— Далеко до Большой галереи? — спросил я.
Вместо ответа он, по-прежнему не говоря ни слова, махнул кадилом, показывая вперед.
Вскоре — не могу сказать когда, поскольку время вокруг явно остановилось — мы, наконец, ступили под своды Большой галереи. При виде этого чуда все страхи мгновенно растаяли. Передо мной вновь распахнулось пространство. Свет кадила не доставал до высокого потолка галереи, и потому складывалось впечатление, что ее чуть сходящиеся к верху стены уходят в бесконечность. После тесноты коридора широкая просторная галерея завораживала неземной красотой. Только ради того, чтобы оказаться здесь, стоило идти на все предпринятые мной ухищрения. Наслаждаться ее совершенством можно было бесконечно. Лишь одно побудило меня тронуться с места — осознание того, что снаружи, за невообразимой толщей камня, быстро темнеет.
Подъем по деревянному помосту, проложенному по полу галереи, дался куда проще. И вот я уже стоял в погребальной камере фараона. В углу возвышался пустой гранитный саркофаг. Находилась ли здесь когда-нибудь мумия Хуфу или нет — споры об этом не утихают до сих пор. В стенах виднелись отверстия тех самых загадочных шахт, что проложены из гробницы наружу. По одной из гипотез душа фараона находила через них свой путь к звездам. Да уж, кроме души, вряд ли что-то иное могло просочиться по столь узкому проходу.
В целом камера фараона производила весьма мрачное впечатление. Возможно, виной тому облицовка из черного асуанского гранита, резко контрастирующая с белыми известняковыми плитами галереи. Я снова почувствовал себя неуютно. Впрочем, стоило ли удивляться? Ведь я стоял в могиле. Эта мысль невольно заставила поежиться. Поэтическое настроение, овладевшее мной в галерее, окончательно улетучилось. Кажется, пора возвращаться. В конце концов, цель достигнута. Я — слава вовремя подвернувшемуся «гиду»! — все же побывал в самом сердце Великой пирамиды.
Вспомнив о старике, я обернулся и обнаружил, что кроме меня, в камере никого нет. Кадильница стояла на полу перед входом. Ее фитиль светил ровным в безветрии мира мертвых пламенем. Египтянин дал мне возможность в одиночестве прочувствовать атмосферу вечности.
Я окликнул его и немного подождал, но никто так и не появился. Может, он не только немой, но и глухой? Я взял кадильницу в руку, вышел из камеры и поднял ее на уровень глаз. Расступившаяся мгла выпустила из своих объятий только каменные стены.
— Эй! Где вы?
Ответом была тишина. Губы мгновенно пересохли. Что это? Какая-то шутка? Я прошел немного вперед и еще раз позвал старика. Безрезультатно. В голове принялись роиться неприятные мысли: «Куда он делся? Ушел? Но почему?! Решил, что я и без него смогу найти обратную дорогу? Поэтому оставил мне светильник? А сам? Он что, умеет видеть в темноте?»
Какими бы ни были ответы на все эти вопросы, их время придет позже. Сейчас надо торопиться. Если египтянин ушел, то недалеко. Догнать его будет нетрудно.
Крепко держа в левой руке кадильницу, я принялся спускаться вниз по галерее, невольно сдерживая свой порыв. Не хватало еще кубарем скатиться вниз к ее подножию. Меня не так волновали возможные увечья, как перспектива остаться в кромешной темноте.
Довольно быстро миновав галерею, я остановился и снова окликнул старика. Ответа не последовало. Непостижимо. Я осматривал камеру фараона минуты две, не больше. Если даже допустить, что египтянин сразу покинул меня, как он мог уйти так далеко вперед? Впрочем, он, вероятно, ходит по этим ступеням ежедневно и не нащупывает каждую из них ногой. Неужели мне не удалось хотя бы приблизиться к нему? Я шагнул вперед и всмотрелся в черноту коридора, который предстояло пройти. Как он движется там в сплошной темноте? Или у него есть с собой еще один светильник? В надежде разглядеть впереди хотя бы какой-то отблеск, я осторожно поставил кадильницу на пол и аккуратно прикрыл огонь ладонями. Возможно, я опустил их слишком низко. Пламя мигнуло и — погасло! Дикая паника мгновенно захлестнула меня. К счастью, я быстро взял себя в руки, вовремя вспомнив, что в кармане лежит зажигалка. Чтобы побороть подступивший приступ животного страха, я достал ее из кармана нарочито медленно. Настолько медленно, что мне достало времени заметить слабый рассеянный свет. Старик! Он близко. Однако источник света находился не прямо передо мной, а где-то сбоку.
Я аккуратно зажег фитиль, взял светильник в руки и сделал несколько шагов вперед. Из темноты показался еще один проход в каменных стенах. Он шел горизонтально в направлении, противоположном тому, в котором мне предстояло идти. Я замешкался. Пойти по проходу означало удаляться от выхода. Но что, если старик именно там, откуда идет этот слабый свет? В любом случае, он горит неспроста. Я свернул в проход, превозмогая новую волну страха. Разумная часть сознания рвалась к выходу, и я вполне понимал ее, но что-то подсказывало: выход из пирамиды лежит через этот проход.
