Все трое с какой-то толикой брезгливости смотрели на закрывшуюся дверь.
— Что скажете, господа офицеры? — Венцель откинулся на спинку стула и снова забарабанил ручкой по лакированной столешнице.
— Мне кажется, с этим человеком более-менее понятно, Отто, — задумчиво объявил обер-лейтенант Зейдеман. — Он именно тот, за кого себя выдает, — достаточно посмотреть его досье. С арестом Завадского из полицейского управления я бы не спешил — лучше установить наблюдение, и он нас выведет куда следует. А вот в случае с группой Каляжного следует принимать решительные меры…
— Кого они, интересно, вознамерились вытащить из Жолибожа? — задумался лейтенант Генрих Уде. — Если это те, о ком мы думаем — участники так называемого польского сопротивления Хаштынский и Крынкевич, — то не будет ничего страшного. Эти люди под нашим присмотром, и любой, кто к ним пожалует, немедленно окажется в поле зрения. А вот что касается личности самого Шитова, этот вопрос я бы проработал серьезнее…
— Признайся, Генрих, тебе он тоже подозрителен, — удовлетворенно кивнул Венцель. — Нет, сама личность агента из могилевской школы однозначна — это Николай Шитов. Но что мы знаем о том, как он провел последний год? Его могли завербовать. То, что он посылал шифровки Ритхофену — замечательно, но качество этих шифровок? Парочка для затравки несла правдивую информацию — без особого ущерба для Красной армии, все остальное — умная дезинформация, сохраняющая внешнее правдоподобие. В органах СМЕРШ сидят не дураки. А мы все принимали за чистую монету. Назовите хоть один звонкий успех нашего ведомства за последний год, господа офицеры. Сплошные неудачи, неудачи… А если и были успехи, они никак не повлияли на положение дел на фронтах. Я не утверждаю, что все именно так, но провести проверку следует обязательно…
— И что ты предлагаешь, Отто? — спросил Зейдеман.
— Пока не знаю, — раздраженно поморщился Венцель. — Впрочем, есть одна идея…
— Это связано с русским агентом «Шторм», который находится у нас в подвале? — догадался Уде.
Венцель хищно улыбнулся. Русского агента с позывным «Шторм», об опасности которого предупреждал Шитов, схватила полиция безопасности совместно с СД два дня назад. Все следы привели к нему, улики были неопровержимыми. Русский агент оказался немецким офицером Томасом Эбелем, курирующим сотрудничество рейха с «туземной» полицией. Смутное, отнюдь не боевое прошлое, белые пятна в родословной, явно свидетельствующие, что в родне покопались евреи, сомнительные связи, физическая возможность в любое нужное время выходить на сеанс связи с запрятанной радиостанции. Задержание для Эбеля стало шоком. Он сдуру чуть не бежал во время ареста (еще одно подтверждение работы на врага), но успели схватить. Как выражаются русские, на допросе ушел в «глухой отказ», все отрицал, возмущался. Гестапо трудилось не покладая рук, склоняя агента к признанию. Морально и физически сломленный, он сидел в одиночной камере, был уже на грани признания, но пока держался.
— А что, — задумался Уде, — если Шитов перевербован, то Эбель может об этом знать… Даже, скорее всего, знает. Если Шитов вступил в сговор с русскими, личность «Шторма» ему тоже может быть знакома… Надо устроить им внезапную очную ставку — прямо в камере у Эбеля, и отследить реакцию…
— Именно об этом я и подумал, Генрих, — злорадно оскалился Венцель. — До подвала с Эбелем несколько минут ходьбы — нам ничто не мешает проверить эту смелую теорию. Я провожу его, попробую вызвать во время прогулки на доверительность, усыпить бдительность — а потом предъявлю Эбеля. Если догадка неверна, мы вернемся. Возможно, и к лучшему, если этот русский окажется нашим. А вы пока займитесь делом Бруновского — навестите шифровальный отдел, они должны получить ключ к расшифровке тех радиограмм. Поняли приказ? Через двадцать минут вы должны находиться на этом же месте.
— Так точно, герр капитан! — Представления о субординации эта парочка еще не растеряла, оба приняли стойку «смирно», хотя и обошлись без традиционного нацистского приветствия.
— Надеюсь, меня не на расстрел ведут? — проворчал Шитов, когда они вышли в коридор и направлялись к холлу.
— Вы чувствуете за собой вину, Николай? — покосился на него Венцель.
