— Почему же? Беседа с умным человеком интересна всегда.
— Тогда заходите еще.
Николаев засмеялся.
— Думаете, придется?
— Не знаю, — честно ответил я.
— А уж я — тем более.
В ожидании Пугачева мне захотелось еще раз прослушать ночную беседу с Коневым. Но как только я собрался это сделать, меня вызвали к начальству.
США, Чикаго, 17 марта 2001 года, 23 часа 24 минуты
— Это он. Николаев! — Американец хлопнул о стол стаканом, чем вновь привлек к себе внимание нервного бармена. — Ставлю свой жетон, история с магнитофоном — какой-то ловкий трюк, да?
Русский усмехнулся.
— Джек, как-нибудь определись, чего хочешь: сразу узнать конец или слушать все по порядку.
Американец с усилием сосредоточился.
— Хочу по порядку. Но боюсь, на всю историю меня не хватит. — Он неожиданно икнул и продолжил виноватым голосом: — Временами я начинаю терять нить.
Русский, который пил ничуть не меньше, но выглядел по-прежнему абсолютно трезвым, снова усмехнулся.
— Тогда соберись. Остается немного.
СССР, Ленинград, 25 сентября 1987 года, 13 часов 55 минут
Время бежало медленно. Тем не менее свидетель, вызванный на два часа, вероятно, уже пришел.
Я позвонил дежурному.
— Там меня в коридоре свидетель дожидается. — Имени я, конечно, не помнил, пришлось судорожно шелестеть бумажками, разбросанными по столу. — Погоди-ка… — Нужная бумажка, разумеется, оказалась последней. — Вот! Потапов Семен Ильич. Извинись за меня и скажи, пусть подождет. Его вызовут.
Через полминуты дежурный перезвонил.
— Нет? — удивился я. — Ладно. Когда придет, пусть сидит и ждет.
Тем лучше. Теперь и извиняться не надо.
Не прошло и десяти минут, как дверь в кабинет распахнулась, и на пороге показался долгожданный Кирилл Мефодьевич Конев, за спиной которого маячила довольная физиономия Пугачева. Выражение лица Конева говорило само за себя. Если бы для учебника по криминалистике понадобилась иллюстрация к теме «Внешний вид изобличенного преступника», фото Кирилла Мефодьевича оказалось бы вне конкуренции.
Я показал на стул.
— Садитесь, гражданин Конев. «Добрый день» не скажу, для вас он вряд ли будет добрым. Но, кроме вас, в этом никто не виноват. Я предупреждал, что дело может кончиться плохо. Признаться тоже не предлагаю. По существу, ваша попытка бежать — и есть признание. Кстати, куда вы, если не секрет, собрались?
Неожиданно Конев разрыдался. Мужские слезы за редким исключением выглядят отвратительно. Этот случай исключением не стал. Пугачев поднялся с дивана, налил в стакан воды и протянул Коневу.
— Выпейте.
Тот схватил стакан двумя руками и судорожными глотками, проливая воду мимо прыгающих губ, осушил до дна.
— Повторяю вопрос, — продолжил я. — Куда собрались, Кирилл Мефодьевич?
— Н-на да… дачу, — выдавил Конев.
Я улыбнулся.
— Кирилл Мефодьевич, конечно, сразу отучиться врать трудно. Но согласитесь, эта версия выглядит глупо.
— Я не вру, — замотал головой Конев. — Поверьте, сейчас — не вру. Правда на дачу.
— Вы что же, полагали — там мы вас не найдем?
— Да я не от вас. Деньги эти чертовы спрятать хотел, будь они неладны.
— Что? — не понял я.
— Деньги.
— Какие деньги?
Конев удивился.
— Как же? Водителя… А разве вы…
До меня внезапно дошло. Пропавшая зарплата!
— Вы хотите сказать, что взяли деньги убитого водителя?
Конев уткнулся глазами в пол и кивнул.
— Сколько же там было? — поинтересовался я.
— Сто восемьдесят три рубля, — выдавил Конев.
— Значит, столько теперь стоит человеческая жизнь? Сто восемьдесят три рубля?
Конев встрепенулся.
— Вы что? Думаете — это я?
Он вскочил и сделал шаг к столу, но бдительный Пугачев уже держал его за руки и усаживал обратно.
— Это не я! Я не убивал! — кричал Конев. — Я не убивал, — добавил он уже тише с отчаянием в голосе.
Пугачеву, наконец, удалось его посадить.
— Я не убивал, — обреченно повторил Конев. — Только теперь вы мне уже ни за что не поверите.
— Согласитесь, после той дозы вранья, которой вы нас угостили, грех жаловаться на нашу недоверчивость.
— Да, я понимаю, — с тоской в голосе произнес он. — Только я правда не убивал.
Повисла пауза.
— Полагаю, с этого момента нужно пригласить адвоката, — произнес я.
— Нет-нет, — Конев покачал головой. — Не надо. Я вам и так все расскажу.
— Дело не в этом. Поскольку из категории свидетеля вы перешли в категорию подозреваемого, ваш допрос должен происходить в присутствии адвоката.
— Не нужно, — он снова отрицательно замотал головой. — Я отказываюсь. Это возможно?
Я пожал плечами.
— Но возможно. Но может пойти вам во вред.
— Все равно отказываюсь. Я вам верю. Вы разберетесь. Я все расскажу. На этот раз — все. Понимаете… не знаю, как это случилось. Никогда не думал, что со мной — такое… Верите? — Он поднял глаза. — Хотя… — Он махнул рукой. — Я только тронул его, а он сразу на пол…
— Секунду, — примерно столько времени мне понадобилось, чтобы включить диктофон и взять чистый бланк протокола. — Продолжайте.
