— Теперь мне только и осталось, что уединение, — ответил он. В его голосе явственно звучала ирония — броня, которой он пытался защититься.
— Это дает вам представление о том, как должны себя чувствовать монахи, — предположил я. — Еще одна вспышка чувств. — Вы ведь когда-то хотели пойти в монахи.
Он тихонько хмыкнул, слой брони стал тонким, как бумага. Этот человек не был создан для злобы и недоверия.
— Я забыл, как трудно бывает сохранять свои мысли только для себя в присутствии Смотрителя, — вздохнул он. — Хорошее напоминание о том, что с Богом всегда нужно оставаться открытым.
Глядя на Эдамса, я чувствовал переполнявшую его боль.
— Простите меня… за всё.
Он ответил мне улыбкой, в которой были и радость, и горечь.
— Вы имеете в виду то, что участвовали в Развенчании Божественного Нимба и доказали всем, что это ложь?
Я опешил от такой прямолинейности.
— Это ошибка, пастырь Эдамс, ошибка. Не ложь.
Он поморщился.
— Ошибка? Весь последний месяц я только об этом и думаю. В конце концов, мы оба знаем, что Божественный Нимб не был бы тем, чем стал, без того мистического очарования, которое мы ему придали.
— В этом вас никто не обвиняет. Хотя… в тот раз, в самый первый раз, когда мы встретились и потом беседовали, мне не раз хотелось отыскать в вас хоть что-то, доказывающее, что вы делаете это лишь из эгоизма. Ни я, ни Каландра так ничего и не обнаружили.
Он криво улыбнулся.
— Каландра никогда по-настоящему не доверяла нам, не так ли?
Я вспомнил наш разговор с Каландрой, когда она призналась мне, что потеряла веру, и попыталась объяснить, по каким причинам это произошло.
— Сейчас ей особенно тяжело довериться кому бы то ни было, — сказал я.
Он кивнул.
— Полагаю, для того, чтобы ее понять, необходимо представить себя на месте Смотрителя после смерти Дар Мопина. — Он опустил глаза и ткнул своей мотыжкой в одно из растений. — Вам что-нибудь известно об этих растениях, Джилид? — спросил он. — Это толстолисты.
Мне ни о чем не говорило это название.
— Вы не из них делаете свои замечательные приправы?
Он кивнул.
— Я нашел их неподалёку от ограды, когда доктор Айзенштадт и его команда решили, что я им больше не нужен, и меня поселили здесь. Трудно рассчитывать на хороший урожай, когда разводишь их, никак не угадаешь. Они открылись нам сразу, стоило лишь отведать их вкус. — Он показал на пять толстых, скорее походивших на блины, чем на листья, образований сине-зеленого цвета, увенчивающих каждое из растений. — В этих коробочках и находится то, из чего мы делаем наши приправы, — объяснял он. — С наступлением зимы все питательные вещества и витамины собираются в них. Сейчас этот процесс уже завершился, само растение превращается в пустой стебель, обреченный на гибель, а первый зимний ветер раскрывает коробочки и разносит семена. И наибольшую трудность для того, кто разводит их, составляет уловить момент, когда коробочки полностью вызреют, но при этом не передержать, иначе ветер уничтожит весь урожай.
Я глядел на растение, понимая суть аналогии.
— Вероятно, пришло время разлететься по всему свету и для Искателей, — предположил я.
— Дело не в этом, — вздохнул он, — а в том, что далеко не все дадут всходы. Они ещё очень и очень молоды, во всяком случае, большинство из них, чтобы суметь противостоять всем тяготам, ожидающим их.
— Ну, не тяжелее, чем было нам при Аароне Валааме Дар Мопине, — возразил я, внезапно рассердившись на Эдамса за его капитулянтскую позицию. — Ведь Смотрители расценивались не иначе, как скрытые предатели, на большей части Патри и в колониях в течение почти двух десятилетий. Но мы выжили.
Он горестно усмехнулся.
— Вы были древними и устоявшимися, сумели мужественно встретить подозрительность и ненависть. Мы молоды и не готовы к тому, что нас подвергнут осмеянию. А чему, по-вашему, дух человеческий лучше способен противостоять?
Я знал ответ. Очень хорошо знал, даже слишком хорошо.
— Не следует недооценивать их, — вместо ответа сказал я. — Они могут оказаться куда мужественней, чем вам кажется.
Он скользнул взглядом по ограждению.
— Я должен быть там, с ними, — негромко сказал он. — Готовить их к тому, что их ожидает.
Я вздохнул.
— Здесь вы можете оказаться гораздо ценнее.
Он пожал плечами.
— Я вообще никому не нужен. Мне кажется, пастырь Загора… — он замолчал, видимо осознав, хоть и с опозданием, смысл моих слов. — С ней что-нибудь произошло?
— Нет, ничего. Она вовсю трудится на поприще контактов и, кажется, уже вполне приспособилась к ним.
Он нахмурился.
— Нет необходимости одной тянуть эту лямку, — проворчал он. — Моё сердце и голова уже в порядке, и я вполне могу взять на себя часть контактов, чтобы разгрузить её хоть немного.
— Я понимаю, сэр. Именно поэтому и обращаюсь к вам с просьбой обеспечить для меня контакт с гремучниками.
Он насторожился. Потом им овладело любопытство.
