отрение, я всегда смогу оказать протекцию. Джерри, хм… И не смотри так строго, вы наш проверенный союзник. Никто не предлагает вступать в коммунистическую партию. Прибудет представитель союзных войск при нашем командовании, и тебя с почестями увезут на родину…
— Ага, со всеми воинскими почестями… — пробормотал Кембл.
— Это юмор, — заметил Иван, — а существуют серьезные вещи. Одну из них я тебе и предлагаю. Хорошо, ваша страна — непримиримый противник нашего строя. Мы только временные союзники, пока не разобьем нацизм. Закончите дело — возьметесь за коммунистов. Бога ради — это будет не скоро. Но сейчас, Джерри… Ты же неглупый человек, не фанатик, готовый умереть за амбиции политиков, у тебя семья, уютный домик…
Товарищи думали, размышляли, окутывая коридор прогорклым дымом. Как же трудно, черт возьми, принять единственно правильное решение…
Ночь выдалась тихая, облачная, но без осадков. Дождь пролился еще вечером, затушив тлеющее пламя в развалинах, и по городу стелился едкий запах гари. Улицу Вроцлавскую перегородила баррикада из перевернутых грузовиков, булыжников, вывороченных из мостовой. За баррикадой прятались повстанцы, там были оборудованы пулеметные гнезда, имелось противотанковое ружье. В окрестных домах засели снайперы, контролирующие подходы к баррикаде. Метрах в тридцати от оборонительного сооружения корежились останки подбитого танка, валялся труп в гермошлеме, основательно исклеванный воронами. Пространство до перекрестка полностью простреливалось. Дальше начинались немецкие позиции. Баррикаду пытались брать штурмом несколько раз — оборона выдерживала. В районе перекрестка с Генеральской улицей уже стояли немцы. За укрытиями залегли солдаты вермахта, торчали стволы «косторезов», офицеры передавали команды. На самом перекрестке активности не было. Слева на Генеральской накапливались войска. Харкали грузовики, с бортов, стараясь не шуметь, спускались солдаты. Подъехал, глухо урча, громоздкий танк «Т-V», остановился метрах в тридцати от перекрестка. Что-то назревало…
За пересечением с улицей Генеральской разрушения носили умеренный характер. Взрывы вскрыли теплотрассу, вывернули мощные стальные трубы. Зашевелилось что-то на краю канавы, выскользнул человек, перебежал к соседнему зданию. Вырастали другие силуэты, бежали за ним. Иван шипел: ползком, товарищи, ползком, грязнее уже не станете… Заползали за угол, дальше перебегали двором, через взорванную детскую площадку. И только в кустах на задворках облегченно перевели дух — прорвались, вашу дивизию… Они перебегали по запущенному садику, снова ползли, спустились в овраг на задворках унылых трехэтажек. За спиной разразилась стрельба. Гремели взрывы, надрывались ручные и станковые пулеметы. Ухнуло танковое орудие. Обычно ночью немцы спали, но сегодня решили сделать исключение — прорвать надоевшую баррикаду. Бой за перекрестком Генеральской и Вроцлавской шел отчаянный, с применением всех видов вооружений. И какое-то тоскливое чувство — что именно сегодня повстанцы не выдержат, их сомнут, и немцы растекутся по еще сопротивляющемуся кварталу… «Не надо об этом думать, — твердил про себя майор Таврин. — Это их выбор, а у тебя своя задача. И чтобы люди твои об этом не думали!»
Пустая дорога, еще один перекресток. Проехал небольшой грузовичок с патрульными, они смеялись, обсуждали что-то жизнерадостное. Этот район контролировался немцами, и здесь они чувствовали себя как дома. Снова двор, небольшой пустырь, подворотня — и перекошенный забор с извивами колючей проволоки по гребню. За забором основательный двухэтажный особнячок, где когда-то крутили кино. По утверждению полковника Вруденя, подвалы в особняке бывшего предпринимателя Осинского тоже основательные, но когда он продал свое здание градоуправлению, киношники подвалами почти не пользовались…
Калитка, раздвижные ворота без запора, за воротами, как доложила разведка в лице Ковальского, нет никакой будки, там пустой двор. Есть еще задний двор, но что там, хрен его знает. Единственный вход в здание, дверь заперта, окна задраены, во дворе ни души. Зато часовой прохаживался снаружи у ворот и особой настороженности не проявлял — закинул карабин за спину, мурлыкал что-то себе под нос.
— Малым ходом — вперед, — шепнул Иван. — Смелость города берет, товарищи. Некогда нам тут проводить рекогносцировку местности… Юзеф, придержи Тельму, пусть останется здесь…
Юзеф что-то глухо шепнул немецкой девчонке, та икнула и сдавленно просипела: «Я… Я…» — как бы понимая и соглашаясь. Иван не уставал поражаться — как же быстро они нашли общий язык! Что это вообще значит? Но это тема для другого повествования… Часовой остановился, достал портсигар из внутреннего кармана, вынул сигарету и начал ее простукивать по крышке портсигара. Януш Ковальский вырос у него за спиной, бросился на шею из положения «вприсядку», сдавил горло предплечьем. Часовой от неожиданности выронил портсигар, и он упал на брусчатку с неприятным стуком. «Киношник» был неплох — сила в руках имелась, и навыки откуда-то взялись. Он сдавил так, что тот не мог продохнуть, только всплескивал руками. Сам бы он не справился — такую шею до утра давить надо! Подбежал Юзеф, ударил ножом в бок, выдернул, снова ударил — и так бил, пока тело не обмякло, после чего оба отпрыгнули…
— Курт, ты что-то уронил? — Из-за угла вышел второй часовой, застегивавший на ходу штаны. Он оторопел, открыл рот от удивления. Иван, не думая, метнул нож — с такой силой, что заныло плечо. Запел, завибрировал металл, рассекая воздух. Лезвие вонзилось часовому в лоб, металл пробил черепную коробку, точно деревяшку, вонзился в голову по рукоятку. Немец умер мгновенно.
