— Разбивай лагерь, а я займусь костром, — громко бросил Алексей в липкую темноту, что висела за пределами дрожащего круга света от его фонаря.
Эхо подхватило его голос и унесло в глубину туннеля, где затерялось среди каменных стен.
— Так, а где лампы? — спросила спутница, шурша завязками рюкзака. Её пальцы, обернутые в потёртые перчатки, нервно перебирали пряжки.
— Должны быть в сумках у Добряка, — ответил номарх, отвязывая охапку дров со спины спасенного горбача.
— Ты что, дал им имена? — девушка приподняла бровь, наблюдая за тем, как Алексей складывал поленья в пирамиду.
— Да. А как ещё их различать? — он включил кусторез, направив сфокусированный луч на сухую кору. Первые языки пламени жадно лизнули древесину, высветив резкие черты его лица, иссечённые тенями.
— И как же зовут остальных? — продолжила Исида.
— Плотва — это мой скакун, — Воронцов ткнул лучом кустореза в сторону своего ящера, чья спина была усеяна костяными шипами. Существо зашипело, высунув раздвоенный язык. — А Летун — вот этот, что сегодня чуть не сорвался с карниза… — в его голосе прозвучала усмешка.
— А как зовут моего ларана? — принцесса присела на корточки, поглаживая морду своего ящера. Тот урчал, словно гигантский котёнок, а огромные ноздри трепетали от прикосновений.
— Я ещё не придумал, — Алексей не отрывал взгляда от огня, где уже поднимался сизый дым, смешиваясь с паром от мокрых плащей.
— Тогда я сама назову её, — Исида вскочила, и тень от её фигуры метнулась по стене, превратившись на миг в крылатый силуэт. — Ратилус! Пусть зовётся Ратилус! — её смех, звонкий и резкий, заставил ящера дёрнуть головой в ее сторону.
— Её⁈ — номарх обернулся, и в его взгляде мелькнуло недоумение. Огонь освещал теперь и его, закутанного в плащ, по которому струились капли воды от растаявшего снега.
— Да, это самка. И к тому же покрытая, — Исида гордо подняла подбородок, зажигая керосиновую лампу. Золотистый свет разлился по пещере, высвечивая узоры голубых кристаллов на стенах, будто кто-то рассыпал алмазную пыль меж трещин.
— Странное имя… Но сойдёт. У вас все имена странные, — Алексей хмыкнул, поправляя костер поленом. Отблески пламени играли на его скулах, делая лицо похожим на маску из меди.
— Ничего они не странные! — Исида поднесла лампу к лицу, и свет выхватил из мрака её обиженную гримаску, тени подчёркивали её острые зубы и тонкие скулы. — Моё имя, например, означает идеал красоты, ума и… материнства! — она сделала паузу, будто ожидая возражений, но в ответ услышала лишь потрескивание костра.
Тем временем пещера словно притихла, прислушиваясь к гостям. Где-то недалеко, в глубине пещеры.
— А моё имя означает «защитник»… Одно из самых древних имён, — Воронцов задумчиво глядел на языки пламени, лизавшие чёрные камни очага. Всполохи огня скользили по его лицу, подчёркивая жёсткие скулы и тёмные круги под глазами.
Исида, сидя на свёрнутой бурке, звонко стукнула котелком о камень.
— Давай котелок, я принесу снега на растопку, — Алексей протянул ей руку. Его пальцы крепко схватили ручку закопчённой посудины.
Принцесса округлила глаза, и её зрачки, расширенные отблесками огня, стали похожи на ночные озёра.
— Снег? Зачем?
— Воду экономить надо. Да и замёрзла она. Проще снег растопить, чем лёд во флягах расковырять. Да и ваш снег чистый, ни заводов, ни ТЭЦ, — Воронцов встал, отряхивая с плаща пепел, осевший на нём серым бархатистым налётом.
Исида, скривившись, протянула ему котелок.
— Смотри не отморозь свои пальцы, — крикнула она вдогонку, но номарх уже шагнул в арку входа, где свисали ледяные сталактиты, похожие на зубы исполинской пасти.
Метель, только усилившаяся за время их стоянки, окутала мир белой стеной. Ледяной воздух, острый как лезвие, впивался в кожу, а каждый вдох неприятно проникал в лёгкие. Возле пещеры сугробы вздымались волнами, достигая груди — снег был рыхлым, пушистым, словно пуховые перья.
Номарх, зачерпнув полную посудину, утрамбовал снег ладонью. Ветер рвал плащ, загоняя под одежду колючие змейки снега, но он, привыкший к лишениям, лишь плотнее запахнулся.
— Вот… — повесил он котелок на треногу над костром вернувшись обратно в лагерь. Снег начал таять, капли стекали в огонь с шипением, будто пещера негодовала от вторжения.
Исида наблюдала за ним исподлобья, разбирая мешки с припасами. Её пальцы в кожаных перчатках, перебирали свёртки с сушёными ягодами, но взгляд то и дело возвращался к номарху.
— Странное место… — начал он, помешивая тающий снег деревянной ложкой. Звук её постукивания о борт котелка отдавался глухим звуком. — Везде, где мы останавливались, были следы путников: обгоревшие ветки, кости, навоз. А тут… — он махнул ложкой в сторону входа, где метель выла, как раненый зверь. — Чистота девственная. Даже листья, — он ткнул в сторону кучки сухой листвы у стены, — ветром занесло. Словно пещера эта… возникла вчера.