— Лично я — нет. Но если, не дай бог, великая Германия чувствует за мной вину…
— Похвально, Николай, — поощрительно заметил гауптман. — Вам, русским, даже в трудных ситуациях не отказывает чувство юмора — чего нельзя сказать о нас, немцах, гм… Нет, Николай, если бы вас повели на расстрел, вы бы поняли. За углом в подвале бывшего банка «ПЕКАР» содержатся заключенные — имеется желание показать вам одного из них. И будет крайне важно, если вы его узнаете. Это не повод для волнения, успокойтесь. Не отставайте, мы не собираемся возиться с этим целый день…
Здание штаба напоминало взорванный муравейник. Бегали порученцы, трещали печатные машинки. Солдаты вытаскивали из складских помещений тяжелые оцинкованные ящики. «Пришло то время, когда у нас не осталось времени», — как заметил вчера не без юмора лейтенант Уде. Это еще не было эвакуацией, сдавать без боя Варшаву никто не собирался. Сколько усилий предприняли, чтобы подавить восстание Армии Крайовой! И все же состояние было подвешенным, в воздухе незримо что-то витало. Приходили разведданные, что в войска 1-го Белорусского фронта, оседлавшие восточные пригороды Варшавы, поступают боевая техника и людские резервы. Раньше этого не было, и немцы спокойно себя чувствовали. Теперь же что-то назревало, в ближайшую неделю-две могли начаться полномасштабные военные действия. Несколько месяцев Красная армия стояла в правобережье, отбивая вялые контрудары гитлеровских войск. У Советского Союза имелось ВСЕ для дальнейшего наступления, но в связи с продвижением на запад коммуникации удлинились, тылы отставали, цвела неразбериха, усугубленная деятельностью диверсантов. У немцев, наоборот, коммуникации сократились, но исчерпались резервы, и приходилось лишь манипулировать тем, что имелось в наличии, не гнушаясь частями коллаборационистов (зачастую последним отребьем). К тому же восстание еще не полностью подавили — в городе оставались очаги сопротивления, порой охватывающие целые районы…
Утро выдалось мрачным, неласковым. Мотоциклист у крыльца заливал остатки масла в свою машину — сцеживал последние капли из канистры. Ресурсы иссякали, свежих поступлений не было. Для великой Германии, ввиду блокады нефтеносных районов, наступала эра синтетического бензина, ездить на котором было пыткой и проклятьем. Автоматчики отдали честь, Венцель небрежно козырнул в ответ. Шитов наступал на пятки, боялся, что остановят. Они шли в противоположную сторону от главного крыльца — по узкой дорожке, очищенной от мусора. Слева высились развалины, там же — небольшой чахлый скверик. На уцелевших лавочках курили штабные работники. Невесело смеялась женщина в эсэсовской форме — вполне миловидная шатенка в узкой форменной юбке и «Вальтером» на ремне.
Венцель неторопливо шел по аллее. У зеленых насаждений неплохо дышалось, здесь не чувствовалась повсеместная гарь. Шитов тащился сзади, косясь по сторонам.
— Скоро все для вас кончится, Николай, — уверил Венцель, — часок — и ступайте отдыхать. Полагаю, свой посильный вклад в дело нашей общей борьбы вы внесли.
— Не собираюсь долго отдыхать, герр гауптман, — проворчал Шитов. — Не понимаю, как так вышло, что большевики нас теснят. Согласен, это временное явление, мы скоро сгруппируем силы, а они критически растянут свои тылы, утеряв возможность обеспечивать себя всем необходимым, — в этот момент мы и нанесем удар возмездия, который станет переломным в войне. Хотите — верьте, герр гауптман, хотите — нет, но я действительно в это верю и хочу принять свое скромное участие…
— А вы молодец, — вновь похвалил Венцель. — Признаюсь честно, я поражен, господин Шитов. В школы абвера отбирали не всех, кого попало, — учитывали лояльность фюреру, личные качества, ум, физические способности. И все же по окончании чуть не половина при первой же возможности перебегала к Советам, вымаливала прощение. Другие погибали, едва оказавшись за линией фронта, третьих хватали, расстреливали, бросали за решетку или заставляли вести двойную игру. А вы прошли через все горнила, не утратили верность нашему делу, а только закалились и снова рветесь в бой. Это заслуживает высокой похвалы и уважения, господин Шитов. У вас персональные счеты к большевикам? Вы ведь кадровый военный?
— Да, окончил военное училище в Москве, — без охоты поделился Шитов. — После армии решил, что военный образ жизни мне подходит… Семья была, жена молодая, красивая, служил в Подмосковье — дали двухкомнатную квартиру в общежитии военного городка, все обставили… Загуляла, стерва… Особиста себе нашла, энкавэдэшника хренова… Сначала тишком встречались, потом вообще страх потеряли, на людях стали появляться. Она аж цвела и пахла, совсем бабе крышу снесло… Ну и поскандалили однажды, припечатал ей так хорошо, что сияла фонарями под каждым глазом… А год был не какой-нибудь, а 38-й, мать его… Задержание, предъявили обвинение — дескать, участвовал в какой-то троцкистско-террористической группе. Я и слов-то таких не знал… Тот самый особист меня и допрашивал — Кальман Борис Яковлевич, как сейчас эту гниду помню. Рослый такой, весельчак, член ВКП(б) с 33-го года… Еще смеялся, гад, на допросе: ну что, Николай Петрович, не передумал вступать в партию? Потом сообщил эдак доверительно: мол, все в его власти, снимаем обвинения за отсутствием состава преступления, валишь из Подмосковья, к чертовой матери, и чтобы близко не подходил к Анастасии Федоровне своей разлюбезной. А прямо завтра — заявление о разводе на стол в загсе — мол, я прослежу… Этого гада через полгода, кстати, тоже арестовали и на Колыму отправили — далекие окраины осваивать. — Шитов оскалился. — Но я уже служил под Витебском, жил в офицерском общежитии… Видать, пятно осталось, что был под арестом, чурались меня, гнобили, только к лету 41-го старлея дали — дальше просто неприлично стало… Первые дни войны — ваши гнали через всю Белоруссию, «котел» за «котлом», командование корпуса бросило солдат подыхать в болотах под обстрелами, а сами с чемоданами в обнимку — в «эмки», да за линию фронта. Этих тоже надолго запомнил: комкор Потапов и член Военного совета Тушинский Лев Аркадьевич… Ненавижу с тех пор лютой ненавистью коммунистов, жидов и всю власть их тошную!..