, т. е. четверть команды. Для лечения не было нужных лекарств, и люди лечились на берегу за свои деньги. На пасху несколько человек из команды «Аскольда» ездили в Париж. МГШ выразил неудовольствие поездкой матросов и уведомил командира, что они там общались с революционерами». Но за неизбежным падением дисциплины во время ремонта после долгих и напряженных боевых будней уже проглядывалось нечто иное…
Тем временем, на «аскольдовцев» в городе шла настоящая охота. Представители различных партий яростно конкурировали за влияние на матросов крейсера. Разумеется, при таком напоре «из вне» команда корабля начала быстро революционизироваться. Видя происходящее и понимая, к каким плачевным результатом все может привести, командир крейсера капитан 1 ранга Иванов 6-й искоренял крамолу, как только мог. Был случай, когда команда отказалась есть не свежее мясо и командир вынужден был уступить. Уже в начале августа двадцать восемь самых неблагонадежных матросов были списаны с корабля в штрафные части. Однако общей ситуации на корабле это не изменило».
Разумеется, встречи матросов с политэмигрантами и рост революционных настроений на «Аскольде» были вскоре замечены французской полицией и, находившимися во Франции агенты русской тайной полиции. Французы не имели точных данных о наличии революционной организации на крейсере, но у них имелись сведения о революционных настроениях команды, а потому они не исключали существования подпольной организации.
О.Ф. Найда в своем исследовательском труде «Революционное движение в царском флоте» писал: «Уже в июле 1916 г. из Парижа и Петербурга командование крейсера получило телеграммы с требованием пресечь на крейсере революционную деятельность «пораженцев», изолировать от команды матросов, зараженных революционной пропагандой, и примерно наказать виновных».
Матросы, как видно из документов и воспоминаний участников событий, действительно в массе своей были настроены достаточно революционно. Они читали соответствующую литературу, собирали сходки на берегу, но, ни о каком восстании, однако не помышляли. Впрочем, высказывания о том, что хорошо бы поубивать всех офицеров и взорвать крейсер все же начали звучать у наиболее радикально настроенных членов команды.
В июле матрос 2-й статьи Рябополов доложил командиру крейсера, что «на крейсере неспокойно, так как некоторые нижние чины кочегарной команды получают и имеют нелегальную литературу. Купили на берегу в Тулоне оружие, которое держат на корабле, устраивают сходки на берегу, готовятся произвести на крейсере возмущение; убить офицеров и по получении сведений из Архангельска приведут свое намерение в исполнение».
Получив такие сведения, командир корабля капитан 1 ранга Иванов решил произвести обыск. Проведенный обыск ничего существенного не дал, хотя и озлобил команду. Возможно, на этом бы все дело и закончилось, если бы не последующие события.
Первый сигнал опасности прозвучал в июне 1916 года. Тогда кочегар Рябополов донёс о, якобы, начавшейся подготовке заговора на крейсере, имевшем целью уничтожить офицеров при подходе к русским берегам и закупке оружия. Подтверждая слова кочегара, вестовой Лапицкий так же донес, что командой закуплено 100 револьверов. При этом Лапицкий признал, что это лишь слухи, которые ходят среди команды и ничего более конкретного он сказать не может. При этом и Рябополову особого доверия не было, так как он как раз в тот момент отбывал наказание за кражу продуктов из офицерского погреба. Иванов посчитал, что он, таким образом, хочет выслужиться и заслужить прощение. К тому же и сам штрафной кочегар заявил, что все он рассказывает лишь потому, что его вот наказали за сущую мелочь, а другие совершают, куда большие преступления, причем совершенно безнаказанно.
Все же, на всякий случай, Иванов приказал провести обыск в кочегарках, некоторых помещениях и вещах матросов, названных Ряполовым. При этом была найдена нелегальная литература и две квитанционные книжки, говорящие, что среди команды производится сбор денег на какие-то цели. Оружие найти не удалось. Иванов поручил инженеру-механику Петерсену провести по делу предварительное следствие».
Через два дня после обыска командир «Аскольда» капитан 1 ранга Иванов получил письмо, содержавшее послание от некоего русского подданного Льва Виндинга-Гарина. В 1916 году Виндинг состоял на французской службе волонтером-писарем в штабе в Марселе, однако затем ушёл со службы и уехал в Лион, откуда поддерживал переписку с аскольдовским унтер-офицером Самохиным. Кроме этого он поддерживал дружеские отношения с телеграфистами Потемкиным и Цветницким.
На встречах с матросами Виндинг выдавал себя за революционера и вызывал на откровенные разговоры. Виндинг-Гарин подтверждал наличие на крейсере революционной организации, никаких конкретных фамилий не называл. Однако давал понять, что при личной встрече мог бы сообщить еще некоторые подробности.
