– Шерлок, колись, ты раньше не заходил к Козодоеву? – спросил Ефремов.
– Я был в этом здании только один раз, ночью после стрельбы у памятника. На этаж к Козодоеву я не заходил.
– Тогда откуда ты все знаешь? – стал допытываться Игорь. – Колись, змееныш, а то я чувствую себя неполноценным человеком. Мы с тобой в приемной вместе сидели, но я ничего не заметил, а ты все усек.
– Логика – сестра следователя! Чтобы сделать вывод о цвете волос девушки, не надо видеть ее живьем. Давайте сложим осколки информации в единое целое. Итак, у нас есть отец и сын. Оба они бизнесмены, деловые люди. У папаши секретарша в годах, опытная женщина, не вертихвостка. С такой секретаршей шуры-муры крутить не будешь, она по годам не подходит для любовных утех. У сына три секретарши в приемной. Одна из них, рыженькая, только чай гостям подает. Больше, наверное, ничего не умеет. Вопрос: для чего ему три девушки, когда с секретарской работой легко справится одна? Ответ: расслабляться после работы.
– С распределением ролей согласен, – сказал Ефремов. – Теперь давай про цвет волос.
– Мы видели двух девушек. Они примерно одного возраста и похожего телосложения, стройные, длинноногие, с вызывающе обтянутой грудью. Третья девушка будет из той же обоймы, но она должна чем-то отличаться от двух первых. Итак, в приемной есть брюнетка, есть рыжая, а кого нет? Правильно, блондинки. У Козодоева примитивный вкус.
– В каком смысле? – не понял Ефремов.
– Я встречал людей, которые расставляли книги на полках по цвету обложек, а не по содержанию. Это примитив, отсутствие логики и здравого смысла. Аналогия понятна?
– Пока не очень, – признался Ефремов.
– Представьте, что мы сыновья обеспеченных родителей. У нас есть квартиры, машины, счета в банках. Чем мы будем друг перед другом выделываться? Приключениями, дерзкими поступками. А еще чем? Примитивом. Мол, у меня три секретарши. Рыжая, блондинка и брюнетка! А у вас? А у вас, друзья мои, поезд ушел, вам надо что-то другое выдумывать. Например, негритянку в приемную посадить.
– Пожалуй, ты прав, – согласился с рассуждениями Воронова Лаптев.
– Оставим цвет волос отсутствующей девушки в стороне, – продолжил игру Ефремов. – Теперь скажи, кто из секретарш – любимая наложница хозяина, его доверенное лицо?
– Брюнетка Марина. Когда мы вошли, она посмотрела на нас с хорошо заметной неприязнью, отнеслась к нам не как к временному раздражителю, а как к потенциально опасным людям, которые вторглись на ее личную территорию. Скорее всего, отношения этой барышни с боссом выходят за рамки обычного интима.
– Она думает выйти за него замуж? – спросил Ефремов. – У Козодоева нет обручального кольца. Он, похоже, холост.
– Если Марина не дура, то не должна тешить себя несбыточными надеждами. Состоятельные мужчины женятся на топ-моделях либо на девушках своего круга. Если Козодоев заключит брак со своей секретаршей, то его засмеют. Это только в сказках принцы Золушек под венец ведут, а в жизни их дальше приемной не пускают.
– Теперь последний вопрос. Какая из этих девушек первой продаст его?
– Марина, кто же еще. Между ней и хозяином тесные отношения, значит, она должна унижаться перед ним больше остальных девушек.
– Ворон прав! – поддержал товарища Лаптев. – Короля сдает свита. Крестьяне к разборкам во дворце отношения не имеют.
– Если у Марины будут гарантии, что предательство не выйдет ей боком, то она с удовольствием столкнет хозяина в яму, – проговорил Воронов. – Нет на свете слаще мести, чем посмотреть на унижения человека, перед которым ты вынужден был пресмыкаться.
– Спасибо за игру, коллеги! Приятно было пообщаться с умными людьми.
В понедельник, 26 октября, утреннее селекторное совещание с начальниками районных отделов милиции областного центра опять проводил полковник Живко. Василий Кириллович заслушал доклады подчиненных и предложил им задавать вопросы.
– Майор Волков, – вышел на связь начальник Кировского РОВД.
Живко поморщился. Он недолюбливал этого человека, ставшего начальником милиции исключительно в силу кадрового голода.
«Ему бы фельдфебелем быть во времена бравого солдата Швейка, – как-то подумал о Волкове Живко. – Прямолинейность, конечно же, хорошая черта, но если она сочетается с твердолобостью и излишней инициативностью, то ничего хорошего от такого руководителя ждать не приходится».
– Слушаю вас, Сергей Петрович!
– Товарищ полковник, личный состав интересуется, когда будет зарплата, – заявил Волков, четко проговаривая каждое слово.
– Не знаю, – раздраженно ответил Живко.
– Товарищ полковник, что мне на вопросы отвечать?
– Работать надо больше заставлять, тогда про зарплату спрашивать не будут! – взорвался полковник. – Я однажды объяснил, повторю еще раз. Денег в банке нет! Как будут, так мы выдадим зарплату, а пока сосредоточьте все усилия на успешном окончании третьего квартала. У меня все! Селекторное совещание окончено. – Живко замолчал, со злостью щелкнул тумблером связи, посмотрел на начальников служб, собравшихся на утреннее совещание в его кабинете.
