– Хорошо, – кивнул Петенька. – Давай, братец, снова садись на коня и веди. Но помни – мы не верим никому и никогда, и в случае чего первая пуля твоя. Но ежели поспособствуешь, все может статься. Тайная канцелярия сурова, но справедлива и верных слуг вознаграждает соразмерно заслугам. Может, ты и вернешься еще в прежнее состояние из нынешнего подлого, это как их высокографское сиятельство Александр Иванович указать соизволит.
Северьян лишь угрюмо глянул через плечо да шапку поглубже натянул, но не сказал ни слова. Однако в глазах его мелькнул злой зеленый огонек, точно рысь на мгновение из лесной чащи выглянула.
Заводской поселок завиднелся уже в сумерках – низенькие черные избенки, низенькие гнилые изгороди, низенькие чахлые елки кругом. Северьян, не говоря ни слова, сразу направил своего жеребца к большому каменному дому со стоящей рядом вышкой, как понял Петенька – заводскому управлению, где размещалась и заводская стража. И действительно, они еще не успели подъехать, как от стены отделилась черная фигура и, угрожающе поднимая фузею, хрипло спросила:
– Кто такие?
– Не узнал, что ли, болван? – раздраженно ответил Северьян. – Это я, а со мной господа из Петербурга.
– Ах, не признал, Северьян Кондратьич, не признал, прости за ради бога, – зачастил караульщик, срывая шапку и кланяясь. – А гостей-то понаехало, раньше за год столько не было.
– Так, где голштинцы остановились?
– Так их управляющий определили к вдове Маньке, – угодливо сообщил караульщик. – Там им удобно будет и приятственно.
– Это уж точно, – хмыкнул Северьян. – Значит, так, поднимай стражников, пять человек при оружии, – он оглянулся на Петеньку, тот молча кивнул. – Чтоб сей момент здесь были.
– Не извольте беспокоиться, Северьян Кондратьич, не извольте.
К указанной избушке подобрались молчком, вообще в заводе очень тихо, разве что какая собака спросонья гавкнет – и снова тишина. Петенька поставил двоих стражников у окон, хотя это была лишняя предосторожность, вряд ли кто оттуда выпрыгнет, но и лишним такое не будет. После этого вместе с остальными стражниками и своими сержантами подошел к двери, посмотрел на нее, усмехнулся – удержит только петуха, не больше, кивнул Ивану:
– Давай, братец.
Сержанты переглянулись и почти без разбега дружно ударили в дверь, та вылетела с треском, и они едва не кубарем вкатились в избенку. Петенька на всякий случай знаком приказал одному из стражников ударить прикладом в ставни, для внушительности. Грохот, треск бьющихся мисок и горшков, железное бряканье, и тут же сержанты появились, волоча две белые фигуры. Одна фигура была в исподнем, вторая вообще в костюме Адама, в избе раздавались тихие всхлипы, но вопить в голос бабенка не осмелилась. И то хорошо, подумал Петенька, иначе хлопот не оберешься.
– Один из стражников пусть остается здесь, чтобы Манька не орала и народ не переполошила. А этих берем с собой и везем… Где тут у вас потолковать можно без помех?
Северьян, не помешкав, предложил:
– Тут за околицей старая кузня осталась, сейчас заброшена, все в заводских делаем, так что там никто не бывает.
– Отлично, – согласился Петенька, – везем туда. Иван, возьми еще одного человека и собери все вещи, особливо смотри, чтобы бумаги до последнего клочка были. И лошадей прихвати.
– Все сделаем в лучшем виде, вашбродь, – осклабился Иван.
Тот из голштинцев, который был в подштанниках, прошипел:
– Hillmelsreih! Was ist das?
– Halt die Klapp! – отрубил Петенька. – И вообще, говорить только по-русски, вам тут не ваша вшивая Голштиния.
– Вы отфетить за этот произволь! Мы есть официрен!
– Ну, кому и за что отвечать придется, это мы еще посмотрим, – философски заметил Петенька. – А пока помалкивай, милейший. Да, кто-нибудь там, дайте этому дураку подштанники, а то как-то срамно получается для официрен, – ухмыльнулся он. Стражники угодливо подхихикнули, но Северьян лишь нахмурился.
В заброшенной кузне было темно и холодно, даже когда стражники воткнули пару факелов в щелястые стены, лучше не стало, лишь какие-то дикие кривые тени заплясали вокруг, создавая впечатление бесовского шабаша. Петенька уселся на подвернувшийся чурбан и кивнул Северьяну. Тот понятливо приложил обоим голштинцам по загривку, так что они невольно брякнулись на колени. Тот, который и раньше пытался возражать, снова возмутился:
– Не сметь! Я есть барон фон Заукен.
– Это нам известно, – кивнул Петенька. – Офицеры голштинской службы Карл фон Заукен и Фридрих Эрхард, посланы в уральские заводы… Кстати, а кем посланы?
– Нас послал феликий князь Карл Петер Ульрих, – гордо заявил второй голштинец. – И фы будет отвечать за произволь. У нас есть саморучный рескрипт феликий князь на инспекций уральский штальверкен.
– А вот это очень кстати, – обрадовался Петенька. – Ну, ежели Иван таковой рескрипт в ваших бумагах не отыщет, я ведь с вас кожу рвать буду. Да, кстати, вы взяты за караул Тайной Ея императорского величества канцелярией по обвинению… Ну, с этим мы погодим немного. Сначала мы выясним кое-что другое. Вам знаком барон Христиан-Август фон Брокдорф?
