Поначалу все шло удачно. Главной удачей стал свет в доме напротив. Значит, там действительно есть люди. Окно, как и днем, открылось бесшумно. Карпов распахнул створку настежь, освободив весь проем, отошел назад ровно настолько, чтобы быть уверенным — с улицы в темном коридоре его никто не заметит… Потом достал из кармана три подготовленных куска мыла размером с толстый мизинец. Все они были плотно затянуты полиэтиленом. Хотя восьмичасовые новости осадков не обещали, Геннадий Иванович решил не рисковать. Известно, чего стоят прогнозы погоды. Если мыло растает, оставшуюся бумажку может унести ветром бог знает куда.
Один брусок был «пустышкой» — только мыло. Его Карпов собирался бросить на пробу. К двум другим он прикрепил одинаковые записки — так больше шансов, что найдут хоть одну. Кроме записок эти два бруска содержали еще кое-что. Геннадий Иванович здраво рассудил: «посылка» должна не только не затеряться в траве, но и однозначно привлечь внимание. Иначе ее могут принять за мусор. Оба бруска с записками были завернуты в денежные купюры. Первый — в сторублевку, а для второго Карпов не пожалел пятисот. Не тот случай, когда стоит мелочиться.
Он еще раз прислушался — тихо — и, размахнувшись, швырнул в окно «пустышку». Куда конкретно она упала, Геннадий Иванович не понял, но мог поклясться — оба забора перелетела с гарантией. Пока рука хранила «память» удачного броска, Карпов быстро швырнул вслед груз с запиской — и еще более удачно. На сей раз он заметил, как дрогнула листва дерева на соседском участке. От радости Геннадий Иванович безмолвно потряс руками — и зря. Непреднамеренный жест явно сбил его с ритма. А может, он просто расслабился. Так или иначе, третий брусок, покинув руку, глухо шмякнулся об оконную раму. Звук был не очень громким, хотя и показался Карпову оглушительным. Куда хуже оказалось другое. Угодивший в раму брусок не отскочил в дом, а вывалился наружу.
Геннадия Ивановича мгновенно окатило жаром. Если сейчас где-нибудь там бродит охранник… И если он, повернувшись на звук, заметил, как что-то выпало из окна… И если он сейчас подбирает его «посылку»…
Не в силах вынести картину, которую в красках живописал мозг, Карпов бросился к лестнице, уже не думая, что может потревожить Лучинского. В конце коридора он опомнился и сбавил темп — в случае неожиданной встречи трудно будет объяснить, куда и почему он так несется.
В холле, к счастью, никого не оказалось. Геннадий Иванович направился к выходу.
«А что, если на ночь они запирают двери?» — с запозданием пришла в голову неприятная мысль.
Но проверить он не успел. Стоило Карпову взяться за ручку, как сзади раздался голос Кристины:
— Куда вы?
Геннадий Иванович резко обернулся.
Женщина, по-видимому, только вошла в гостиную. Иначе он просто обязан был ее заметить.
— Я? — переспросил Карпов и тут же увидел себя со стороны. Растерянного, застигнутого врасплох. От этого на него нахлынула спасительная злоба. — На улицу, — произнес он с заметным вызовом и добавил: — Что, нельзя? У меня привычка гулять по вечерам.
— Пожалуйста, — согласилась Кристина. — Но вы уверены, что вам будет удобно гулять босиком?
Геннадий Иванович только сейчас вспомнил, что, «отправляясь на дело», снял обувь. Он вновь превратился в растерянного мальчишку. Все заранее заготовленные ответы куда-то подевались.
— Простите, — только и смог выдавить он. — Когда работаю… я очень рассеян…
Быстро надев туфли, Карпов вернулся в холл. Кристины там уже не было. На сей раз он покинул коттедж беспрепятственно. Фонари заливали участок ровным неярким светом. Это было хорошо. В темноте труднее найти «посылку». И это же было плохо. Потому что увеличивало шансы на то, что за это время ее нашел кто-то другой. Например, Кристина. Куда она подевалась? Смотрит из укромного уголка, что собирается делать на улице на ночь глядя ее подопечный?
Уняв новую волну страха, Геннадий Иванович пошел по тропинке, проложенной вдоль дома. Он всячески старался делать вид, будто просто гуляет, дышит воздухом, не имея ровным счетом никаких планов, ровным счетом никаких…
Опасная улика лежала на траве под окном. Карпов заметил ее издалека. На тот случай, если за ним все же наблюдают, Геннадий Иванович, замедлив шаг, как бы ненароком наступил на «посылку», остановился, присел и, делая вид, будто завязывает развязавшийся шнурок, неловко выковырял ее из-под подошвы. Потом встал и отправился дальше, вместе с кулаком опуская находку в карман.
Блюдя легенду, он честно слонялся по участку еще минут пять, хотя давно понял — никто за ним не следит. Ведь нет никаких сомнений, что, изображая проблемы со шнурками, он выглядел не тем, кем надеялся, а тем, кем был: до смерти испуганным человеком, нашедшим на траве что-то очень важное…
Глава шестая
24 мая
9.15
— Вы с ума сошли?!
Такого ответа Геннадий Иванович никак не ожидал и недоуменно посмотрел на Лучинского.
— В каком смысле?
— Да в прямом. Более идиотский поступок трудно себе представить!