— Я тоже это заметила, — Исида сняла перчатки и приблизила ладони к огню, его свет просвечивал сквозь её тонкие пальцы, окрашивая их в багрянец. — Но я так рада, что она здесь есть! От этого проклятого холода… — она дотронулась до носа, всё ещё бледного от мороза. — Кажется, я никогда не согреюсь.
— Смотри не поджарь свой маникюр, — фыркнул Алексей, указывая на её когти.
— Может, мы сбились с пути? — Исида отвлеклась, разворачивая карту на коленях. Пергамент шуршал, словно шепча древние секреты. — В снежной пелене мы могли пропустить какую-то развилку…
— Всё может быть, — номарх подбросил в костёр смолистую ветку. Пламя взметнулось, осыпав их искрами. — Но пока метель не стихнет, хоть сто карт изучай, дальше пещеры не уйдёшь.
— Не-ет, я не выйду наружу, пока все это не закончится! — Исида сжалась в комок, обхватив колени. — Этот снег… он везде! В карманах, за пазухой, и даже… — она резко замолчала, покраснев так, что румянец стал виден даже в полумраке.
— Полностью поддерживаю, — Алексей усмехнулся, подтягивая к себе мешок с крупой. Зёрна, похожие на крошечные хрустальные камни, звонко зашуршали. — Дров хватит, еды — на неделю-другую, а воды… хоть жопой жуй, — он хлопнул ладонью по котелку, где уже бурлила жидкость. — На ужин будет похлёбка. Горячего хочется, чтобы изнутри прогреться, — он бросил в воду горсть крупы, и та закружилась воронкой.
— Я знаю, что нас согреет, — Исида вдруг вскочила, её плащ взметнулся, словно крыло. Она прыжками устремилась к ящерам, чьи силуэты сливались с тенями у дальней стены. — Вино! Терпкое, как жизнь раба, — её возглас раскатился эхом, пока она несла к костру кожаную флягу, украшенную бляхами с гербами номархов.
Вино тягучее от холода, неприятным, дерущим осадком прошло по горлу. Алексей сморщился, отставив потёртую флягу, чья поверхность была облезшей за многие километры пути.
— Оно годится разве что для дезинфекции ран, — проворчал он, но сделал ещё глоток, пытаясь заглушить вкус подземной сырости.
Исида, пригубив из фляги, засмеялась. Звук её смеха смешался с завыванием ветра снаружи.
— Это не вино, а кровь пещеры, — провела она пальцем по горлышку, где капли напитка сливались с узорами на коже. — Слушай… Сперва — спелость сочных фруктов, потом — пепел костра на языке.
Она была права. Напиток, выдержанный в дубовых бочках где-то в подземных складах нома, обжигал горло спелой кислинкой, будто в нём растворили дорожную пыль. Послевкусие напоминало горький миндаль и травы, что росли у подножья гор и были похожи на земные чабрец и полынь, выжженные солнцем.
— Вот, попробуй с этим, — номарх протянул ей ломтик вяленого мяса, обёрнутый в сушёный лист. — Перебьёт горечь.
Мясо, пропитанное дымом и солью, вступило в схватку с вином. Терпкость отступила, превратившись в бархатистую тяжесть. Грудь налилась приятным теплом, медленно растекавшимся по всем конечностям.
Алексей засыпал кусочки сушёных овощей в кипящую воду, следом отправил туда вяленое мясо и специи. Аромат дыма и пряностей пополз по пещере, смешиваясь с запахом мокрой шерсти, запахом ящеров и дымом костра.
— Надеюсь, вина хватит до конца вьюги, — усмехнулся Воронцов, делая очередной глоток. Его тень на стене, гигантская и угловатая, повторила жест, будто второе «я» насмехалось над бренностью их надежд.
Снаружи ветер выл, но здесь, в каменном чреве, тепло огня и терпкое вино плели невидимый кокон, где даже страх заблудиться казался далёким, как звёзды за снежной пеленой.
Хоть они расположились на приличном расстоянии от входа, но даже здесь ледяные порывы ветра, словно невидимые змеи, добирались до них. Искры, подхваченные сквозняком, взмывали к сводам, где сталактиты мерцали, будто слепые глаза древних духов.
— Караванщик был прав, когда говорил, что Эхтер и Эстер поссорились, — Исида отхлебнула еще вина, её пальцы сжимали флягу так, будто она пыталась выжать из неё остатки вина. Капля напитка скатилась по подбородку, оставив алый след. — Ветер только усиливается.
— М-да, какой хреновый конец Паира выдался, — Алексей шумно хлебнул похлёбки, пар которой окутал его лицо. — На, держи, — он протянул ей деревянную плошку, края которой были обуглены от сотен костров. провизии пока хватит… если ящеры не сожрут запасы.
Принцесса приняла посуду, и свет огня скользнул по узорам на её рукавах — вышитым золотыми нитями звёздам, но слегка потускневшим от походной грязи.
— У тебя талант кухарки, — она осторожно пригубила похлёбку.
— Поживи с моё, тоже научишься, о моя юная принцесса, — Воронцов усмехнулся, вытирая ложку о штаны. Его голос звучал глухо, будто сквозь годы усталости.
— У меня во дворце есть старец-гилзале, — Исида отставила плошку, доев похлебку и промокнула губы краем плаща. Её глаза блеснули, отражая пламя. — Отец привёз его из первого перемещения в мир мёртвых. Астар его зовут. Он пишет манускрипты, и его пальцы… — она сжала собственную ладонь, словно пытаясь уловить память о прикосновениях пергамента, — дрожат, как листья в бурю. Кожа у него словно пергамент, весь в морщинах, а волосы белее снега за входом. Говорит, ему больше сорока пяти сотисов.