывала, что обязательно перенесёт половину из них на своё тело. А теперь за эти густые и жирные линии Фейт заплатит адской болью. Глори много раз видела, как плачут уже взрослые парни, выбирающие этот вид чернил.
— Там же, но на другой стороне. — сказала Фейт, кивая головой в знак того, что её всё устраивает. — Как можно выше и шириной в два дюйма, чтобы не было видно.
Глори кивнула и достала планшет. Фейт вытащила свой и транзакция началась; сначала от планшета к планшету передался рисунок, затем прошла оплата за процедуру, опустошившую банковский счёт Фейт. Закрыв глаза, Фейт перевернулась в кресле на нужную сторону пока Глори готовила чернила и иглы.
— Полностью чёрную, как и тогда? — спросила та, желая добавить немного цвета.
— Да, насколько возможно.
Глори едва заметно покачала головой. Она научилась подавлять свои чувства в такие моменты, но всё равно вид сломленной девочки — маленького зажатого комочка на большом кресле — пробуждал в ней плохие воспоминания. Фейт собрала свои длинные светлые волосы в кулак и подложила их под голову, как подушку. Волосы были густыми и волнистыми, поэтому их надо было убрать, чтобы Глори сделала своё дело.
Фейт почувствовала жало иглы, коснувшееся её нежной кожи у линии роста волос, но не шелохнулась. Она впитала боль, как губка, и приготовилась к долгой процедуре. Посильнее свернулась в клубок, касаясь ладонями той части шеи, где была спрятана другая татуировка.
— А знаешь, — заговорила Глори сквозь электрический гул татуировочной машинки. — Мы с тобой как соль и перец, я и ты. Фейт и Глори[1]. Как будто нам суждено было встретиться.
— Наверно, да, — ответила Фейт, терпя головную боль, которая постепенно отступала в тень под натиском огня на шее.
— Можно сделать общую классную татушку — Вера и Слава. Милую такую, с завитушками.
Фейт уже представила себе картинку. Нарисовала её в своём воображении, но только не милую и изящную. Слово «Слава» окружал ярко-зелёный плющ, а «Вера» — стальная колючая проволока. И за её именем горела алая полоска, точно кровь, растекающаяся по коже.
Когда дело было сделано, Глори с помощью двух зеркал — спереди и сзади — предложила Фейт посмотреть на результат; но та не захотела, пока не пройдёт красный оттенок кожи. Это будет через несколько дней, но у Фейт возникло такое чувство, что она не взглянет на тату, пока боль окончательно не утихнет. Мысленный образ татуировки придаст ей терпения, а когда она наконец посмотрит на тату, от боли уже почти ничего и не останется
— Спасибо, Глори. Не думаю, что я вернусь.
— Никогда не говори никогда. Всё может измениться.
Глори потянула к ней руки, как бы демонстрируя все свои татуировки, но и одновременно для того, чтобы обняться на прощание. Фейт же просто подошла на шаг ближе, давая себя обнять.
— «Вера и Слава», — сказала она. — Запомни это. Ты и я.
Фейт не была так уж уверена, но ей понравился сладкий и нежный запах её кожи, как и крепкие, но в то же время ласковые объятия.
Часом позже Фейт, вернувшись домой, стояла в ванной. Держа в руке зеркало поменьше, она в раздумьях присматривалась в зеркало. Она думала не о новой татуировке, а о старой, на которую она впервые взглянула только через месяц или больше и впоследствии смотрела довольно редко. Но по какой-то неведомой причине она приподняла волосы не с той стороны. Случайно или же намеренно, не удержавшись? В любом случае, увидев раз, она уже не могла остановиться. Фейт подняла свои волосы вверх и посмотрела на красную кожу. В первый день татуировки особо не разглядеть. Всё кажется размытым, словно кто-то разлил чернила. Но общая картинка вырисовывалась, и Фейт не могла сдержать слёз. Две руки, держащие друг друга, запястья которых исчезали в её белокурых волосах. Линии были грубыми, но результат оказался мощным, как будто двое поклялись никогда не отпускать друг друга. И Глори, не удержавшись, добавила от себя крошечный стебель зелёного плюща вокруг запястий. Мастер добавила капельку надежды в символ скорби, которая смотрелась как белый голубь на фоне бесконечно-чёрного неба.
— Спасибо тебе, Глори, — прошептала Фейт. Ей понравилось. Ей стало легче.
Фейт сделала глубокий вдох и позволила волнам своих волос свободно упасть на плечи. Она взглянула на планшет и вспомнила, что должна была пойти и получить сыр и муку, как поручили родители.
А поручали ли?
Фейт закрутила свои длинные волосы в узел на затылке и слегка повернулась к зеркалу, позволяя себе вспомнить горькую правду. Она сама установила себе все эти напоминалки якобы от родителей ещё много месяцев назад. Фейт просто дублировала их по мере необходимости. Каждый день или два приходившие оповещения напоминали ей, что нужно сходить получить сыр и муку и вернуться домой до наступления темноты. Спустя доли секунд она понимала, что это не они. Но в тот короткий миг это было похоже на электрический гул иглы, татуировавшей её душу.
Она долго рассматривала рисунок на шее. Татушка была маленькой и надежно скрывалась за волосами напротив новой татуировки. Это была треснувшая ветка зимнего дерева без листьев. На ветке сидел лохматый орёл, смотревший вдаль, готовый бороться до конца, независимо от последствий. И он никогда не сдавался.
Её родителей нет. Уже давно. Они не умерли, не переехали каким-то образом в штат без неё. Они не оставили её из-за затяжного и крайне важного поручения, чтобы потом вернуться однажды в условленное время.
Нет, её родители не вернутся.
Её родители стали скитальцами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯПолевые Игры
Глава 9. Дезориентированная
Полевые отчёты Мередит получала благодаря серии взломов планшетов (что было сделать не так-то просто), устным сообщениям и своим разведчикам. По большей части это были не очень хорошие новости. Переваривать неиссякающий поток удручающей информации она уже привыкла, но последний отчёт был не похож на другие. Он содержал сведения, которые могли изменить всё.
Десять скитальцев мертвы. Вошли одиннадцать, вышел только один.
Все известные ей войны начинались именно с этого. Прямой конфронтации можно избегать до определённого момента, если обе стороны готовы к переговорам. Но некоторые мероприятия являются очевидным вызовом. Их цель — чётко донести свои намерения. Одна сторона даёт понять другой, что условия изменились. Больше никаких увиливаний. Враг разжигает огонь войны, нравится ей это или нет. Мередит была одной из немногих, кто знал о надвигающемся противостоянии. Она знала все тайные планы и могла представить, как сильно изменится мир. Эту информацию она хранила как зеницу ока.
— Все, кроме одного? — переспросила Мередит. Она сидела посреди огромного и пустого пространства её тайного логова, о котором знали только её самые надёжные разведчики. Оно находилось ближе к Олд-Парк-Хилл, чем ей бы того хотелось, но так сложились обстоятельства, и ей пришлось смириться. Нужно было держаться как можно ближе к линии фронта, если вообще не быть прямо на ней. Как ещё можно быть в курсе всех самых важных событий, п