Свет становился все ближе и явственней. Кадильница, как две капли воды похожая на ту, что находилась у меня в руках, стояла на полу небольшого помещения. Я сразу понял, где нахожусь. Это была так называемая камера царицы. Никто не знал, с какой целью построили это помещение. Одни считали, что первоначально саркофаг фараона предполагалось установить именно здесь, но потом Хуфу нашел для него другое место. Другие утверждали, что в этой камере сын и внуки фараона проводили церемонию «открытия рта» мумии, прежде чем упокоить ее навеки. В любом случае, ныне камера была пуста. Я сказал: «была пуста» — и не ошибся. Потому что в тот момент, когда я вошел внутрь, камера не была пустой. Вдоль ее стен стояли какие-то предметы. Среди них обнаружились еда, кувшин с водой, некоторые детали одежды и четыре продолговатых сосуда неясного назначения. Что делают здесь эти вещи? Поскольку пирамида закрыта для доступа, внутри наверняка ведутся работы. Возможно, те, кто трудится внутри, хранят здесь свои пожитки? Но — свет? Забыли погасить? Или… Мне стало не по себе. Еда… Одежда… Именно то, что обычно оставляли рядом с умершим фараоном. Привычные вещи, которые должны были помочь ему во время путешествия в загробный мир. А сосуды? Это же канопы! Древние египтяне клали в них внутренности, вынутые из тела. Рука, державшая светильник, задрожала.
Видимо, мною овладело временное помрачение рассудка, ибо, когда я вновь обрел способность рассуждать, то нашел себя спускающимся по коридору. Слава богу, светильник оставался у меня в руках. Оставалось лишь надеяться, что я в том самом коридоре, который ведет к выходу.
Что же происходит? Где старик? И кто он? Сумасшедший? Религиозный фанатик?
Стало трудно дышать. Возможно, это была только иллюзия, усиливавшаяся теснотой коридора и моим состоянием, но легкие настоятельно требовали свежего воздуха. Вероятно, вентиляцию пирамид на ночь отключали, а естественный приток воздуха в гробницу строители не предусмотрели — умерший фараон в нем не нуждался.
Еще одна ступенька… и еще одна… Сколько их впереди? Я уже не рассчитывал догнать старика. Я хотел лишь одного — найти выход.
Коридор закончился. Теперь — лестница, и — куда дальше? Один проход вел наверх, второй — вниз. Я не мог собрать разбегающиеся мысли. Войдя в пирамиду, мы сразу начали спускаться, и значит, я должен идти вверх? Но может быть, я еще не дошел до того места, откуда начинался подъем? Было ли на нашем пути еще какое-то ответвление?
Огонек в светильнике опасно уменьшился. Если я ошибусь в выборе, дальше придется обходиться зажигалкой. Насколько в ней хватит газа?
Я попытался снова взять себя в руки. Спокойно. Только не впадать в панику. В худшем случае меня найдут утром, когда откроется пирамида. Но ведь она не откроется! Доступ туристов в пирамиду Хуфу закрыт. А рабочие — есть ли они? И если да, то, возможно, они работают здесь не каждый день.
Надо идти. Куда? Вверх или вниз? Неожиданно я принялся молиться. Я никогда не считал себя особенно религиозным человеком, и мои молитвы не соответствовали канону, но вряд ли кто-нибудь на земле в этот момент был более искренним. Надеюсь, Господь простит меня. Я взывал не только к Нему, но и к давно стертым из памяти людской духовным властелинам: Анубису и Гору, Ра и Осирису, Исиде и крокодилоголовому Собеку. Всем, чьи имена помнил по книгам. Я впал в великий грех язычества, но ничего не мог поделать — слова вырывались из меня сами собой.
Я осознал, что почти кричу, и остановился, унимая прерывистое дыхание. Надо идти. Куда? Вверх или вниз? Напоследок я воззвал к духу моей бабушки. Что, если после смерти она вернулась туда, где родилась?
Я не услышал никаких голосов и не испытал знамений. От экстатического припадка, который овладел мною, была одна лишь польза — я заметно успокоился. И пошел. Вверх.
Через двадцать пять шагов впереди показались белые точки. Когда я двигался, они двигались тоже, пропадая и возникая вновь. Я понял, что это звезды. Звезды, чей свет иногда наталкивается на прутья решетки.
Только одно помешало мне расплакаться. Уверенность в том, что дверь в пирамиду будет закрыта. И мне придется стоять за ней до тех пор, пока какой-нибудь дежурный солдат на посту не услышит мои крики. Стоять, имея тьму за спиной.
Я подошел к двери и положил руки на прутья. Клочья страха все еще кружили вокруг меня. И хотя я видел перед собой только ночь и пустыню, что-то бесконечно далекое и чуждое находилось рядом, в глубине пирамиды. Если дверь не откроется, нет нужды ждать утра. Гораздо раньше я сойду с ума от этого соседства.
«Бабушка, выпусти меня отсюда», — прошептал я.
Дверь открылась. Замок лежал на земле рядом с ней.
Несмотря на сразу навалившуюся усталость, я превозмог желание опуститься на ступени и быстро пошел от пирамиды, с каждым шагом возвращаясь к жизни. Старик исчез бесследно. Я так никогда и не узнал, почему он оставил меня внутри. Скорее всего, этому было какое-то объяснение. Возможно, он презирал праздных туристов и хотел проучить одного из них. А может, действительно считал, что обратно я выберусь сам. Объяснения были так себе, но они хоть что-то объясняли. Кроме одного. Почему старик не взял с меня денег?