— Что? Ах, да. Поначалу-то я пулей в салон выскочил, как дыру в голове увидел. Начал по вагону метаться. Вообще плохо помню, что делал. Потом как-то оклемался, а ничего не происходит. И он — лежит, как лежал. Я подошел, смотрю — у него из кармана бумажник вывалился. И деньги оттуда веером…
Конев замолчал.
— И?
Он отвернулся в сторону.
— Я их и взял. Зачем мертвому деньги? Посмотрел еще раз по сторонам — и начал их собирать. А тут — стук в стекло и рожа в окне. Деньги из рук высыпались, в голове замкнуло, я снова назад. Подумал — милиция, а я тут, рядом с трупом с его деньгами. Потом дошло, что бежать-то некуда. Ну, я вернулся. Мужик все стоит. Не похоже, что из милиции. Я ему сдуру крикнул, чтобы дверь открыл, а потом сообразил: он же деньги увидит.
— Жалко было терять добычу?
— Да какая добыча! Уже и в мыслях не было. Просто, если бы он увидел, взять было бы уже нельзя, а ведь там мои отпечатки остались.
— Зря мучились, — подал голос с дивана Пугачев.
— Что? — Конев обернулся к нему.
— Зря мучились. На банкнотах отпечатков почти не остается.
— Правда? — удивился Конев. — Не знал.
— Давайте дальше. — Я недовольно посмотрел на Николая, он виновато прижал руку к груди.
— Дальше? — Конев вернулся к своему рассказу. — В общем, когда он дверь открыть попытался, я ее изнутри ногой прижал. И сделал вид, что ничего не выходит. Потом крикнул ему: мол, иди за милицией.
— За милицией?
— Ну да. Мне, в общем, все равно было, куда его отослать. Лишь бы ушел быстрее.
История выглядела похожей на правду, но порядка ради я решил проверить, действительно ли Конев «колется» по полной программе.
— Все это очень любопытно, Кирилл Мефодьевич. Но раз уж вы решили говорить правду, ответьте на вопрос, который я вам уже задавал раньше. В конце концов, это может помочь вам убедить меня, что к убийству вы действительно непричастны. И учтите, все ваши слова записываются.
— Да-да, конечно. — Он с готовностью уставился на меня.
— Кто еще, кроме вас, был в вагоне после убийства?
— Никого. Я уже говорил вам — никого.
— Кирилл Мефодьевич, вы мне много чего говорили. Подумайте, стоит ли выгораживать человека, место которого на скамье подсудимых можете занять вы.
— Но это правда. Я был один. Клянусь.
Конев врал так убедительно, что, если бы не показания сторожа, я бы, наверное, ему поверил.
— Вынужден вас огорчить, Конев. У нас имеются показания свидетеля, который видел, как в двадцать три пятьдесят в трамвай вошел человек. Так что, несмотря на все ваши клятвы…
— Погодите, — неожиданно перебил он. — Вы сказали, в двадцать три пятьдесят? А сколько было, когда его убили?
«Вам виднее», — чуть было не парировал я, но сдержался.
— Позвольте спросить, почему это вас интересует?
— Нет-нет, уже не надо. Я вспомнил. Когда проезжали Петропавловку, было без двадцати двенадцать. Значит… — Он на секунду задумался, потом с неожиданным облегчением произнес: — Ну, конечно! Это был я!
— Простите?
— Это я. Я входил в вагон.
— Как это — входил?
— Так я же не договорил. Когда он ушел, я быстро собрал деньги… — оглянувшись на Пугачева и заметив выражение его лица, Конев поспешно добавил: — Мне уже и не нужны они были, просто казалось — раз отпечатки, значит, оставлять нельзя. Быстро все собрал, отжал дверь, выскочил из трамвая и — дёру.
Понимая, что эти слова наверняка вызовут у нас вопросы, он быстро добавил:
— Глупость, конечно. Но я же ничего не соображал от страха. Полквартала пробежал, пока дошло.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Что именно? Что прохожий, которого вы послали звонить в милицию, видел вас в лицо?
— Да нет. Этого я не боялся. Я же знаю — наш человек добровольно в свидетели не пойдет. Наверняка позвонил, не назвавшись, и сбежал. А то и не звонил вовсе.
— Ошибаетесь. Он никуда не сбежал. Напротив, дождался нашего приезда.
— Правда? — в очередной раз удивился Конев. — Никогда бы не подумал. Так вот почему вы так хорошо все знаете.
— Не отвлекайтесь, Кирилл Мефодьевич. Вы хотели назвать причину, по которой вернулись в вагон, — напомнил я.
— Бумажник.
— Бумажник?
— Ну да. Деньги-то я взял, а бумажник оставил. А на нем-то точно мои отпечатки были. В общем, вернулся, дверь обратно отжал… Не знаю даже, как это у меня получилось. Со страха, наверное. В общем, забрал и бумажник.
— Что ж вы после этого деру не дали? Улики-то теперь все были при вас, — поинтересовался Пугачев.
Конев криво усмехнулся.
— Дал бы, да вы как раз подъехали. Ну а потом… — он посмотрел на меня, — потом уже и вы появились. Знали бы, как мне этот бумажник грудь жег, пока я с вами беседовал.
— Не могу выразить вам сочувствие, — сухо ответил я.