«Поручение Живко я выполнил, – подумал Игорь. – Теперь пусть полковник решает, как дальше быть».
На выходе из приемной Воронов перепутал направление и уверенно пошел в другую сторону от лестничного марша.
Охранник в серой униформе преградил ему путь.
– Вам туда! – указал он рукой на фойе.
– Заблудился, – смущенно оправдался Виктор.
На крыльце здания милиционеры остановились, закурили.
– Ну что, Ворон, теперь ты понял, почему в девятьсот семнадцатом году революция произошла? – спросил Ефремов. – Пришли крестьяне к барину поговорить о посевах, а он их велел взашей прогнать. Как нас с тобой. Крестьяне подумали малость и вернулись вечерком с вилами и косами, решили социальную справедливость восстанавливать. Знаешь, за что мне обидно? Этот Козодоев ведь был пионером и комсомольцем, ленинские зачеты сдавал, в тимуровском движении участвовал, а потом – раз! – и превратился в буржуя, в аристократа, для которого мы с тобой плебеи, недостойные даже короткой беседы.
– Он пьяный был или обкуренный. Глаза у него сверкали, как у религиозного фанатика перед алтарем.
– Нет, – покачал головой Игорь. – Он не пьяный и не под воздействием наркотиков. У него просто крыша от поддельной водки поехала. Я уже сталкивался с такими чудесами. Если Козодоев вчера целую бутылку приговорил, то в себя придет никак не раньше чем через сутки. От паленой водки человек дуреет не когда пьяный, а когда у него похмелье наступает.
На крыльцо подышать свежим воздухом вышли охранники. Воронов с Ефремовым побросали сигареты и поспешили в УВД докладывать руководству о несостоявшемся допросе.
Пока Юркевич провожал милиционеров до дверей приемной, Козодоев вернулся в комнату отдыха и рухнул на диван. В шесть вечера его растолкал начальник службы безопасности СГТС Алексеев, широкогрудый якут с пудовыми кулаками. Он любил рассказывать о себе. Дескать, род мой идет от казаков-первопроходцев. Прабабка моя их уважала, вот я и пошел не в мелкую северную породу, а в забайкальских ширококостных русаков.
– Сергей Владимирович, вставай! – Алексеев потряс Козодоева за плечо. – Отец велел тебя домой отвезти.
Козодоев с трудом поднялся и пробормотал:
– Поехали.
У подъезда, где жил сын директора СГТС, Алексеев велел водителю остановиться, но из машины выходить не стал.
– Сергей Владимирович, это не тебя делегация ждет? – не оборачиваясь, спросил он.
Козодоев всмотрелся в лица четверых парней, поджидающих кого-то на лавочке у подъезда.
– Я их не знаю, – неуверенно ответил он.
– Пошли! – обдумав ситуацию, скомандовал якут.
С грациозностью разжиревшего леопарда он вылез из «Волги», подошел к парням и спросил:
– Кого ждете? Не меня, часом?
– Нет, его, – указал на Козодоева парень в кожаной куртке. – Он вчера нашу девочку снял, а расплатиться позабыл.
– О, мани-мани, хрен в кармане! – засмеялся Алексеев. – Сейчас все уладим!
Он сделал полшага назад и так врезал ближайшему мужчине носком армейского берца в челюсть, что тот кувыркнулся с лавочки на спину и затих.
– Закурить есть? – зло спросил якут.
Парни пришибленно промолчали. Вопрос о куреве – самый провокационный. Не так ответишь, без зубов останешься.
– Я вижу, вы спортсмены, бегуны на длинные дистанции. Пока я добренький, забирайте эту падаль и валите отсюда бегом. Или я вам сейчас столько бабла отсыплю, что карманы треснут.
Дважды повторять ему не пришлось. Сутенеры подхватили бездыханного товарища и быстро скрылись в темноте двора.
Дома у Сергея якут проверил холодильник, забрал недопитую бутылку водки.
– Если почувствуешь себя плохо – вызывай «Скорую», – сказал он.
– Мне уже плохо, – признался Козодоев.
Начальник охраны не стал бросать хозяйского сына в трудную минуту. Вначале он по телефону доложил директору СГТС о состоянии Сергея, потом вызвал врача.
Бригада «Скорой помощи» приехала через час, когда Козодоеву стало совсем плохо. Его, полуживого, отвезли в токсикологию, сдали с рук на руки врачам в приемном покое. Дежурный врач, осмотрев Сергея, велел немедленно приступить к реанимационным мероприятиям.
– Еще немного и было бы поздно, – сказал он наутро родителям Сергея.
– Доктор, это опасно? – испуганно спросила Римма Витальевна.
– Уже нет! – заверил ее врач. – Через пару дней поставим больного на ноги, а через неделю, если не будет осложнений, выпишем.
Владимир Семенович достал кошелек, не пересчитывая, вынул из него все купюры, какие там были.
– Это лично вам, – сказал он. – Если для сына понадобятся импортные лекарства или сиделка, вы только скажите, мы средства найдем.
– Буду иметь в виду, – сказал токсиколог.
В четверг Лаптев возбудил уголовное дело по факту покушения неустановленными лицами на совершение преступления, предусмотренного частью первой статьи 230 УК РСФСР, – умышленное уничтожение, разрушение или повреждение памятников истории и культуры.
– Дело возбудим по факту, а там посмотрим, будут у нас подозреваемые или нет, – сказал Самойлов.
