о места. Катя приглушенно материлась, хотя чисто теоретически должны была получить хорошее образование, которое исключает появление в словарном запасе подобных слов и цветистых выражений. И тут дверь сторожки у калитки открылась, и из нее вышел молодой человек характерной внешности, которая как-то сразу говорила, что он не любит ни ботанику, ни шахматы. С хрустом потянувшись, он расстегнул штаны и принялся орошать соседний с нами куст. Мне стало смешно, а вот Катя сделал резкое движение, но я сжал ее руку, умоляя не реагировать. Молодой человек, наконец, закончив свои дела, не спеша сделал несколько стряхивающих движений, застегнул штаны и вошел обратно в сторожку, но дверь не закрыл, что внезапно пробудило во мне скрытую надежду. Охранник вышел через минуту с пластиковым подносом под мышкой и пакетом, набитым остатками еды, и пошел к дому. Едва он скрылся за поворотом, как мы, не сговариваясь, кинулись к домику и заглянули внутрь. Второй охранник валялся на диване, уставившись в телевизор, в котором, судя по доносившимся звукам, происходила какая-то вакханалия.
— Дверь на сигнализации, — тихо произнесла Катя. — Но решетка ажурная, ты запросто перелезешь. Я, во всяком случае, всегда перелезала, только один раз упала, юбкой зацепилась. Я с тобой не пойду. Вот, возьми. Тут мобильный телефон, зарядник к нему, немного денег и пара бутербродов. Я не знала, сколько нам придется сидеть.
— Не надо, — отмахнулся я.
— Надо. Я хотела бы больше денег дать, но у меня нет налички, только карточка. А ты все-таки машину угробил, спасая меня. Телефон не потеряй, я тебе завтра к вечеру позвоню.
— Я тебя еще увижу? — спросил я.
— Конечно. Только надо как-нибудь потихоньку. Дядя сейчас злой, как собака, всех подозревает, поэтому меня будут охранять. Ну, это ерунда. Что-нибудь придумаю. Да и потом, может быть, ты им и не нужен будешь. Давай, иди, а то этот мордоворот скоро вернется.
Я тихо прокрался мимо сторожки, стараясь не поднимать шума. Это удавалось без особого труда. Перелезть через решетку тоже не составило никакого труда. Уже на улице, я подумал, что охрана Захарова совершенно напрасно есть свой хлеб, но в глубине души ждал, что через секунду вспыхнет свет, прожектора начнут обшаривать землю в поисках меня, а в небо вонзится вой сирены.
Ничего подобного не произошло. Я шел по просыпающемуся городу, усмехаясь, потом смех перешел в истерический хохот. Я невольно представил, что к завтраку, когда обнаружат, что я бесследно исчез, у большинства охранников будет сильная зубная недостача. Потом я подумал, что в этом случае меня обязательно будут искать и смех быстро прекратился. Если Бек и Большой искали фантом без лица и имени, то Захаров наверняка заинтересуется мальчишкой, умеющим исчезать с охраняемой территории.
Я заглянул в пакет. Денег Катя действительно дала немного: всего триста долларов и полторы тысячи рублей. Видимо, наличных действительно не было. Впрочем, я не собирался жаловаться. Я был благодарен ей за то, что она вывела меня из дома. Надо будет позвонить ей и поблагодарить… А, черт, телефон-то я ее не взял! Может, сама позвонит?
Я шлепал по асфальту. Меня обгоняли редкие машины и еще более редкие автобусы. Резиновые тапки были велики мне на пару размеров и постоянно сваливались с ног. Я думал о том, что ключей от квартиры у меня тоже нет, и придется влезать в дом через крышу, а для этого придется дождаться вечера. Впереди был еще целый день, его нужно было где-то провести. Еще нужно было подыскать другую квартиру на всякий случай. Кто его знает, может, люди Змея чрезмерно усердны.
Тут мои глаза наткнулись на новенькую вывеску, приятно радующую глаз ладным дизайном. На ней кручеными буквами было выведено: компьютерный клуб "Глубина". Я приостановился. О существовании этого клуба я знал только теоретически. Он располагался в той части города, где мне приходилось бывать крайне редко, так что в этот клуб я никогда не заглядывал. Меня там не должны были знать. Это хорошо. Я целую вечность не просматривал электронную почту.
Клуб, к счастью, работал круглосуточно. Народу в столь ранний час было немного. За дальним столиком отчаянно зевал администратор, потягивая не то чай, не то кофе. Двое подростков с осоловелыми глазами резались в какую-то стрелялку по сети, обмениваясь приглушенными возгласами. Я сел в угол, подключился к сети и вышел на свои ящики, разбросанные на разных серверах. Ящик на Рамблере был забит рассылками. Недолго думая, я удалил все. Не до просмотра новинок мне было сейчас. А вот на Майл. ру было много интересного.
Прежде всего, я обратил внимание на знакомый адрес моего постоянного заказчика. От него пришло аж восемь писем примерно с одинаковым содержанием. Мой шеф беспокоился из-за моего молчания, спрашивал все ли в порядке со здоровьем. Недолго думая, я написал ответ, что перенес серьезную операцию и еще какое-то время буду недееспособен. Шефа можно было не опасаться. Выйти на него люди Захарова не могли. Офис Интернет-компании находился в Москве. Мой начальник ни разу не видел меня в глаза, кроме номера счета, ИНН и моего имени ничего не знал.