– Я не знайт его, – быстро ответил Эрхард, а фон Заукен согласно кивнул. Слишком быстро, как показалось Петеньке.
Он делано вздохнул и развел руками:
– Ну, не знаешь так не знаешь, что поделать. Что же, Северьян Кондратьич, теперь поспрашивай ты, может, тебе он больше расскажет. Ты здешние дела до тонкостей знаешь, выясни, что им ведомо, что нет. И кто все-таки их послал. С этого начни. Либо наследник-цесаревич Петр Федорович, либо все-таки фон Брокдорф.
Северьян с некоторым сомнением глянул на Петеньку:
– Как спрашивать, господин поручик?
– Как умеешь, так и спрашивай. Только чтобы всю правду рассказали и бумаги нужные подписали. Кстати, распорядись, чтобы огонь в горне вздули, холодновато-то как-то. Да и вообще.
Глаза Северьяна снова блеснули зеленым и пригасли. Он медленно прошелся перед стоящими на коленях голштинцами, потом вдруг развернулся и с размаху пнул Эрхарда в грудь. Тот хрюкнул невнятно и повалился навзничь. Побелевший фон Заукен с трудом – губы тряслись – пробормотал:
– Вы не сметь так и официр… Это есть… Это…
– Продолжай, голубчик, продолжай, – кивнул Петенька.
Северьян, хекнув, ударил Эрхарда в живот.
– Ну что, – скучающе спросил поручик фон Заукена, – еще не надумали сказать мне, кто именно подослал вас? Нет у тебя выбора, сволочь голштинская! Все равно скажешь, рано или поздно, но скажешь. Зачем зря себя мучить? Признайся, тебе послабление выйдет. Матушка-царица милостлива, глядишь, просто ссылкой отделаешься.
Но фон Заукен, похоже, перестал понимать, что происходит, потому что Северьян, разгорячась, еще несколько раз ударил Эрхарда кованым сапогом по ребрам, да так, что у голштинца изо рта побежала струйка крови. Кстати, Петенька лишь сейчас обратил внимание, что сапоги у Северьяна очень даже своеобразные – тупые, квадратные носы, толстая подошва, усеянная гвоздями с большими шляпками, железные подковки на каблуках. И когда Северьян наступил этим каблуком на руку Эрхарда, тот аж взвыл.
– Ты не очень-то, – встревожился Петенька. – Как он мне бумаги подписывать будет?
– Не извольте беспокоиться, господин поручик. Я ему токмо леву. Правая-то вот она, цела-целехонька. Счас заговорит, стервь.
Но Эрхард потерял сознание, фон Заукена трясло, как в лихорадке, у него зуб на зуб не попадал. Однако ж голштинец пока ничего не сказал.
– Что же это ты, Северьян Кондратьич, попусту хвалился? – ласково поинтересовался Петенька. – Молчат ведь проклятые.
– Ништо, сейчас заговорят. – Северьян шумно потянул воздух и снял с пояса скрученный тугими кольцами кнут, который тут же развернулся, показав острые ребра. – Заговорят. А ну-ка, братцы, распластайте мне этого гуся, – показал он стражникам на фон Заукена.
Стражники сноровисто, что выдавало большой опыт, схватили голштинца, мигом содрали с него исподнюю рубаху и повалили на скамейку. Потом связали фон Заукену руки под скамейкой, вставили в рот какую-то деревяшку, чтобы невзначай не откусил язык, и один из стражников сел на ноги голштинцу.
– Готово, Северьян Кондратьич, можете начинать.
Северьян отступил на два шага, снова шумно втянул воздух, раздувая ноздри, размахнулся и аккуратно, чтобы не задеть стражника, ударил с оттягом. Кнут вспорол кожу не хуже булатного ножа, брызнула кровь. Петенька просто не мог не восхититься умением Северьяна, хотя зрелище было преужасное. Фон Заукен забился, что-то зарычал невнятно – мешал кляп, а демидовский приказчик так же быстро и точно нанес еще два удара. Три кровавые полосы легли рядом на желтоватой спине голштинца. Северьян, довольно осклабившись, сказал:
– Теперь спрашивай, господин поручик, он уже на все согласный. Доподлинно расскажет, ничего не утаит, а ежели утаит, так мы повторим. Я пока тихо бил, с бережением, а могу и до кости пропахать.
Он выдернул деревяшку изо рта фон Заукена и напутственно треснул его по затылку. Петенька удовлетворенно кивнул и вежливо поинтересовался:
– Ну как, барон, теперь будете отвечать? В общем-то, мне не особо много и нужно. Давно известно, что есть тайный подсыл прусского агента фон Брокдорфа, и нам требуется лишь оного агента на чистую воду вывести. А ты особливо и не нужен. Да, кстати, – повернулся он к стражникам, – а почему огонь в горне все еще не вздут? Холодновато что-то барону.
Двое стражников, отталкивая друг друга от усердия, бросились к горну, набросали туда щепок, благо какие-никакие дрова в кузне остались, и забренчали кресалами.
– Я жду, барон, – зевнул Петенька.
Фон Заукен хлюпнул разбитым носом и попытался вывернуть голову, чтобы увидеть поручика, однако сделать это привязанному к лавке было трудно. Тогда он монотонно забубнил:
– Мы, как официрен личный полк фюрст Карл Петер Ульрих, получит бефель от майне командир. Ми должен ехать Уральский гор и проводить инспекций шталь унд ваффенверке. Seine Hoheit приказать нам, мы простой зольдатен. Мы исполнять приказ, поручик, вы должен понимать, нам приказ – мы испольняйт. Это есть основа военный орднунг.