«Довел, подлец! – выругался про себя полковник. – Никто про зарплату не спрашивает, а он на весь город вылез!»
Василий Кириллович был зол на себя. Не сдержался, наговорил грубостей. Что теперь о нем подчиненные подумают? Что он плевал на их нужды и только о процентах думает?
– Коллеги, – обратился Живко к начальникам служб, – в кассе управления и в банке денег нет. Постарайтесь объяснить подчиненным, что это временные трудности. Чем они вызваны, я не знаю.
– Все нормально, Василий Кириллович, переживем! – поддержал Живко Самойлов.
– Коллеги, – продолжил Живко, – я отлично понимаю, в каком положении оказались наши молодые сотрудники. Жены в декрете или в отпуске по уходу за детьми, а мужья без денег. Жить не на что, запасы к концу подходят, родители молодоженов сами без зарплаты сидят. – Живко достал из кителя кошелек, вытащил две пятисотрублевые купюры, положил на стол перед собой. – Если у кого-то на хлеб не хватает, то я готов выручить в трудную минуту.
Полковник Живко с юных лет был аскетом. Дожив до седин, он так же чурался показного благополучия, как и в лейтенантские годы. У Живко на шестом десятке лет не было ни машины, ни дачи, ни золотых перстней, ни дубленки-пропитки. Выложив на стол содержимое кошелька, Василий Кириллович показал пример, как должен поступить начальник, если у подчиненных денег на школьные завтраки нет.
После совещания полковник остался один. Чтобы как-то успокоиться, он прошелся по кабинету, посмотрел на портрет Ленина.
«Мне бы твою выдержку, Владимир Ильич! – мысленно обратился Живко к вождю мирового пролетариата. – Представляю, как тебе тяжко было! Революция, голод, холод, в городах бандиты лютуют, а ты всегда собран, сосредоточен, строг. Таким и должен быть настоящий руководитель».
В одиннадцать часов на прием к Живко попросился командир ОМОНа Николай Ужаков. Едва взглянув на него, полковник понял, что утренние неприятности – это только пролог к настоящей беде.
– Василий Кириллович, у нас ЧП, – доложил Ужаков.
– Что случилось? – стараясь сохранять спокойствие, спросил полковник.
– Я привел с собой начальника службы вооружения. Думаю, вам лучше послушать его.
– Пускай заходит, – разрешил Живко.
Начальнику службы вооружения городского ОМОНа прапорщику Косых было около сорока лет. Выглядел он подавленно, виновато.
– Тут вот какое дело, – глубоко вздохнув, начал он. – Есть у нас в отряде боец Владимир Чернобук. Хороший парень, по специализации снайпер. В прошлый понедельник он пошел в отпуск и попросил у меня винтовку поохотиться.
После этих слов Живко почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. Он уже понял, что прапорщик расскажет дальше.
– Я под честное слово выдал ему со склада винтовку «СВД» со снайперским прицелом. Патроны, он сказал, есть свои. В эту пятницу у меня появилось дурное предчувствие, и я поехал к нему домой. Жена сказала, что он как уехал на охоту во вторник, так дома еще не появлялся.
«Это конец, – подумал Живко. – Меня как минимум снимут с должности, и правильно сделают».
– Сезон еще не начался. На кого же он собирался поохотиться? – спросил Василий Кириллович.
– На лосей, – глядя в пол, ответил прапорщик. – Я понимаю, что способствовал браконьерству, но мне жалко его стало. У Володи двое маленьких детей. Денег нет, кушать нечего, а тут мясом можно на весь год запастись. Он так мне и сказал. Дескать, не добуду лосятины, уволюсь к чертовой матери, охранником в банк пойду.
«Прапорщик еще не понял, что натворил, – догадался Живко. – Он думает, что его привлекут к ответственности за утрату оружия и пособничество в браконьерстве. Если бы так, то я прямо под портретом Ленина себя крестным знамением осенил бы».
– Иди в приемную и напиши подробный рапорт обо всем произошедшем, – распорядился Живко.
– Товарищ полковник, я же не хотел, – стал оправдываться прапорщик. – Я привык коллегам доверять, а тут такая подстава! Сказал, что поехал в лес, и пропал. Может быть, его медведь задрал и наша винтовка сейчас где-нибудь в тайге валяется?
Командир ОМОНа вывел подчиненного в приемную, вернулся к полковнику.
– Вот что, друг мой, – мрачно сказал ему Живко. – Даю процентов девяносто девять, что это твой боец застрелил бизнесмена на площади. Оружие-то совпадает.
– Василий Кириллович, если бы вы знали, как у меня на душе тошно! Когда этот балбес мне сегодня все рассказал, я подумал: «Все, приплыли! Если факт участия моего бойца в убийстве подтвердится, то мне можно смело стреляться. Такой позор ничем не смыть».
Живко набрал номер Самойлова:
– Роман Георгиевич, зайди ко мне. По пути прихвати начальника уголовного розыска и двух оперативников с оружием и наручниками.
– Что делать будем? – спросил Ужаков. – Может быть, обойдется?
– А если нет? – Живко разозлился. – Ты предлагаешь нам вслед за прапорщиком в тюрьму идти? Если преступление свершилось, то его надо расследовать, а не скрывать. Честь мундира враньем не отмоешь! Если нас с тобой окунули в дерьмо, то давай очищаться, а не убеждать всех, что на одежде не грязь, а камуфляж.