Карпов вспыхнул.
— Ну, знаете…
8.30
Встал он непривычно рано, в половине девятого. Да еще с такой головой, будто накануне пил, не просыхая. Первое, о чем подумал Геннадий Иванович, проснувшись, была, конечно, записка. Нашли ли ее? А может, уже передали в полицию? Или соседи любят подольше поспать? Или вообще не заметили маленький предмет, лежащий в траве? Хотя, трава у них вроде бы не густая…
Промаявшись подобным образом минут десять, Карпов сел на кровати и потряс головой. Так нельзя. Дальше от него ничего не зависит, остается лишь ждать. Ждать, сколько бы времени для этого не понадобилось. Ждать, по возможности не показывая вида. Ждать, храня все в себе. Геннадий Иванович даже не подозревал, насколько это трудно. Возможно, поэтому он продержался менее часа.
Лучинский уже сидел в холле, листая «Путеводную звезду». Заметив вошедшего Карпова, он отбросил журнал на диван.
— Сколько у вас подписчиков? Сто? Двести? Впрочем, не буду давить на больную мозоль. Вы, я погляжу, тоже жаворонок. Хотя… — критик посмотрел на часы. — Почти девять. Для жаворонка поздновато. Для совы — рано. Видно, вы — птица особая. Не хотите прогуляться перед завтраком?
Хоть Павел Борисович и опрокинул в себя накануне минимум полбутылки коньяка, выглядел он весьма бодро. Про себя Карпов так бы не сказал. Похоже, прогулка действительно не повредит…
За территорией вокруг коттеджа явно присматривал профессиональный садовник. Геннадий Иванович мог бы отметить это еще накануне, но накануне ему было не до этого. Сейчас он заметил другое. Ворота на улицу приоткрыты примерно на треть. Демонстрация мнимой свободы?
— А вот и камеры. — Лучинский показал на два устройства слежения под крышей дома. — На жесткий диск пишут.
У Карпова екнуло под ложечкой. Вроде бы обе камеры были направлены на забор, но что, если они записали его фокус со шнурками?
— Давайте присядем, — предложил Лучинский. — Физические упражнения пока не для меня.
Они примостились на скамейку под кустом сирени.
— Как ваши творческие успехи? — поинтересовался критик.
— Более-менее, — отделался неопределенным ответом Геннадий Иванович, но матерого коллегу было не провести.
— До сих пор не верите в возможность опубликоваться под псевдонимом?
— Какая вам разница? — огрызнулся Карпов и сразу почувствовал себя виноватым. Все же Лучинский стоит куда выше на иерархической лестнице. Да и по возрасту старше.
Но Павел Борисович был настроен миролюбиво.
— Позвольте дать совет — не думайте об этом. Упрямые мысли имеют свойство овеществляться. И заодно отбросьте предубеждение к тому виду литературы, который нам навязали.
— Это не вид литературы. В лучшем случае, вид ремесла. Литература рождает смыслы. Литература заставляет чувствовать, сострадать…
— Литература прежде всего рассказывает истории. Придумайте интересную историю. Такую, чтобы каждому захотелось узнать, что будет дальше — и никакой редактор не выбросит рукопись, не дочитав ее конца.
— Да прямо! Какую же историю рассказывает Джойс в «Улиссе»?
— Понятия не имею. Не читал.
Карпов удивленно уставился на собеседника.
— Вы не читали «Улисса»?!
— И что с того? У вас сейчас такой вид, будто я сообщил, что жду ребенка. Ну, не читал. Кстати, это не мешает мне обсуждать творчество Джойса. Хотите поговорить об «Улиссе»?
— Забудем про «Улисса», — отмахнулся Карпов. — А как быть с вашей статьей о Васильевой? Вы же от нее камня на камне не оставили.
— Понравилось? — Лучинский удовлетворенно кивнул. — Неплохо получилось. Знали бы вы, кто ее заказал…
— Так статья была заказная? И вы открыто об этом говорите?
— Ужас, правда? Кстати, это плохой пример. Жанр тут ни при чем. Просто Васильева — хреновая рассказчица. Во всяком случае, с тех пор как начала угнетать «негров». Хотя, тысячи российских граждан имеют другое мнение. Если же рассказчик первоклассный… Например, Конан Дойл. Согласны, что «Записки о Шерлоке Холмсе» — литература?
— В какой-то мере.
— Бросьте! Это уже отдает снобизмом.
— Хорошо, согласен. Но там есть живые герои. Со своими характерами, страстями…
— Кто мешает вам их создать? Придумайте живых, настоящих героев. Придумайте увлекательную историю, которая с ними приключилась.
— Соседи! — раздалось совсем рядом.
В проем ворот заглядывал какой-то мужчина. Карпов заволновался.
«Приехали? Уже?!»
— Я с глупым вопросом. У вас случайно шуруповерта нет?
Для спецгруппы силовиков заход был слишком «киношным». А что, если этот мужчина — из дома напротив? Нашел записку и все же решил проверить, не розыгрыш ли?
Геннадий Иванович вскочил, но Лучинский крепко схватил его за руку и крикнул:
— Кристина!
Вместо помощницы Сергеева из дома вышел незнакомый молодой парень. Наверное, новая смена охраны.
— Тут к вам пришли.