— Почему я?
— Потому что я не имею права обращаться к пастырю Загоре. — Мне было не очень приятно признаваться в этом. — Вы не знаете, что сейчас происходит?
Его лоб слегка наморщился.
— Вы узнали о том, что гремучники — разумные существа, способные даже самоорганизовываться в общество, но вам неизвестно, как именно у них все это проявляется. Кроме того, на Солитэр направляется какая-то флотилия, сейчас они на расстоянии примерно одного светового года, а сюда прибудут лет через семнадцать.
— Вам известно, что Патри собирается уничтожить эту флотилию?
Вокруг его глаз собрались жёсткие морщинки, в его чувствах вспыхнул страх.
— Боже, сохрани нас всех, — пробормотал он. — Но… почему?
— Потому что мы их боимся, — не стал кривить душой я. Он продолжал молчать, я чувствовал, какая жестокая борьба шла в нем.
— И как они собираются… сделать это?
— Есть достаточно возможностей. Например, направить на них сотни две напичканных чем-нибудь грузовых судов, доставленных на буксире мощными кораблями, оснащёнными, конечно, «Пультом Мертвеца», и дело с концом. Самое главное — обеспечить корабли зомби, а уж гремучники проведут их, куда понадобится, и они возникнут перед носом захватчиков… когда будет поздно что-нибудь предпринимать.
Эдамс очень долго молчал. Я наблюдал за ним, видя, какими отчаянными усилиями, не сразу, но все же он сумел побороть страх.
— А как они узнают, насколько близко к флотилии следует подобраться? — спросил он.
Я понимающе кивнул.
— Эта мысль приходила и мне в голову. Не вызывает сомнений, что гремучникам известно об этом больше, чем они говорят.
— В таком случае, им известно и то, кто эти захватчики. Это не является загадкой для них.
— Уверен в этом, — согласился я. — Только вот они ничего не хотят рассказать.
Он подумал над моими словами.
— А о чём вы хотите спросить?
— Мне необходимо знать, как связаться с захватчиками, — объяснил я. — Если мы сумеем с ними поговорить, возможно, удастся понять, в чём дело, и мы сумеем решить для себя, какую сторону принять.
Он пристально посмотрел на меня.
— А с чего вы взяли, что вам вообще следует принимать чью-либо сторону?
Этот вопрос застал меня врасплох.
— Но должны же мы занять хоть какую-то позицию в этом деле.
— Неужели? — спросил он. — «Благословенны будут миротворцы» или вы успели забыть об этом?
От злости я сжал зубы… не только от злости, к ней примешивался еще и стыд.
— Вы считаете, что я забыл свою веру?
— А разве нет? — без обиняков спросил он. Страстное опровержение, которым я был готов разразиться, застряло у меня в горле.
— Знаете, если уж восьмилетнее пребывание в распоряжении лорда Келси-Рамоса не совратило меня, — я апеллировал к фактам, — то пара месяцев на Сполле никак не могла сделать этого.
На его губах появилась едва заметная печальная улыбка.
— Мир бизнеса мистера Келси-Рамоса — это приобретение денег и оттеснение с пути конкурентов, — тихо сказал он. — А здесь вам предоставили возможность приложить свой талант для исследования части Вселенной Господа. В каком же мире вы легче уживетесь — в том или этом, как вы думаете?
— Ни в одном из них, — возразил я, чувствуя неловкость от необходимости защищаться. Да сама мысль, что я позволю светскому миру совратить себя, просто абсурдна, даже оскорбительна для меня. Всё дело в том, что пока мы не сумеем найти альтернативы, Служба безопасности изничтожит сотни и тысячи отнюдь не глупых людей.
Он кивнул, и я понял, что мое кредо приняли к сведению, а не просто отбросили за ненадобностью.
— Так почему же они не дают вам пообщаться с гремучниками?
Я заставил себя сосредоточиться лишь на том, что мне предстояло.
— Да нет, дело не в том, что не дают, они как раз дают, но это еще не всё, — разъяснил я. — Понимаете, мне хочется не просто поговорить с гремучниками. Я собираюсь выложить им, что мы разгадали их тайные намерения.
Эдамс нахмурился.
— Какие тайные намерения?
— То, что они вовсе не такие уж бедные беззащитные жертвы, которыми хотят казаться. А также, что они специально заманили нас в систему Солитэра в надежде втянуть в конфликт с захватчиками.
— Интересно, — пробормотал Эдамс. С минуту он раздумывал. — А вам не кажется, что если вы им это всё, как вы выразились, выложите, окажется не к добру?
Я решительно покачал головой.
— К этому времени они наверняка догадались, что мы сумели в этом разобраться. И за те две недели, которые миновали с тех пор, как лорд Келси-Рамос сделал это удивительное открытие, они не обнаружили никаких признаков того, что догадались и всерьёз озабочены. Их позиция убедительно доказывает, что использовать это обстоятельство для оказания давления на них просто бессмысленно. Они не поддадутся. Но мне не остается больше ничего, как хвататься даже за такие соломинки.
С минуту Эдамс изучающе смотрел на меня, в его чувствах, как в калейдоскопе, вертелись, непрерывно сменяя друг друга, раздумье, нерешительность и множество других вариантов возможных действий и намерений. Потом все вдруг прояснилось, и он быстро кивнул.