– Почему бы в качестве подозреваемого не указать крановщика? – спросил Лаптев. – Он-то точно хотел памятник демонтировать.
– Андрей, ты мыслишь как опер, инстинктивно хочешь выставить карточку на раскрытие преступления, а нам она не нужна. В следствии свои игры и свои правила, одно из которых – не спеши! Возбуждай дело и принимай его к своему производству.
Первым на допрос Лаптев вызвал Катукова, главного архитектора города.
– Над архитектурным обликом площади Советов работали два известных московских архитектора, – сказал тот. – Именно они решили, что пальто у Ленина должно быть запахнуто на левую сторону, иначе памятник не вписывается в архитектурную композицию площади. Все разговоры о том, что при изготовлении монумента скульптор Кербель ошибся с этим пальто или решил пошутить, не имеют под собой оснований. Перед созданием скульптуры Ленина были изготовлены десятки рисунков памятника с разными вариантами верхней одежды. Потом Кербель изваял модель памятника, которую утверждала представительная комиссия из ЦК КПСС. Представьте, десятки людей просматривают эскизы, оценивают модель памятника. И что, все они не заметили, что пальто у Ленина запахнуто на «женскую» сторону?
– Мне кажется, что если бы у Ленина было пальто мужского покроя, то ничего не изменилось бы, – высказал свое мнение Лаптев.
– Скажите, у вас какое звание? Капитан? Мне кажется, что если у вас с погон отковырять по одной звездочке, то ничего не изменится. Вы как были капитаном, так и останетесь им. Подумаешь, пара звездочек! Два крохотных кусочка алюминиевого сплава. Или разница есть? То же самое с канонами городской архитектуры. Изменится пальто у Ленина, и вся композиция площади Советов исказится.
– Даже спорить не буду! – заявил Андрей. – Аргумент со звездочками исключительно доходчив. Что вы скажете о зданиях вокруг площади? Под ними действительно прорыта сеть подземных переходов?
– Подземные коммуникации к городской архитектуре не относятся. Ими должно заниматься Управление гражданской обороны. Бомбоубежища – их сфера.
– У кого я могу запросить сведения по подземным переходам?
– Ни у кого! – твердо проговорил архитектор. – Официально никаких подземных ходов нет. При строительстве зданий между ними не рыли траншеи для будущих подземных галерей. Все они были созданы потом, скрытно, силами специального строительного управления Мосметростроя. Вы заметили, что здание бывшего обкома КПСС построено в виде замкнутого прямоугольника? У этого здания большой внутренний двор, который можно использовать как временный склад для грунта, вычерпанного из подземелий. Из официальных источников мне известно, что под обкомом расположено большое бомбоубежище, а вот что находится под ним или рядом, одному богу известно. Вам довелось быть около городской больницы в Кировском районе? Вентиляционные короба во дворе хирургического корпуса видели? Всем известно, что под больницей построено бомбоубежище. Когда я был студентом архитектурного института, мне попался интересный архивный документ. Он уже был подготовлен к списанию, и я буквально выудил чертежи из кучи мусора. Оказывается, из больничного бомбоубежища к Кировскому райкому партии идет подземный ход. У меня родители всю жизнь прожили рядом с этой больницей и даже не подозревали, что под березовой рощей есть такая галерея.
– Что-то не вижу большого смысла на окраине города подземные ходы рыть.
– В том-то и суть, что это самый отдаленный район областного центра. Если возникнет угроза воздушного нападения, то руководство области по подземным переходам выйдет наружу и переедет в Кировский район, где под землей оборудован запасной командный пункт. Если вражеские бомбардировщики уничтожат райком, то руководство переберется в городскую больницу.
– Кому нас бомбить? – недоуменно спросил Лаптев. – У Монголии авиации нет, китайские бомбардировщики к нам не прорвутся, американцы даже через Северный полюс не долетят. У них горючего не хватит.
– Как архитектор-градостроитель могу вам сказать, что при советской власти во всех областных центрах, независимо от близости границы и дружественности сопредельных государств, всегда возводились убежища и подземные командные пункты. Когда бомбы с неба посыплются, прятаться надо будет, а не размышлять, чей самолет прорвался.
– В чьем ведении находятся командные пункты и подземные ходы?
– Бомбоубежище в Кировском районе летом этого года было сдано в аренду коммерсантам под овощехранилище. Подземный ход к райкому партии засыпан и приведен в негодность. Бомбоубежище под обкомом партии должно быть в ведении Управления по гражданской обороне, а подземных ходов официально просто нет.
После разговора с архитектором, свидетелем, Андрей занялся аналитической работой, стал сводить воедино разрозненные сведения по делу.
«Раненого американца надо исключить, – размышлял он. – Джон Флейк вошел в состав съемочной группы в последний момент. У нас в городе никто не мог ожидать его приезда. Снайпер выстрелил в оператора для создания паники на площади или для куража. А что, тоже вариант! Застрелил Мякоткина и пальнул в иностранца, чтобы тот надолго запомнил Сибирь-матушку. Представляю ощущения Флейка. Внезапно стекло над его головой разлетелось вдребезги, и на него обрушился град осколков. Оператор стал ощупывать окровавленную голову, а уха-то и нет! Интересно, пришили ему его или он эту драгоценность в Москву в термосе со льдом повез? Без уха жить как-то не то, надо волосы длинные отпускать, под старость лет слуховой аппарат не на что крепить будет. Все, с Флейком покончено! Пошлю отдельное поручение в Москву, пусть они его допросят и признают потерпевшим. Мне он не нужен».