Джек с досадой бросил взгляд на окна магазина. В отличие от соседей его хозяин почему-то не перекрыл их на ночь жалюзи. Более того, скромная, со вкусом сделанная подсветка выделяла в центре витрины большой серебряный кубок с красно-белыми ленточками на ручках. А вокруг него — все то, о чем только мог мечтать человек, неравнодушный к амстердамскому «Аяксу»[63].
Среди всех студентов UCLA[64], да и во всей Калифорнии в целом, вряд ли был хоть один человек, разделяющий увлечение Джека соккером[65]. Правда, после 90-го года, когда Америка впервые взглянула вблизи на знаменитое европейско-латиноамериканское развлечение, соккер снискал себе определенное число поклонников. В конце концов, продвинуться в этой непостижимой для нормального американца игре, в которой соперники, проведя на поле полтора часа, могут разойтись при счете 0:0, было проще, чем в настоящем — американском — футболе. Клубы открывались во всех крупных городах, и число вакансий пока явно превышало спрос.
Но чтобы сделать из соккера культ? В этом Джеку трудно было встретить единомышленника. В чем он, впрочем, и не нуждался. А если бы кто-то предположил, что именно это и подвигло его на выбор столь странного увлечения — что ж, этот парень не так бы уж и ошибся.
Закономерным завершением стал выбор клуба — объекта поклонения, коим оказался вовсе не «Лос-Анджелес Гэлэкси»[66], что было бы понятно, а голландский «Аякс», чего не мог понять никто. Ларчик же открывался просто — среди всех клубов с мировой известностью «Аякс» представлял самую далекую от Америки страну.
Джек органически не переносил стремления большинства сверстников «быть как все». Ощущение принадлежности к толпе вызывало у него прямо-таки физическое отвращение. Возможно, именно поэтому две недели назад он испытал скорее раздражение, чем благодарность, когда нашел у себя на кровати конверт с билетами на круиз по Европе.
Сидевший в гостиной с банкой традиционного «Бадвайзера» отец довольно рассмеялся, когда Джек поблагодарил его, всячески стараясь отразить на лице подобающие случаю эмоции.
— Теперь, парень, ты точно будешь знать, где находится эта твоя Голландия. Не забудь рассказать мне, когда вернешься. А если у них есть хотя бы десять человек, слышавших слово «бейсбол», может, я и сам как-нибудь смотаюсь туда на уик-энд.
Таким было напутствие. Продолжение оказалось еще хуже.
Группа, летевшая вместе с Джеком в Лондон, как назло, сплошь состояла из семейных пар, одна часть которых была больше занята собой, чем Европой, а вторая находилась в возрасте, который, как искренне считал Джек, находился за пределами биологических возможностей человека.
Впрочем, и те, и другие — одни — потому, что им было все равно, где находиться, а другие — потому, что одно лишь ощущение того, что они еще где-то находятся, уже доставляло радость — с энтузиазмом бойскаутов сновали по туристским маршрутам, щелкая кнопками фотоаппаратов.
В Лондоне Джек в первый же день попытался заняться поиском развлечений самостоятельно. Результат принес ему полное разочарование. Старушка Европа вполне соответствовала прозвищу. Все то, что Джек привык считать развлечением, оказалось на порядок хуже того, что он без всякого труда имел дома. Остальное же напоминало содержимое старого бабушкиного сундука, пылящегося на чердаке. Время, которое неслось в Америке со скоростью пули, каким-то образом миновало целый континент.
Единственное, о чем Джек мог вспоминать не без удовольствия, — три дня, проведенные в Париже. Впрочем, причиной тому скорее всего была отличная солнечная погода. Когда же солнце впервые ушло за горизонт, на горизонте Джека возникла одна юная парижанка, не отказавшаяся продемонстрировать гостю все достопримечательности — сначала Парижа, а потом и свои.
Германия после французской столицы показалась Джеку приютом для престарелых — после девяти вечера на улицах большинства городов можно было обнаружить разве что полицейских. К тому же правом собственности на хорошую погоду на континенте, по-видимому, обладал только Париж.
Однако, что такое действительно мерзкая погода, Джеку предстояло узнать в конечной точке круиза. Амстердам встретил их дождем, через десять минут после начала которого каждый из них чувствовал себя так, будто его окатили из шланга.
Как и следовало ожидать, слава веселого города, которой Амстердам удостоился в Европе, оказалась сильно преувеличенной. К тому же местный гид по имени Хуго постоянно находился в состоянии восторженности окружающим и щедро предлагал гостям разделить его восторг, чем быстро добился противоположного эффекта.
В знаменитом квартале Де Валлетьес поразили разве что супернизкие цены на демонстрирующий себя в окнах живой товар. Что же касается не менее знаменитых кофеен, с разрешения властей открыто торгующих марихуаной и гашишем, эта область человеческих пороков Джека не интересовала.
