Чтобы понять, как нам в принципе обращаться со всем этим богатством, многообразием и сложностью контекста человеческой коммуникации, я предлагаю задаться вопросом: а зачем вообще существует общение?
Общение как способ переработки эмоций
Строго говоря, общение нужно нам для двух функций – донесения корректирующей поведение друг друга информации и совместного переживания эмоций. Корректирующее поведение, как мы уже говорили, связано с тем, что мы несовершенные существа, живущие в несовершенном мире. До грехопадения корректировать поведение друг друга не имело смысла, потому что все взаимодействие было совершенным. А в мире несовершенном невозможно двигаться куда-либо, а тем более к своей цели, чтобы не наступать на хвосты друг другу. Поэтому люди обмениваются коммуникациями, смысл которых в том, чтобы донести до другого информацию, как ему нужно изменить свое поведение, то есть ограничить полноту своей свободы в пользу другого человека. Эта коммуникация на самом деле позволяет нам жить, двигаться вперед, при этом не находясь в постоянной конфронтации.
Другая часть коммуникации связана с тем, что мы существа биологические и перерабатываем содержание наших глубинных внутренних, в том числе невербальных регуляторов поведения, то есть эмоций, в диалоге. Нам необходимо разделять эмоции друг с другом. Почему плачущий ребенок немедленно бежит к маме? Малыш не может переработать страдания через плач в одиночку. Ему нужно взаимодействовать с другим.
А что происходит, когда он приходит к маме? Давайте с этого и начнем разговор о такой форме общения, как сопереживание, разделение эмоций, и заодно на этом примере рассмотрим общение в такой драматической ситуации, как боль, скорбь другого человека.
Что делает мама, когда ее ребенок плачет? Если она должна содействовать переработке эмоций, то первое условие – это сопереживание. То есть мама должна чувствовать то же самое, что чувствует ребенок. Пусть не в такой же мере экспрессии, но ей нужно испытывать эмоцию, похожую по своей природе, причине, содержанию, смыслу. Чтобы разделить эмоцию плача ребенка, мама должна быть осведомлена о том, кого или что он оплакивает.
Кстати, если она не будет осведомлена, а станет лишь имитировать это, то не сможет содействовать переработке эмоций. Более того, у ребенка появится ощущение некой фальши, предательства, фрустрации, ложное, неадекватное эмоциональное поведение. Значит, маме нужно понимать, что тот оплакивает.
А как ей это понять? Малыш может находиться на доязыковой стадии развития или на пограничной, когда он плохо выражает свои чувства словами. Но даже если это ребенок, уже владеющий речью, все равно причины его эмоциональных реакций не всегда очевидны. Мама включает эмпатию, то есть пытается по каким-то косвенным признакам, по телесным паттернам понять, о чем идет речь.
Иногда мама видит, что ребенок плачет оттого, что ударился, то есть оплакивает физическую боль. Или она является свидетелем детского конфликта в песочнице и понимает, что имела место агрессия по отношению не к телу, а к самоуважению ребенка. То есть она видела, как, к примеру, его куличик раздавили. Повторю: маме очень важно понимать, что именно оплакивается, в какой степени адекватна экспрессия выражения этой эмоции. Почему для нее все это важно? Так она сможет во многом корректировать способ и масштаб переработки эмоций.
Есть такое понятие, как истерика[35]. В обывательском смысле это чрезмерно экспрессивная эмоциональная переработка каких-либо стрессов. Возникает вопрос: почему она оказывается чрезмерной? Дело в том, что в самостных структурах нет «подпрограммы», которая определяет амплитуду переживаний. Любой пустяк перерабатывается чрезвычайно экспрессивно, зачастую создавая ненужную индукцию этих процессов, и человек не может успокоиться.
Кто должен настроить психику ребенка, будущего взрослого человека, на правильный уровень экспрессии? Как раз мама. Для этого ей нужно понимать, видеть или узнать, если она не является свидетелем, что произошло, чтобы задать в числе прочего и величину интенсивности переживания.
Естественно, по мере развития ребенка все большую роль играют не только эмпатия, наблюдение, интуиция, но и непосредственное общение. Мама должна расспрашивать малыша: что произошло, когда, где, кто еще там был? И постепенно переходить к более тонким вопросам: а что ты чувствовал? Ребенку поначалу будет очень трудно сформулировать ответ, и по его бессвязным, отрывочным, путаным словам, образам, символам мама должна постараться понять, догадаться, о каких эмоциях идет речь, и называть их для ребенка, то есть давать ему инструментарий переработки эмоций через опознавание.