— Вот это да, Иван!.. Слушай, а я так не умею… — присвистнул Ковальский.
— Слышал русскую пословицу: с кем поведешься, от того и наберешься? — усмехнулся Иван, подлетая к покойнику, чтобы выдрать нож. — Так что имей со мной дело, мальчишка, еще и не такому научу… Джерри, Ковальский, оттащите трупы…
Ничто не нарушало спокойствие у ворот. Охранников с этой стороны было только двое. Юзеф припустил в развалины, вернулся через пару минут сильно встревоженный.
— Иван, Тельма пропала…
— Что значит пропала? — оторопел Таврин.
— Не знаю, нет ее там… — Голос еврейского боевика дрожал от волнения. — Она не должна сбежать, Иван, и следов драки там нет…
— Вот черт… Ты хорошо все осмотрел?
— Да… Там лунка между плитами…
— Испугалась? Куда-то забралась, когда мы эту парочку резать начали? — предположил Януш, вырастая у Юзефа за спиной. — Слушай, Иван, она не должна предать. Может, что-то в голове заклинило?
— Ладно, нет у нас времени, — скрипнул зубами Иван. — Юзеф, еще раз осмотрись. Остаешься с этой стороны, с нами не пойдешь. Твоей выразительной внешностью только фрицев пугать… Следи за воротами. Кто появится, принимай меры, только не стреляй, а то весь район всполошишь…
— Это какие меры, если не стрелять? — озадачился Юзеф.
— Ну, не знаю. Сам придумай, ты же сообразительный… Все, оставайся, ищи Тельму. Совсем будет плохо — тогда пали, отвлекай внимание…
Трое мужчин и женщина сгрудились у ворот. Калитка оказалась запертой изнутри, оставалось воспользоваться только воротами. Двое приподняли за низ массивную конструкцию, чтобы не скрипела, остальные осторожно стали откатывать. Тридцать сантиметров — достаточно, чтобы протиснуться… Четыре тени, на цыпочках пробежав через двор, припали к цоколю в районе крыльца. Двор не освещался, здание тоже. Особняк был действительно с историей. Красный кирпич, резные элементы в стенах, вытянутые фигурные пилястры по всей высоте. Особняк небольшой, но слеплен на совесть. И, очевидно, качественно освящен попами — ни один снаряд не попал…
Иван всматривался, присев за крыльцом. Ступени, перила, зарешеченное оконце в двери, над дверью лампа в мутном плафоне, в данный момент не работающая. И это правильно, незачем манить на свет посторонних…
Он отыскал руку Маши. Она подрагивала, от кожи, обрастающей мурашками, веяло холодом. Она не вырвала руку, даже поднесла вторую — такую же ледяную.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — прошептал он.
— А что еще остается, Вань? — Она волновалась, но держала себя в руках. — Ты знаешь другой способ попасть в здание?
— Хорошо, иди. Мы рядом.
— Я знаю…
Маша заранее, как могла, привела себя в порядок. Очистила грязь, спутанные волосы убрала под пилотку. Она осторожно поднялась на крыльцо, развязывая тесемку накидки, аккуратно пристроила за плечами капюшон. Электричество в здании работало — очевидно, все запитывалось от армейского генератора. Прозвенел звонок, сообщая о прибытии посетителя. В здании затопали, в коридоре загорелся свет. Отомкнулось и отъехало окошко — тусклый свет полился из узкого отверстия. Взору караульного предстала нахмуренная женщина в форме. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
— Хайль Гитлер, фрау… — неуверенно пробормотал караульный.
— Хайль Гитлер, — раздраженно бросила Мария. — Почему так долго не подходите? Спите, воины?
— Никак нет, фрау… — Человек за дверью замешкался, погоны офицера женского пола скрывали крылья накидки.
— Марта Готтберг, — Мария извлекла «просроченное и засвеченное» служебное удостоверение, продемонстрировала, не слишком приближая к окну: — Пятый отдел Варшавского управления СД, выполняю распоряжение оберштурмбаннфюрера Германа Рихтера. Проверка несения караульной службы. У вас находятся важные заключенные, которых к утру, когда появится транспорт, мы собираемся вывезти за пределы Варшавы.
— Да, фрау, их было четверо, теперь трое… — донесся глухой голос человека за дверью.
Почему трое? Какие четверо? Впрочем, неважно, разберемся… Иван напрягся, приготовившись махнуть через ступени.
— Есть угроза проникновения вражеских диверсантов, — говорила Маша, и он не узнавал ее голос. — Открывайте немедленно, солдат, чего вы ждете?
Отомкнулись запоры, заскрипела железная дверь. Обрисовался силуэт военнослужащего в стальном шлеме. Автомат, патронташ, подсумок, все как положено. И все же он удержался, не бросился вверх. Жестикулировал своим — минутку, мистеры и панове… Затем посторонился, пропуская «проверяющую». Мария нарочно задержалась в проеме — чтобы не захлопнул дверь. Да и лезть в освещенную зону было глупо — если он внимательно ее рассмотрит, возникнет парочка неудобных вопросов…