Через сутки он был по горло сыт Амстердамом, и если бы до отлета в Штаты не оставалось прожить всего лишь один день и две ночи, Джек, наверное, поменял бы рейс.
На очередной экскурсии накопившееся раздражение нашло естественный выход. Джек настолько достал гида своими язвительными комментариями, что постепенно привел парня в плохо сдерживаемую ярость.
— Может быть, вам, сэр, предпочесть индивидуальную прогулку? — предложил он после того, как Джек в очередной раз критически отозвался о расставленных по берегам каналов пряничных домиках.
— То есть, вы согласны выкинуть меня с лодки, но не признать, что современные технологии наверняка позволяют застроить здесь все пригодными для человеческого проживания домами?
— Не обращайте внимания, мистер, — крикнул гиду клерк из Оклахомы, с которым Джек в самолете зачем-то поделился своими планами. — Лучше покажите ему дорогу к стадиону. А если у него не хватит денег на билет, клянусь богом, мы все скинемся.
Дружный хохот, казалось бы, разрядил обстановку, но Джек не мог не оставить за собой последнего слова.
— Да признайтесь, наконец, что живете на этом болоте из чистого упрямства! — выкрикнул он.
Повисла неприятная пауза, во время которой Джек отчетливо понял, что на сей раз хватил через край.
Положение спасла медсестра из Сиэтла:
— А как насчет цветочного рынка, Хуго? — с преувеличенным интересом спросила она. — Вы не вычеркнули его из нашей программы?
Джек мог бы поклясться, что любовь к цветам возникла у медсестры лишь в эту минуту, но отчасти был ей за это признателен.
Вскоре катер причалил к пристани. У выхода возникла заминка — фотограф предлагал гостям снимки, сделанные при посадке — и Джеку волей-неволей пришлось остановиться рядом с гидом. Под его взглядом Джек почувствовал себя неуютно и попробовал протолкаться вперед, но проход был слишком узким.
— Вы действительно считаете наш город таким скучным, мистер? — спросил Хуго.
Джек собрался было ответить, но в эту минуту проход перед ним освободился, и он быстро вышел на пристань, так ничего и не сказав в ответ.
Весь день Джек провалялся в отеле, но ближе к вечеру решил, что это глупо. В конце концов, пусть Европа и не оправдала его ожиданий, стоит провести последние часы хоть с какой-то пользой.
Наскоро одевшись, он вышел в вестибюль. Портье за стойкой не оказалось, и Джек нетерпеливо позвонил в звонок.
— Рядом со звонком есть отверстие. Можете опустить туда ключ от номера, — посоветовали ему из холла.
Джек оглянулся. На диване с газетой в руках сидел Хуго. Кивнув ему головой, что с определенной натяжкой можно было считать эквивалентом благодарности, Джек бросил ключ в указанное место и пошел к выходу.
— Простите. — Хуго встал с дивана. — Возможно, это не мое дело, но я бы хотел, чтобы у вас осталось хоть одно хорошее воспоминание об Амстердаме.
Джек остановился.
— Например?
— Например, хороший, — Хуго явно выделил это слово, — голландский ужин.
Джек чуть было не сказал, что если хороший голландский ужин так же хорош, как все остальное голландское, то он, пожалуй, ограничится гамбургером. Однако вовремя сдержался. Парень вроде действительно хотел сделать ему приятно.
— Это что, здесь, в отеле? — спросил Джек.
— Нет, но недалеко. Небольшое кафе на Дамрак[67]. Никаких смокингов, никаких формальностей, только хорошая еда — и все. Вот вам адрес на память. — Он протянул Джеку бумажку. — Зайдите, не пожалеете. Они открываются в восемь.
Джек пожал плечами и взял протянутый листок. В конце концов, почему бы и нет.
В начале девятого Джек был на Дамрак. Внешне кафе не произвело впечатления. Обычная забегаловка. Возможно, он бы и не стал заходить внутрь, если бы не хозяин, немедленно выскочивший навстречу с несвойственным голландцам темпераментом.
Впрочем, сам он оказался итальянцем, что, вкупе с другими сведениями, успел сообщить Джеку до того, как усадил за столик.
— Что вам подать? — Это были единственные полезные слова в нескончаемом потоке, прервавшемся лишь на мгновение, необходимое для того, чтобы водрузить перед клиентом огромную кружку пива.
— Один человек, — Джек слегка растерялся под столь бурным натиском, — сказал мне, что здесь можно получить хороший голландский ужин.
— Он вас не обманул, — согласно кивнул итальянец.
— И что же входит в хороший голландский ужин?
— Для начала рекомендую горячий луковый суп — как раз по сегодняшней погоде. Затем — свиные ребрышки. И, конечно, много-много пива. Как вам такой выбор?
От лукового супа Джек предпочел отказаться — он еще не настолько чувствовал себя голландцем, чтобы съесть вареную луковицу. Все остальное пообещали принести с минуты на минуту.