Пять писем были от смутно знакомого адресата. Shmel@mail.ru когда-то с этого ящика я получал письма и что-то делал, но вспомнить так и не смог, посему я раскрыл первое письмо.
"Я слишком много знаю", — гласило оно. Я нервно оглянулся. Администратор уже похрапывал, мальчишки по-прежнему изощрялись в искусстве убивать. Я открыл второе письмо.
"Я слишком много знаю".
Третье:
"Я слишком много знаю".
Четвертое:
"Я слишком много знаю".
Мои пальцы стали мокрыми и холодными. Я почувствовал, как по щеке стекает капля пота. Рубашка прилипла к спине. Это был страх человека, впервые вышедшего на люди без одежды. Мне показалось, что мальчишки перестали играть и, подойдя сзади, читают мои письма. Я обернулся. В салоне все было без изменений. Я открыл пятое письмо.
"Я слишком много знаю. Я молчу и боюсь за тебя. Позвони. Шмель"
Следующее письмо было датировано сегодняшним утром, оно пришло на мой ящик за час до того, как я вошел в компьютерный клуб. Я облизнул губы и открыл последнее письмо от некоего Стрелка. Адрес был мне неизвестен, но из коротенькой записочки было ясно, что пишет мне Дрюня.
"Приходил Шмель, задавал вопросы. Я молчу в тряпочку, но он знает, что ты жив. Кажется, он видел тебя на улице. Я заходил к тебе и вывез барахло. Оно на моей даче в нашей душилке".
Душилкой Дрюня называл сооружение, в котором предполагалось сделать душевую. Однако в дальнейшем выяснилось, что оп непонятной причине, мыться там невозможно. В тесной каморке стояла невыносимая вонь какой-то пакости. Дрюня предполагал, что прежде на месте его дачи закапывали больных ящуром коров, я же склонялся к версии захоронения токсичных отходов из Чернобыля. Душилку предназначили для хранения всякого хлама, который было жаль выбрасывать. Найти там было можно все что угодно, от старого штакетника и черенков от лопат, до гаубицы средних размеров, так как иногда Дрюня прятал туда оружие.
Я отключился от Интернета и, расплатившись с администратором, вышел на улицу. На свежем воздухе мне заметно полегчало. Купив в ларьке бутылку пива, я уселся на лавочку подальше от прохожих и принялся размышлять.
Ох, убил бы за эти театральные эффекты… Шмель был таким же армейским товарищем, как и Дрюня, только в отличие от последнего был моим одногодкой. Шмель не попал в Чечню, отсидевшись в ротных писарях. Патриотизма в нем было ни на грош, что он охотно демонстрировал направо и налево. В бригаде, тем не менее, его уважали и даже слегка побаивались, несмотря на то, что он совершенно не умел подтягиваться, отжиматься и быстро бегать. Никита Шмелев прославился в бригаде тем, что умел немного гадать по руке, заговаривать гноящиеся болячки, останавливать кровь легким прикосновением пальцев, а также сводить бородавки и лечить детские испуги, чем с удовольствием пользовались все бригадные семейные офицеры.
Со Шмелем мы даже подружились. В отличие от большинства моих сослуживцев, у Шмеля были мозги. С ним было приятно разговаривать и не только. Я вспомнил, как однажды мы со Шмелем отправились в самоволку, через наш бригадный свинарник. Возвращались мы нагруженные водкой, и попали на почти настоящую свадьбу. К нашим свинарям пришли девчонки самой страхолюдской внешности. Они частенько захаживали в гости весело провести время. Подсобное хозяйство бригады стояло на отшибе, ограждения там почти не было, чем пользовались все, кому не лень.
— Какой смысл в часовых у ворот, если забор в принципе отсутствует, — глубокомысленно заявил Шмель и подлил мне водки в армейскую кружку. Мы выпили, после чего девчонки показались нам даже почти симпатичными. Девчонки тоже выпили, и веселье понеслось.
Испортил праздник нам прапорщик, пьяный в зюзю. Он приперся проведать своих подопечных. Свинаря заметались, пряча все и вся. Мне после Чечни было море по колено, а Шмель в принципе не боялся никого из прапоров, поскольку периодически спал с женой командира части. Две девчонки затаились на сеновале, третью свинаря почему-то решили спрятать в огромном холодильнике.
Прапорщик сел пить вместе с нами, хотя водки для него было жалко, он и на кипяток не зарабатывал. Но отказать было нельзя. Мы налили ему хорошенькую дозу, потом еще одну. А потом расчувствовавшийся прапор вдруг решил угостить нас продуктами из личных запасов. Пошатываясь, прапор полез в холодильник. Шмель и я были менее пьяными, чем остальные. Никиту, как и меня, алкоголь торкал слабо, посему мы затаили дыхание, в предвкушении громкого скандала.
Прапор открыл двери, произвел какие-то странные манипуляции, и спустя минуту вернулся к нам с колбасой в руках. После третьей кружки он свалился мордой в миску с картошкой, оглашая окрестности молодецким храпом. Не сговариваясь, мы с Никитой понеслись к холодильнику, который почему-то странно вибрировал.
Девица в нем, ежась от холода, приглушенно хохотала. Мы извлекли ее из железного агрегата, накинули на плечи бушлат и дали выпить. Прокашлявшись, девушка повизгивая от восторга выдала: