«Вы сначала приведите свою жизнь в порядок хотя бы до уровня нормального здорового лавочника, а потом уже обсуждайте духовные вещи».
Кстати, глубокое заблуждение состоит в том, что, занимаясь духовностью, мы вытягиваем из себя невроз. Ничего подобного! Возьмем невроз грандиозности[24], он же тщеславие, или по духовной традиции назовем это гордыней. В психотерапии данное явление, кстати, носит название грандиозной самости и прекрасно подминает под себя любую духовность. Поэтому каждому, кто подвизался в каком-нибудь ашраме, в секте, храме, эзотерической группе, знаком удивительный эффект: чем более развита «духовность» человека, тем более он обидчивый. Логика понятна: так происходит, потому что он считает себя выше других. И только для очень здоровой, сбалансированной психики попытка контакта с трансцендентным не превращается в очередные пляски вокруг собственного нарциссизма.
Таким образом, осознанность применительно к психотерапии – это способность осознавать свои мысли, чувства и ощущения в настоящем моменте без оценки и суждений. Только практикуя осознанность, то есть наблюдая за своими эмоциями, можно двигаться дальше и научиться с ними взаимодействовать.
Как работать со своими эмоциями
Попытки повлиять на эмоции в обыденной жизни часто ограничиваются какой-либо манипуляцией. Другой очень распространенный способ взаимодействия с эмоцией – рационализация, то есть стремление воздействовать на нее через некое объяснение типа «чего ты боишься, все мы умрем», если речь идет о страхе, например. Но страха это, понятное дело, не снимает. Или когда мы на кого-то злимся, обижаемся, то говорим себе, что это деструктивно, к людям и к миру надо относиться положительно, помнить о кармическом бумеранге, надо изменить свое отношение. А все равно обидчика, фигурально выражаясь, убить хочется. То есть рациональное обращение с эмоциями, хотя оно очень распространено, реально не позволяет на них повлиять.
Все, кто пробовал воздействовать на свои эмоции через слово или через мысль, как правило, убеждались, что это не работает. Говорить себе или другому «не переживай», «не бойся», «прекрати гневаться», «не вини себя», к сожалению, бесполезно. С другой стороны, из того, что мы разобрали ранее, очевидно, что на эмоции можно влиять через сознание, через слово. Мы все-таки люди и, как существа, опирающиеся преимущественно на знаковые системы, речь и мышление, можем и должны регулировать наши эмоции этим способом. Только следует не угнетать их, не бороться с ними, а обращаться. Обращение с эмоциями всегда не прямолинейное, для их изменения необходимо действительно более глубоко понимать их структуру, знать, как они взаимодействуют с поведением, как они формируются, как разряжаются.
На эмоции в первую очередь влияет разговор о них (но не рационализации, которые мы обсуждали чуть выше). Попробую это объяснить на примере. Когда шла вьетнамо-американская война, по мнению военных историков, огромную роль сыграла деятельность китайских военных инструкторов. Они занимались подготовкой обычных вьетнамских крестьян, которые, как любые крестьяне, были эмоционально не мотивированы на боевые действия, войну, убийства и пр. Инструкторы настраивали их на безжалостную, абсолютно бескомпромиссную резню. Как они это делали? Новоиспеченных солдат разбивали на небольшие группы, примерно по семь человек, и в свободное время инструктор, посадив их кружком, требовал, чтобы каждый из солдат рассказал, какой вред его деревне принесли война и интервенты, что он по этому поводу чувствует и т. д. То есть вынуждал проговаривать эти эмоции. Через некоторое время вчерашние апатичные к войне крестьяне превращались буквально в зверей.
Поэтому эмоции, с одной стороны, сильно зависят от слов, от сознания, с другой – без должного уровня квалификации воздействовать на них очень трудно.
В чем еще состоит сложность работы с эмоциями в современном мире? Вы обязательно столкнетесь с тем, что выражение эмоций в нашем обществе вообще не очень-то принято, у нас фраза «эмоциональный человек» имеет негативную коннотацию. Однако мы должны быть эмоциональны, мы не можем быть другими. Если человек неэмоционален, то он в каком-то смысле сродни биороботу. Когда в культуре эмоциональный человек воспринимается негативно, прежде всего как пример какой-то излишней экспрессии, неадекватности реализации эмоциональной жизни, если в языке это наполнено таким смыслом, о чем это говорит? Об очень низкой эмоциональной культуре в обществе.
И поэтому тему легитимизации эмоций мы начнем издалека. Вы помните, как звучит первый закон Ньютона? Он сформулирован следующим образом: существуют такие системы отсчета, относительно которых тела сохраняют свою скорость неизменной, если на них не действуют другие тела (силы) или действие их скомпенсировано, то есть равно нулю. Философский смысл первого закона Ньютона состоит в том, что эти системы существуют, а могли бы не существовать.
Психотерапия исходит из того, что страдание существует. Что мы несовершенные существа в несовершенном мире, и одно из фундаментальных проявлений этого несовершенства – наличие страдания. Это утверждение кажется банальным, но оно очень важно, потому что многие люди вообще не признают ни несовершенства себя и мира, ни страдания. В том смысле, что страдание не воспринимается ими как легитимная, законная, неотчуждаемая часть бытия, по крайней мере после грехопадения. Но от того, как человек относится к своему страданию, насколько он готов принимать этот факт своей слабости, очень многое зависит.