Скажем, тот же плач может быть вызван гневом, печалью, завистью, обидой, ненавистью. И все это разные эмоции, с ними нужно обращаться по-разному. Для этого их нужно опознавать, разделять, отличать друг от друга. Кто позволяет структурировать вот этот недифференцированный хаос переживаний, кто опускает в этот азиатский плов то сито, которое начнет раскладывать ингредиенты? Родитель, который должен обладать достаточно развитым эмоциональным интеллектом, чтобы самому опознавать эмоции и научить этому ребенка.
Конечно, я описал правильную, желательную картину обращения с эмоциями ребенка, далеко не всегда воплощаемую в действительности. И все мы в той или иной степени связаны неумением обращения со своим, а тем более с чужим эмоциональным наполнением. Но понимание того, как все это устроено, позволяет нам сделать следующий шаг – и хотя бы попытаться научиться слушать и слышать других людей.
Активное слушание как метод
Предположим, кто-то делится с вами своим переживанием по поводу межполовых отношений. Человек жалуется, что он (или она – неважно) очень страдает от непонимания, непринятия, но вам совершенно неясна природа этого внутреннего эмоционального конфликта в семье. И вы, расспрашивая о том, как ситуация непринятия проявлялась последний раз, что переживалось, в каких обстоятельствах, исследуя этот внутренний ландшафт, вдруг в какой-то момент ясно понимаете суть данного конфликта и можете выразить его одной фразой. Примерно так: «Правильно ли я понимаю, что на самом деле речь идет о том, что твой партнер считает ваши отношения мезальянсом и поэтому мстит тебе?» – «Точно,– отвечает собеседник.– Это именно так».
Такое обобщение переживания четко сформулированным понятием, выражающим саму суть, является итогом активного слушания, которое позволяет превратить ситуацию из хаотичной в осознанную, структурированную. И мы получаем определенное тезисное смысловое образование, с которым можно дальше работать и которое можно обсуждать. До этого момента речь шла о недифференцированных переживаниях и эмоциях.
Не случайно я начал эту часть книги с того, что многие люди не могут полноценно общаться, поскольку не умеют друг друга прежде всего слушать. Общение всегда подразумевает восприятие информации и реакцию на нее. Реакция – это ответ, то есть вторая часть формулы, первая – слушание. Большинство конфликтов, как семейных и бытовых, так и политических, происходит потому, что отсутствует умение слушать. В начале этой главы мы с вами уже говорили о том, как следует слушать других, чтобы возникало больше понимания, теперь давайте углубимся в эту тему, позаимствовав методику из профессионального психотерапевтического процесса.
Общение должно начинаться с удержания внимания. Если посмотреть, как люди внимают, мы увидим, что они это делают неохотно, очень кратковременно и постоянно отвлекаются. Мой учитель в области психотерапии рассказывал, что, когда он сам учился терапии, курс постановки терапевтического внимания начинался с очень убедительного опыта. Им предложили разбиться на пары, где в течение 20 минут один рассказывает, другой слушает. В итоге надо было кратко сформулировать, в чем состоит событие, о котором рассказал партнер. Первое шокирующее осознание состояло в том, что, оказывается, никто из них – а они мнили себя людьми, очень интересующимися другими, – не мог фокусироваться на другом человеке больше трех минут. Внимание переключалось на собственные проблемы, переживания, опыт, перетекало в советы и т. п.
На то, чтобы довести опыт неотрывного внимания, то есть просто не отвлекаться до 20 минут, у них ушло, наверное, месяца два занятий по три раза в неделю. Параллельно они делились своими наблюдениями и выяснили много интересных вещей. В частности, вегетарианская кухня очень содействовала продолжительности удержания внимания, а питание сосисками – ухудшало эту способность. Курение перед занятием резко снижало возможность фокусироваться. Благая весть состоит в том, что через полгода тренировок внимание уже можно было удерживать вне зависимости от диеты и других факторов.
Заодно вскрылся очень любопытный эффект. Оказывается, по мере развития способности удерживать внимание поразительным образом возрастает интерес. Подобно мудрости, выраженной в книге Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», что аппетит приходит во время еды, интерес разрастается по мере способности концентрироваться на человеке. Чем легче было удерживать внимание, тем более увлекательным становилось содержание и тем менее обременительным казался сам процесс. К концу курса участники этой группы уже вполне могли фокусироваться на партнере в течение часа.
Кстати, на практике крайне целесообразно в качестве упражнения просто смотреть какое-то время на человека, не отвлекаясь на какие-то посторонние предметы и пр. То есть начинать можно просто с визуального контакта.
Итак, первое, что нужно для общения, – не отвлекаться, удерживать внимание. Второе – внимательно вслушиваться, стараясь не упустить детали. Третье – расспрашивать, причем подробно, о конкретных обстоятельствах.
Расспросы позволяют слушателю глубже войти во внутренний мир рассказчика и в ситуацию, о которой идет речь, а самому рассказывающему – соприкоснуться со своими переживаниями и уйти от абстракции