Капитан 1 ранга Иванов, не желая лично вести беседы с Виндингом-Гариным, поручил встретиться с ним инженер-механику старшему лейтенанту Петерсену. При состоявшейся встрече с Петерсеном Виндинг-Гарин заявил, что он, якобы, командирован во Францию московским охранным отделением для слежки за некоторыми русскими эмигрантами. Случайно в ходе бесед с матросами он узнал, что на корабле ведется революционная работа, и в связи с этим по личной инициативе занялся проверкой полученных сведений. Виндинг утверждал, что главными зачинщиками революционной деятельности на корабле являются матросы машинной и кочегарной команд. Кроме этого он подтвердил слова Рябополова и Лапицкого, что матросы этих команд, под видом сбора денег на граммофоны, на самом деле купили револьверы для уничтожения офицеров во время намечаемого восстания. По словам Виндинга матросы покупали и нелегальные печатные издания. В подтверждение своих слов Виндинг-Гарин передал Петерсону в качестве улики револьвер, который ему, якобы, передали матросы на временное хранение.
Предположив, что на корабле готовится что-то серьезное, командир крейсера сообщил о ситуации на корабле в Петроград морскому министру».
Одновременно Иванов 6-й вполне разумно решил проверить личность Виндинга-Гарина. С этой целью он снесся с начальником русской полиции в Париже.
Последний сообщил, что Виндинг в полиции на службе не состоит и никогда не состоял, а является обычным авантюристом, и его показаниям советовал особо не верить. Было установлено, что в свое время Лев Виндинг в России по суду был лишён всех прав и состояния. Во Франции он служил солдатом в 101-й батареи 10-го пехотного артиллерийского полка (так в документе – В.Ш.), втерся в доверие к команде и вовлекал её в революционную деятельность с провокационной целью, примерно с апреля 1916 года. Вначале Виндинг был принят среди офицеров крейсера, где объявил себя секретным командированным агентом Московского охранного отделения и собирался, якобы, о готовящемся восстании на «Аскольде» информировать Петербург. Кроме этого было установлено, что Виндинг на самом деле несколько раз обращался к начальнику русской заграничной полиции с просьбой принять его на службу. Сразу же встает вопрос, кем же на самом деле является Виндинг: обычным любителем острых ощущений, агитатором-революционером или германским шпионом-диверсантом»? Разумеется, революционное прошлое Виндинга, прямо скажем, настораживает. Впрочем, с началом Мировой войны многие бывшие революционеры стали настоящими патриотами своего Отечества и храбро сражались с неприятелем на фронтах.
Несмотря на разоблачение Виндинга старший лейтенант Петерсен продолжал настойчиво добиваться разрешения произвести повторный обыск у «нижних чинов». В конце концов, Иванов уступил настояниям Петерсена и разрешил проведение повторного обыска.
Результаты этого обыска полностью подтвердили слова Виндинга и оправдали худшие опасения старшего лейтенанта Петерсена. В ходе него было найдено не только несколько нелегальных изданий, но и три револьвера. Один из револьверов был найден в тюках сменного рабочего платья. «Хозяев» револьверов, понятное дело, установить так и не удалось. Во время обыска никаких волнений, неудовольствий или тревожного настроения в команде не отмечалось. Наоборот, матросы, зная о возбуждении дела, чувствовали себя достаточно подавленно.
Историк В.Тарасов в монографии «Борьба с интервентами на Мурмане» (1948 г.) писал об этом эпизоде следующее: «В середине 1916 года вся команда по приказу капитана 1 ранга Иванова была подвергнута поголовному обыску. При обыске были найдены несколько револьверов и список членов революционного кружка в составе 65 человек во главе с кочегаром Самохиным. Члены революционной организации были арестованы».
Первоначально следствие вел Петерсен, а затем оно было поручено специально прибывшему из Петербурга в Париж по приказу морского министра военно-морскому следователю подполковнику военно-морского судебного ведомства Найденову.
Ознакомившись с предварительным следствием и другими материалами, Найденов сделал заключение, что, по его «глубокому убеждению, основанному на данных дела, явного восстания или подготовки к восстанию на корабле не было». Показания Виндинга-Гарина Найденов расценил как провокаторские, а его самого, как авантюриста, который провокацией на крейсере «Аскольд» хотел добиться своего поступления на службу во французскую полицию. Однако в выводах акта дознания подполковник Найденов все же отметил, что «в деле имеются некоторые признаки (!?) подготовления к открытому восстанию на корабле». Характеристика, данная Виндингу Найденовым, весьма любопытна, хотя, возможно, далеко не исчерпывающа.
Что касается Виндинга, то все его поведение, а так же настойчивое желание обратить внимание командования корабля на распущенность команды, никак не говорят за то, что он являлся германским агентом. Вражеский агент, как раз, действовал бы совсем наоборот. Скорее всего, Виндинг все же был сыщиком-любителем, решившем из патриотических чувств, на свой страх и риск помочь командованию крейсера в наведении порядка. За эту версию говорит и то, что советские историки почему-то ненавидели Виндинга какой-то собой лютой злобой, непременно называя его в своих научных трудах не иначе, как «врагом революции» и «провокатором».