Из несовершенства мира истекает возможность и необходимость такой важнейшей этической составляющей человеческой жизни, как сострадание и милосердие. Если бы все мы были совершенны, тогда бы действительно каждый становился кузнецом своего счастья. А мы, образно говоря, все плывем в дырявой лодке, и лучше нам скооперироваться и поддерживать друг друга в вычерпывании воды, нежели соперничать, конфликтовать и грызться.
Это важный идеологический момент, и я его привожу для того, чтобы проложить дорогу к разговору о крайней важности фундаментальных эмоций – гнева и печали. Мы говорили о том, что гнев и печаль перерабатываются психикой, эволюция пошла таким путем, и это позволяет нам быть не всегда, но хотя бы периодически счастливыми, благополучными в этом полном страданий мире.
Кстати, когда принц Гаутама сформулировал свой первый тезис, лежащий в основе будущего буддизма как учения, что жизнь есть страдание, индийские философы ему сразу возразили, что не только оно одно. И то, что в жизни человека имеет место не только страдание, связано с тем, что существует механизм его переработки. Если бы такового не было, то Будда оказался бы, безусловно, прав. А так мы на какой-то период, до тех пор, пока снова не столкнулись с болью душевной или физической, можем чувствовать себя благополучными. Именно в этом смысле правомерно сказать, что эти две фундаментальные эмоции лежат в основе возможности счастья в нашем несовершенном мире.
Однако в современной культуре обе эти эмоции – и гнев, и печаль – стигматизированы, потому что агрессия противопоставляется общности и добру, а печаль – успеху, неуязвимости и правильному, совершенному образу жизни, в котором нет места поражениям, скорби и боли как норме. Человеческая культура очень разнообразна, но если брать за основу развитую западную цивилизацию, то в ней печаль – это признак лузерства, а гнев – невоздержанности, нетолерантности. И обе эти эмоции особенно сильно подавляются в детстве, потому что перед родителями стоит вполне понятная, нормальная задача окультуривания эмоциональной жизни ребенка. У них часто появляется соблазн не учить своих чад обращаться с гневом и печалью, то есть не объяснять, в каких случаях, в какой мере, в каких формах эти эмоции можно и даже нужно выражать.
Конечно, чем более родитель развит с точки зрения эмоционального интеллекта, тем проще ему справиться с задачей воспитания правильного отношения к эмоциям, но в нашей многострадальной отчизне для родителей в массе своей эта миссия абсолютно непосильна. У нас чаще можно наблюдать радикальное решение данного вопроса, причем в полярных формах. К примеру, папа учит мальчика: «Всегда бей первым», а мама говорит: «Не смей ни на кого поднимать руку». Родитель может культивировать у своего отпрыска избыточную сентиментальность вплоть до слюнтяйства или, наоборот, жестко осаживать ребенка: «Не смей мне истерики закатывать, соберись, тряпка, не плачь». Надо ли говорить, что такие экстремальные регулятивы очень опасны.
По рассказу моего учителя, в его практике одна из самых тяжелых депрессий была не клинической, а глубоко по природе своей психогенной, но оказалась очень близка по проявлениям к самым мощным эндогенным депрессиям. Она возникла из-за того, что мама своей дочери категорически запрещала слезы: «Ты лучше разденься и голой по улице пройди, нежели плакать». Причем это не какая-то мать-преследователь, психопат или что-то в этом роде, просто сильная еврейская мама, пользующаяся безусловным авторитетом у дочери. И эта глубокая блокировка переработки страдания привела к тому, что породила постоянную фоновую и накапливающуюся хроническую депрессию. Вот пример экстремальной нелегитимности эмоции печали.
С запретом на агрессию особых примеров искать не нужно. Все мы с этим сталкиваемся, ибо окультуривание использования агрессии – один из важнейших элементов воспитания ребенка, поскольку тот действительно не знает, в какой степени активности и энергии он может отстаивать свои границы. Это дело, скажем так, творческое. Потому что, в принципе, один малыш может другого довести даже до смерти, не желая ничего плохого, а просто не рассчитав свои силы.
Говоря об агрессии, важно обсудить такую эмоцию, как вина, поскольку она очень сильно отравляет человеческое существование. Напомню: вина – это не отдельная эмоция, а та же агрессия, только направленная на самого себя. Вина и угрызения совести, вина и ответственность – это абсолютно разные вещи. Чувство вины формируется у ребенка непутевыми родителями в ситуациях, когда они сталкиваются с его агрессией, направленной не только на внешний мир, но и на них самих. И, не желая разбираться, вдаваться в детали, учить ребенка обращению с этой эмоцией, решают проблему самым простым образом: пользуясь своим авторитетом и тем, что ребенок достаточно гипнабелен, они эту агрессию переводят на него самого: «Прежде чем права качать, ты сначала на себя посмотри» и т. п. А привычка «сначала смотреть на себя» очень легко и быстро формируется.